Несколько дней провела Сигрид в подземном владении. Корни лопуха, вареные и печеные в золе, вскоре приелись ей до тошноты. Дракон, погружающийся то и дело в дрему, никогда не пребывал в ней долго, словно что-то беспокоило его, и с каждым днем это беспокойство становилось сильнее. Все чаще Трагу стал просыпаться от дурных снов. Сигрид не просила рассказывать их ей, но дракон рассказывал, и в этих сновидениях он бился с коротышкой, явившимся к нему в ночь нападения на Эсгарот и вооруженным коротким мечом, больше похожим на кинжал-переросток.

Когда ящеру не спалось, они вели долгие беседы обо всем на свете. Сигрид рассказывала Трагу о своей жизни, и дракон слушал ее с пристальным вниманием. Она старалась не выдать того, что ее отец и брат – те двое безумцев, что осмелились встать на пути у Трагу. К счастью, это было несложно, потому как дракон не стремился расспрашивать о ее семье. Видимо, родня Сигрид не представляла для него интереса.

читать дальшеОднажды, когда Сигрид рассказывала о первой вылазке Баина на расколотый утес, внезапная судорога сжала ей горло. Она поняла, что если произнесет еще хотя бы слово, то расплачется. Ее запинка не укрылась от внимания Трагу.

– Ты скучаешь, маленькая Сигрид?

Сигрид вытолкнула из сжавшегося горла невнятный звук, который при наличии воображения можно было принять за «да». Видимо, с воображением у дракона все было в порядке.

– Ты бы так же скучала по родным, если бы вышла замуж? Представь, что ты нашла себе мужа вдали от дома и потому покинула родные места.

Этот совет почему-то развеселил Сигрид. Может, потому, что не было ничего более нелепого, чем представлять себя замужем в Одинокой горе. Если бы она и вправду стала женой Трагу, свет не видывал бы более странной пары.

– Всякий любящий муж балует свою жену и дарит ей подарки, – заметила она.

– Разве у тебя мало драгоценностей? – удивился дракон. – Ты причесываешься золотым гребнем, смотришься в зеркала с алмазными оправами, даже воду кипятишь в золотом кубке.

– И варю в ней осточертевшие корни, – вздохнула Сигрид. – Мне бы хотелось съесть хоть кусочек рыбы или мяса.

Трагу фыркнул, словно досадуя на девические капризы, однако, судя по всему, не оставил без внимания ее слова. По крайней мере, через некоторое время он поднялся со своего ложа и направился к выходу из пещеры. Сигрид захотела спросить, куда он собирается, но подумала, что дракон вряд ли станет объяснять ей причины своих отлучек. Неужели и вправду полетит ловить рыбу? Или просто тревожится за свое владение и хочет проверить, не приближается ли кто к Горе, пока хозяин дремлет?

Куда бы на самом деле ни отправился дракон, был он там довольно долго. Сигрид успела заскучать в огромной сокровищнице, которая в отсутствие хозяина стала подавлять своими размерами. Она перебирала самоцветы и украшения, примеряла перед зеркалом ожерелья и серьги, даже золотую диадему с рубинами, оказавшуюся неожиданно впору. Она успела сходить до озера и принести воды, а дракон все не появлялся. В конце концов, устав от ожидания, Сигрид решила лечь спать. Любопытства ради она хотела улечься на драгоценное ложе Трагу, но монеты и слитки оказались слишком твердыми, чтобы уснуть на них, да ко всему ее снова начал мучить кашель.

Этот кашель, сопровождавшийся сильным жжением в груди, терзал ее уже несколько дней. Сигрид подумала, уж не подхватила ли она воспаление легких, когда дракон нес ее в мокрой одежде на холодном ветру. Повертевшись на золоте и так и не найдя удобного положения, Сигрид вернулась в свой угол возле входа в галерею, положила под голову плащ и закрыла глаза.

Проснулась она оттого, что чьи-то голоса проникли в ее сновидение, превратив его в нелепую чепуху. Проморгавшись, Сигрид с удивлением обнаружила, что голоса из сна принадлежат все же этому миру, потому как они продолжали говорить – и говорили странные вещи.

– … не прилетит еще долго, если небеса нам благоволят. Не теряйте времени попусту.

– Торин, этот зал размером с город, как по-твоему, скоро ли мы найдем большой белый камень, если учесть, что таких здесь тысячи?

– Аркенстон невозможно не узнать. Как только его увидишь, сразу поймешь, что я имел в виду.

Голоса принадлежали недавним знакомцам, хоббиту и гномьему королю, по вине которых дракон пробудился от многолетнего сна. Не было сомнения, что и сейчас, воспользовавшись отсутствием хозяина, неразлучная компания явилась в его чертог, чтобы обокрасть. Сигрид они пока не замечали, и она не знала, стоит ли давать им знать о себе или разумнее будет спрятаться в галерее. Впрочем, судьба решила за нее.

– Смотрите, здесь человек! – крикнул Бильбо, и звук осыпающегося под ногами золота смолк.

Понимая, что прятаться теперь, по меньшей мере, глупо, Сигрид поднялась, отряхиваясь, и хотела заговорить, но Торин опередил ее предсказуемым вопросом:

– Что ты здесь делаешь?

Сигрид не осталось ничего другого, кроме как рассказать о безрадостном путешествии в драконьих когтях и еще более безрадостном существовании внутри горы.

– И он не убил тебя? – переспросил Торин, когда ее рассказ подошел к концу.

– Он верит, что я приношу ему удачу.

– Твои родные наверняка думают, что ты погибла. Я могу доставить тебя к ним, если хочешь.

Сердце пропустило удар.

– Но разве дракон не сжег вашу ладью?

– Ладью-то сжег, да только нас на берегу уже давно не было, – усмехнулся Бильбо. – Мы ушли по берегу в ту же ночь, что он вернулся на Гору, и оставили лодку, чтобы обмануть его. Потом мы взяли другую лодку и…

– Взяли? Где?

– Скажем так, мы позаимствовали ее в городе, – уклончиво отозвался хоббит.

– Так ты хочешь вернуться домой? – спросил Торин, явно недовольный тем, что вместо поисков камня приходится тратить время на разговоры.

– Но если дракон обнаружит мое отсутствие, он будет в ярости.

– Хочешь или нет?

Сигрид вздохнула. В конце концов, к дракону можно вернуться и позже. Может, он вообще не обратит внимания на ее пропажу. Решит, что она отправилась гулять в одиночку, да и заплутала в недрах Горы… вместе с несколькими пудами его сокровищ. Двое гномов – кажется, это были Двалин и Глоин – деловито набивали золотом внушительные мешки. Трагу будет в ярости, когда вернется, но он рассвирепеет даже если она останется здесь, так стоит ли отказываться от единственной возможности вернуться домой.

– Я согласна, – сказала Сигрид прежде, чем дала себе передумать.

Почти тотчас Бильбо воскликнул:

– Да вот же он!

Хоббит присел и торопливо разгреб монеты у себя под ногами. Голубовато-белый светящийся камень неправильной круглой формы предстал удивленным взглядам. Сигрид он показался красивым, но не настолько, чтобы ради него рисковать головой, однако Торин не сводил с камня вожделеющего взгляда:

– Сердце Горы, – прошептал он. – Аркенстон.

Спутники покосились на него со странным выражением смущения и тревоги. Выхватив у хоббита из рук камень, Торин запихнул его за пазуху. Казалось, все золото Эребора перестало его занимать, и Сигрид подумала, что не так уж этот гном отличается от Трагу, и нынешний подгорный король, и тот, кто только притязает на это имя, – все они поражены одним недугом.

Однако Торин, казалось, совладал с собой. Слишком беспечно было бы предаваться восторгу в недрах проклятой горы, к которой в любое время мог нагрянуть дракон.

– Давайте живее! – поторопил король своих спутников. – Если дракон не прилетит до того, как вы здесь управитесь, нам очень повезет.

Двалин и Глоин взвалили на плечи мешки с золотом размерами едва не с них самих и заторопились к выходу. За ними потянулись остальные, а последней – Сигрид. Уже на вершине лестницы, по которой хотела сбежать от Трагу в первый день, она оглянулась на сокровищницу. Будь она на месте дракона, никогда бы не обнаружила в этом громадном зале даже признаков вторжения. Однако старый ящер был куда внимательнее нее, а кроме того прекрасно знал гномий запах, чтобы так легко позволить себя одурачить. Несложно было понять, что Трагу придет в ярость.

Но это будет, когда он вернется.

… Старая лодка едва не наполовину погрузилась в воду под весом беглецов и сокровищ. Последние лучи заходящего солнца окрашивали озеро в алый цвет, заметно холодало. Двалин и Нори налегли на весла, и лодка мягко отошла от берега. Сигрид сделалось зябко, и она поежилась, кутаясь в плащ и снова начиная кашлять.

Одинокая гора медленно удалялась, и тревожное ожидание, казалось, повисло над озером. Даже гномы, которые должны были, по мнению Сигрид, радоваться богатой добыче, не разговаривали и не пели, лишь изредка перебрасываясь парой слов.

В город они приплыли под покровом ночи. В иное время их задержала бы стража, но в полуразрушенном Эсгароте у тех, кто остался жив, были куда более важные дела. Сначала город показался Сигрид вымершим, но, когда они подплыли ближе, то услышали хрюканье свиней и лай собак, тихие голоса и где-то далеко – стук молота. В редких окнах этой ночью можно было увидеть свет, но сегодня темнота оказалась на руку гномам. Они явно не желали показываться на глаза людям, которым принесли столько бед, потому продвигались среди недостроенных мостов и улиц по направлению к отцовскому дому.

Лодка тихо ткнулась носом в одну из свай, и Торин велел Сигрид выходить. Все еще с трудом веря, что ей удалось вернуться, она ступила на привычно скрипнувшую лестницу. К ее удивлению, гномий король последовал за ней, а чуть погодя из лодки выбрался Двалин, сгибающийся под тяжестью набитого сокровищами мешка.

Осторожно постучав в дверь, Сигрид услышала знакомое «Кто там явился на ночь глядя!» и почувствовала, как вздрогнуло сердце. Почему-то ей казалось, что она увидит дом в развалинах, а отца и брата вовсе не найдет, но, когда дверь отворилась и на пороге показался отец, тяжесть весом с Одинокую гору рухнула с ее плеч.

Взвыв как раненая волчица, Сигрид бросилась ему на грудь и зарыдала в голос. Ужас и тоска, безысходность и тревога проливались из ее глаз. Она прерывалась только, чтобы набрать воздуха, и плакала снова, и отец гладил ее по волосам и спине, повторяя в растерянности ее имя.

Привлеченные шумом, подошли Тильда и Баин, а за ними – Оин, Бофур, Фили и Кили, которым так и не довелось приблизиться к Горе. Пожалуй, одним небесам ведомо, сколько длилось бы счастливое воссоединение, если бы отец не обратил внимание на гномьего короля, молчаливо застывшего в дверном проеме.

– Снова ты? Что тебе здесь нужно?

Двалин, повинуясь безмолвному распоряжению, вышел вперед и уронил к ногам отца свой мешок.

– Это золото, которое мы обещали людям, – сказал Торин. – Гномы никогда не забывают своих обещаний.

В комнате горела только одна свеча, и в неверном мерцании огонька можно было видеть недоумение и тревогу, отразившиеся на отцовском лице.

– Золото? – Отец присел на корточки и принялся развязывать узел, которым был стянут мешок. – Вы убили дракона и захватили его сокровищницу?

На миг повисла тишина. Торин уставился в стену перед собой с таким мрачным видом, что на него страшно сделалось смотреть. Через некоторое время он снова повернулся к отцу и проговорил медленно и четко:

– Мы вошли в сокровищницу и взяли золото. Дракон улетел и не видел нас.

Теперь уже страшно смотреть сделалось на отца. Даже Торин, чья храбрость воспевалась в легендах, поспешил добавить:

– Мы забрали также твою дочь, которую дракон держал у себя. Он все равно разъярится, заметив ее пропажу, пара пудов золота уже ничего не решит.

Торин замолчал, пристально глядя на отца. Тот, казалось, постарел на десяток лет, и Сигрид сделалось до боли жалко его. Сейчас она готова была вернуться к дракону со всем похищенным золотом, да еще прихватить, лишь бы отвести удар от тех, кто более всего переживал за нее.

– Трагу убьет нас, а потом женится на тебе? – озвучила Тильда то, о чем, вероятно, думали все присутствующие.

– Что? Нет, – поспешила успокоить ее Сигрид. – Дракон никого не убьет. Он верит, что я приношу ему удачу, и боится потерять меня.

– Он уже потерял тебя, – заметил Фили.

– Но захочет вернуть.

– Тогда тебе нужно где-нибудь укрыться, – предложил Бофур.

– Я возвращусь к нему. – Сигрид закашлялась, и приступ на редкость удачно скрыл дрожь в ее голосе. – Я возвращусь к нему, и он никого не тронет, потому что иначе… иначе я спрыгну со скалы. – Она сказала это быстрее, чем подумала, что удержит Трагу, если она действительно спрыгнет с утеса.

– Ты ведь это несерьезно, да? – Баин взглянул на нее с тревогой.

– Важно, чтобы дракон поверил, будто так я и сделаю. Пускай он увидит меня на вершине скалы, когда прилетит за своими сокровищами, и пускай знает, что если с вершины я увижу огонь, то спрыгну вниз и разобьюсь насмерть.

На какое-то время наступило молчание, а затем Двалин заявил, хлопнув себя по бедрам:

– Клянусь бородой Трора, если этот дракон действительно так хочет девчонку, лучшего плана не придумаешь.

Отец вздохнул с обреченной покорностью, как будто до последнего надеялся, что ее задумку назовут глупой и предложат другой выход, но со словами гнома лишился этой надежды. Впрочем, скоро на лицо его вернулась прежняя твердость, и он произнес:

– Похищенное золото мы тоже ему вернем. Сокровища не стоят людских жертв.

– Делайте со своей долей что хотите, – отозвался Торин. – Гномы рисковали жизнями, чтобы добраться до Эребора, и нашу добычу мы никому не собираемся отдавать.

– Без помощи людей вы никогда не добрались бы до Горы! Взамен вы хотите забрать сокровища и уплыть? Плевать на дракона, пускай с ним разбираются другие, когда вы будете далеко. – В голосе отца слышалась едва сдерживаемая ярость.

Торин хотел было ответить, но его опередил Кили.

– Я отказываюсь от своей доли! – заявил он. – Я готов был рисковать собой, но чужие жизни – не та цена, которую мне хочется платить за золото.

– Я тоже отказываюсь, – поддержал его брат.

– Да и мне будет неприятно знать, что моя жадность погубила хороших людей, – хмыкнул Бофур, и глуховатый Оин закивал, соглашаясь с ним.

Двалин яростно пнул мешок.

– Да будь оно проклято, это золото, одни беды из-за него.

Торин вздохнул тяжело и глухо и махнул рукой, уступая соратникам.

– Ладно, если вы все решили, так тому и быть. Двалин, вернись в лодку и спроси остальных, согласны ли они отдать сокровища. Если согласятся, тащи их сюда.

Свирепый гном выскочил на улицу, и до Сигрид долетели приглушенные голоса и плеск воды. Через некоторое время Двалин, пыхтя от натуги, втащил по лестнице второй мешок и бросил его рядом с первым. Сигрид уставилась на Торина, не решаясь сказать при отце, что гномы вернули не все. Она боялась вызвать новый спор, но гномий король правильно истолковал ее взгляд.

– Сердце Горы я не верну, – глухо проговорил он. – Аркенстон принадлежит моему народу, и до самой своей смерти я не отдам его в лапы дракона.

– Эта смерть может наступить быстрее, чем ты думаешь, – мрачно произнес отец, но затевать спор с гномами не стал.

Гостям предложили остаться на ночь, но Торин отказался, объяснившись тем, что обитатели Озерного города не слишком рады будут увидеть наутро виновников своих бед. Гномы отплыли на западный берег озера, чтобы разбить лагерь близ расколотого утеса. Фили подмигнул Сигрид, сказав, что, если вдруг она в самом деле решится спрыгнуть со скалы, пускай предупредит их заранее, чтоб они смогли ее поймать. Гномы готовы были ждать развязки событий до тех пор, пока не вернется дракон. Если, конечно, как добавил Торин, старый ящер не покинул Гору на ближайшую сотню лет.

Когда гости, принесшие столько тревог, скрылись в темноте, Баин и Тильда наперебой принялись расспрашивать сестру о тех днях, что она провела в драконьем логове. И хотя рассказывать было особенно нечего, они закончили говорить уже засветло.

… Наутро весть о ее возвращении разнеслась по всему городу, и каждый, кто обладал хотя бы толикой воображения, счел своим долгом приукрасить историю по своему вкусу. Одни были рады счастливому спасению Сигрид, другие – их оказалось большинство – тревожились, что дракон наведается за ней в Эсгарот. Старый Асмут, торгующий с рук всякой всячиной, подмигнул ей, когда она подошла за мотком ниток, и спросил полушутливо, чего желает Королева-под-Горой. Даже Тильда не осталась в стороне от кривотолков: развешивая на крыльце выстиранную одежду, Сигрид услышала, как сестра горячо спорит с соседскими сыновьями, утверждая, что, побывав в плену у дракона, Сигрид сама научилась оборачиваться драконом и теперь может прогнать любого, кто ее, Тильду, вздумает обидеть. Она поспешно увела младшую сестру в дом, однако слова той, судя по настороженным взглядам мальчишек, заронили в них семена сомнения.

Вечером к ней пришла Берта, дочь Фогеля-рыбака и старинная подруга. Они проговорили до темноты: особенно интересовала подругу драконья сокровищница. Глаза ее загорались всякий раз, когда Сигрид упоминала об огромном подземном королевстве, наполненном золотом. Под конец Сигрид попросила Берту помочь в осуществлении ее замысла.

– Когда я пойду к утесу и встану на вершине, стой вместе со мной. Дракон может не поверить, что я готова по собственной воле расстаться с жизнью, и отец скажет ему, что ты отправилась тоже, дабы проследить, не проявлю ли я малодушия, когда увижу огонь.

– Хочешь, чтобы я тебя столкнула? – ужаснулась Берта.

– Нет, что ты, – замахала руками Сигрид. – Просто постоишь рядом для убедительности. Мы должны обмануть дракона, чтобы он никого в городе не тронул.

– А меня? Меня он убьет? – Казалось, Берте совершенно не по душе ее затея.

– Он никого не убьет, если только не захочет увидеть мое бездыханное тело.

Но Берту это не убедило.

– Откуда тебе знать, что он так тобою дорожит? Вдруг ты ошибаешься и ему плевать, жива ты или нет, а интересно только его золото.

Берта сама не знала, что озвучила самое острое из сомнений Сигрид. А ну как Трагу действительно сочтет, что ее жизни недостаточно, дабы утишить его гнев? Если его не остановит ее угроза?

– Тогда нам конец, – призналась Сигрид. – Но если все пойдет не так, как мы хотели, ты можешь спрятаться в расселине на вершине, вряд ли дракон станет там искать.

На том и разошлись. Сигрид не была уверена, что Берта решится отправиться с ней на утес, но мысленно благодарила за то, что та хотя бы не отказалась сразу.

На следующее утро ее разбудил приступ кашля, настолько свирепый, что спавшая рядом Тильда испуганно подскочила и уставилась на нее осоловелыми глазами.

– Ты заболела?

– Простудилась, – отозвалась Сигрид, складываясь пополам и едва не выплевывая легкие. Некоторое время кашель терзал ее грудь раскаленными клещами, а затем отпустил, оставшись, однако, неприятным жжением в подреберье.

Найдя ногами изношенные сапоги, Сигрид вышла в кухню и присела на сундук с ветошью, яростно растирая грудь. Неведомый недуг становился с каждым днем все острее, а ей и без него хватало забот.

Хлопнула входная дверь, и Сигрид поднялась, чтобы приветствовать отца.

Он выглядел усталым и недовольным: очевидно, отплыл по делам еще затемно и дела эти не увенчались успехом.

– Ты ходил на сплав? – спросила Сигрид, чтобы отвлечь его от мрачных мыслей, но отец покачал головой.

– Я пытался договориться с гномами, но их король упрямее, чем баран. Он ни в какую не соглашается отдать Аркенстон, даже если дракон станет поджаривать его на медленном огне.

– Может быть, Трагу и не будет устраивать разбирательств из-за одного камня, если мы вернем все остальное, – с сомнением предположила Сигрид.

– Может, и не будет, – вздохнул отец, размышляя о чем-то своем.

Он подошел к сундуку, на котором она сидела, и откинул крышку. Изнутри дохнуло запахом пыли и старого тряпья, но отца, казалось, это не смутило. Он принялся деловито рыться в обрезках ткани и протершихся плащах, настолько древних, что их, вероятно, носила еще матушка Гириона. Наконец, отец, казалось, нашел что искал. Он осторожно вынул из недр сундука тускло блестящий предмет, и с удивлением и трепетом Сигрид увидела у него в руках украшенную сапфирами диадему чистого золота.

– Это венец королевы Дола, супруги Гириона и твоей прабабки. Не такой судьбы я для него хотел, но, похоже, лучшей не видать. Надеюсь, дракон согласится принять его вместо исчезнувшего камня.

Стоило его словам прозвучать, как чудовищный удар сотряс землю. Казалось, само озеро вздрогнуло и застонало, а сваи задребезжали, будто их била мелкая дрожь. Сигрид не нужно было спрашивать, что присходит: она почти видела, как вернувшийся на Гору Трагу в ярости бьется о ее стены.

– Возьми корону и беги к утесу, скорей! – велел отец.

Сигрид не потребовалось повторять дважды. Набросив плащ, она схватила диадему и бросилась из дому прочь, спотыкаясь на ступенях и путаясь в подоле. На середине моста, связывающего Эсгарот с берегом, ее нагнала Берта.

– Это был дракон, да? – крикнула она. – Трагу летит в город?

– Не оборачивайся! – прокричала ей Сигрид, но не утерпела и обернулась сама.

На бегу она не смогла ничего разглядеть, но предчувствие подступающей беды видело дальше глаз. Выбежав на берег и невольно замедлившись от колющей боли в боку, она бросилась к утесу, пытаясь разглядеть лагерь гномов. Но Торин не был бы королем, если бы легкомысленно обосновался в прямой видимости дракона. Сигрид так и не смогла обнаружить каких-либо следов стоянки, и подумала, что отец, вероятно, потратил пол-утра, чтобы разыскать Торина и затем вернуться ни с чем.

Выходивший к озеру обрыв был отвесным и гладким, однако вся правая сторона утеса оказалась изрезана выступами и расселинами, которые, вероятно, служили эсгаротским удальцам лестницей наверх. Лестница эта внушала столь мало доверия, что на какой-то миг Сигрид почувствовала малодушное желание остаться на земле. Впрочем, она тут же отбросила эти мысли. Надев корону на голову, чтобы освободить руки, она принялась карабкаться по сомнительной надежности подъему и услышала, как Берта, бранясь на чем свет стоит, лезет за ней.

Если забирался Баин, то и она заберется, успокаивала себя Сигрид, погружая ладони в расселины и сжимая руки в кулаки, чтобы они случайно не выскользнули из своих каменных зажимов. Из-под ног ее катилась каменная крошка, и, пока они добрались до вершины, Берта внизу успела проклясть по нескольку раз и Сигрид, и дракона, и весь этот нелепый замысел.

Сигрид казалось, Трагу должен был тысячу раз долететь до Эсгарота и еще тысячу – спалить его дотла, пока они поднимались. Но вот солнечный луч ударил ей в лицо – щурясь, она легла грудью на плоскую поверхность площадки, и, помогая себе дрожащими руками, вытянула отяжелевшее тело наверх. Затем помогла Берте проделать то же самое.

На вершине утеса Сигрид никогда не была, и от головокружительной высоты у нее перехватило дыхание. Небо казалось золотым от яркого солнца, светившего ей в лицо. Сигрид встала так, чтобы солнечный свет падал на диадему дольской королевы – уж блеск золота дракон всяко должен углядеть.

Остановившись близ расселины, разбившей вершину на две части, Сигрид, наконец-то, увидела его. Сложив крылья, красно-золотой дракон падал на лежащий в воде город, и чешуя его сверкала ярче самого дорогого металла, когда-либо существовавшего на земле. Но вот словно какая-то сила остановила его падение: Трагу расправил крылья и опустился в озеро, окатив волной ближайшие дома. Изогнув шею, он склонил голову к воде, и Сигрид поняла, что дракон слушает.

Она не могла видеть отца, да и Трагу-то едва слышала, но догадалась, что разговор они ведут об отнятых сокровищах и условии, по которому дракон должен пощадить Эсгарот. Очевидно, Трагу не нравились условия: длинный хвост раздраженно хлестал по воде, поднимая фонтаны брызг, однако нападать дракон не собирался и в воздух подняться не спешил.

– Ты говорила, он ничего не дарил тебе, – донесся до нее словно из другого мира голос Берты.

– Кто? – Сигрид не расположена была к разговору и отвечала рассеянно и невнятно.

– Дракон. Ты говорила, что не получала от него подарков, – уже настойчивее повторила Берта.

– Я и не получала.

– А откуда тогда эта корона?

– Это венец моей прабабушки, королевы Дола.

– Зачем ты его напялила? Хочешь, чтобы дракон прилетел сюда?

О нет, она не хотела. Если бы какой-нибудь добрый могущественный волшебник спросил Сигрид о ее желании, она сказала бы, что была бы очень рада, если бы все разрешилось само собой, а дракон удовлетворился возвращенным золотом и улетел в свою Гору, чтобы уснуть еще на сотню лет. Но добрые могущественные волшебники почему-то обходили Эсгарот стороной.

Сигрид присела и подняла с земли мелкий камешек. Если правду говорят, что, забравшись на утес, можно загадать желание, что ж, она попробует. Размахнувшись что было силы, Сигрид бросила камень в озеро, пожелав мысленно: «Пускай все разрешится. Не знаю, как, но пускай все будет хорошо».

Камень до воды не долетел – покатился по берегу. Это показалось Сигрид дурным знаком, впрочем, она не знала точно, нужно ли бросать предметы с утеса именно в воду.

– Что ты загадала? – не унималась Берта.

– Что угодно, лишь бы дракон оставил нас в покое.

Сигрид надеялась, что ее мрачный голос остудит Берту, но та отчего-то расходилась только сильнее, как будто, оказавшись вдали от чужих ушей, могла позволить себе говорить то, на что не решалась раньше.

– Чем ты его приворожила? Почему всегда ты? Почему все неприятности из-за тебя!

Несмотря на то, что мысли Сигрид пребывали сейчас в Эсгароте, слова Берты все же задели ее, и она обернулась в раздражении.

– Какие это из-за меня неприятности, позволь узнать?

– Твой отец привез в город этих гномов! А теперь еще и дракон в тебя влюбился!

– Ты думаешь, я так этим горжусь? Да я бы уступила тебе эту честь за медяк! – взъелась Сигрид. – Подарки мне дарил, скажешь тоже! Я света белого не видела в его горе, не слышала человеческого голоса – да будь у него все золото мира, и тогда я не согласилась бы с ним жить!

Она внезапно замолчала, потому что ящер на далеком озере поднял голову и посмотрел на нее. С такого расстояния он не мог видеть ее лица, да и она с трудом различала золото его глаз, но под его взглядом отчего-то почувствовала слабость и дурноту. Дракон, видимо, поняв, что его не обманывают или, по крайней мере, обманывают очень умело, снова в ярости хлестнул хвостом. На этот раз под удар попал дом старика Фогеля, находившийся ближе остальных к раздраженному чудищу.

Берта взвизгнула и вцепилась Сигрид в руку.

– Это все ты виновата! – крикнула она, сжимая пальцы. – Ты, ты, ты!

Лицо ее покраснело от злости, а глаза заблестели. Сигрид стало страшно, тем более что они стояли сейчас почти над самым обрывом. Она попыталась высвободить руку, но Берта не отпускала, стискивая ее запястье так сильно, что, будь у нее на пальцах когти, Сигрид лишилась бы руки.

– Он прилетит за тобой и сожрет нас! Сожрет! – прокричала Берта. – Почему все всегда случается из-за тебя!

Отчаянным рывком Сигрид выдернула руку из железного захвата и бессознательно отступила на несколько шагов. Слишком поздно поняла она свою ошибку, попытавшись удержаться на левой ноге, когда правая не нашла под собой опоры. В какой-то миг она увидела ужас на лице Берты, а затем непреодолимая сила повлекла ее вниз. Диадема дольской королевы соскользнула с ее головы, и страх безвременной гибели охватил Сигрид. Она закричала, призывая на помощь отца, Трагу, небо, и зная в черном отчаянии, что никто не придет. Все желания высыпались из головы, словно сухой горох, оставив одно только стремление удержаться в воздухе.

Крик, много дней теснившийся в груди кашлем, огненными вихрями вырвался из глотки. Ветер с юга подхватил Сигрид мощным потоком и понес над землей. Солнце поздней осени холодно сверкнуло на алмазно-серебряной чешуе.