слова песниI.
То ли мститель, то ли вор,
То ли княжеский гонец?
Скачет в степь по весь опор
Всадник на гнедом коне.
Путь туманный молоком
Под копыта!
А семья, родимый дом -
Все забыто!
Припев:
Эй, пришпоривай коня,
Лети как вихорь:
Тебя боги не хранят,
А носит лихо!
II.
Всадник, ехать не спеши
В чужедальние края:
Нет покоя для души,
Где гнездо свила змея.
Белый свет тебе немил,
Дом родимый.
В жаркой ссоре ты убил
Побратима.
Припев:
Эй, пришпоривай коня,
Лети как вихорь:
Тебя боги не хранят,
А носит лихо!
III.
Напрямик через ковыль,
Через топкий ручеек.
Что ж, не жаль ни головы,
Ни коня, лихой ездок?
За тобою ночь и день,
Пока жив ты,
Будет мчаться волчья тень
Твоей кривды.
Припев:
Эй, пришпоривай коня,
Лети как вихорь:
Тебя боги не хранят,
А носит лихо!
IV.
Больно сердце ретиво
Бьется у тебя в груди:
Дерзок вышел разговор,
Рассмеялся побратим -
Черной злобой опален,
Меч занес ты -
Век скитаться осужден,
Мерить версты.
Припев
Эй, пришпоривай коня,
Лети как вихорь:
Тебя боги не хранят,
А носит лихо!
V.
Застилает взор туман,
Но назад не повернуть.
Ты, тоскою обуян,
Продолжаешь страшный путь.
А кругом туман седой
Пеленою.
Виру дашь ты не казной -
Головою.
Припев:
Эй, пришпоривай коня,
Лети как вихорь:
Тебя боги не хранят,
А носит лихо!
© Михайлова Наталья, "Туманный путь"
Немира
сонгфик
- Не уйдешь, не уйдешь... - шептали деревья, - не скроешься, не спрячешься, догонит, испепелит, разорвет, по полям разбросает...
- Не могу ничем помочь твоей беде, - говорила красноглазая ведьма. - Иди к моей сестре, что глубоко в лесу живет, она сильнее меня, она поможет, она подскажет...
- Не дойдешь, не доскачешь, не долетишь, - пела под конскими копытами земля. - Во мне твои кости будут покоиться, и конь твой станет добычей моих волков...
Он скакал уже второй день, подгоняемый дышащим в спину мраком, в котором пряталась тень огромного хищного зверя, которому не нужен ни конь его, ни мясо, только кровь его нужна да голова. Он скакал уже второй день, не давая коню передышки, не глядя вперед, ибо дорогу впереди и позади застилал плотный влажный туман, не щадя головы - а и пропадет, все равно никто не оплачет. Душу сгрызала злая тоска, стелющаяся по земле дымка застилала глаза, словно слезы, но в сердце, в изгрызенном злобой и горечью сердце, все еще тлела искра надежды на спасение.
читать дальшеНапрасно, верно. Нельзя спастись тому, кто поднял руку на брата названого. Никакими богатствами не откупиться, никакими слезами не отплакаться, никаким богам не отмолиться. Только кровью смывается преступление, подобное этому, и лучше бы ему, Воисту, не загонять лошадь понапрасну, а встретить свою судьбу с гордо поднятой головой, расправленными плечами и обнаженным мечом в руке.
Он бы и сделал так, если бы не дала ему красноглазая ведьма смутной, отчаянной надежды на то, что на исходе последних сил в глухом лесу найдет он дом ее старшей сестры, которая мудра, как сотня старух, и могущественна, как мать-земля.
Когда конь начал болезненно всхрапывать, Воист пустил его шагом, то и дело оглядываясь назад - не приближается ли незримый, но от этого не менее грозный преследователь. Тьма клубилась позади него, в тумане ничего нельзя было разобрать, небо постепенно светлело, но утро обещало быть серым и беспросветным, как лесная чаща, куда он держал свой путь.
В утренние часы, когда солнце, пусть и скрытое тяжело нависающими тучами, выходило на небо, идти было легче и дышалось свободнее. С наступлением же темноты становилось совсем невмоготу от тоски и страха. И теперь, когда первобытный ужас, сжимавший сердце Воиста, как железный обруч, ослабил путы, всадник расправил плечи и несколько раз вздохнул полной грудью.
Под вековым дубом, справа от едва виднеющейся тропинки лежало нечто, похожее на сваленную в кучу одежду, будто кто-то вывез ненужное более тряпье в лес, да так и оставил под деревом. Воист остановил коня, явно довольного такой милостью хозяина, и сошел на землю, чтобы посмотреть, что валяется под дубом.
На влажной, покрытой утренней моросью траве лежала женщина, белая, как молоко, и - это заметил даже измученный бессонницей и душевными терзаниями Воист - очень красивая. На вид ей было лет двадцать пять, уже не девица, еще не пожилая. Лицо ее было бледно, глаза закрыты, темно-русые волосы растрепаны и влажны от выступившей на траве росы. Когда Воист взял ее руку в свою, ладонь женщины оказалась холодна как лед. Похоже было, что она лежит здесь уже по меньшей мере ночь и, вероятно, мертва. Но сердце ее билось, и Воист, понадеявшись, что еще не слишком поздно, с силой ударил ее несколько раз по щекам.
Ресницы ее дрогнули, веки чуть приподнялись, и на него глянули бездумные синие глаза только разбуженного человека. Не давая ей снова провалиться в обморок, Воист забросил женщину себе на плечо - она повисла безжизненно, словно мешок с мукой, - и усадил в седло так, чтобы руки ее обнимали шею коня. Затем взобрался позади и, прислонив бесчувственное тело к себе, тронул поводья.
Следовало ехать дальше, к колдунье, чей дом, если верить ее младшей сестре, должен был появиться перед Воистом в самом конце пути. Но с полуобморочной женщиной в седле он не мог продолжать путь. Нужно было вернуться к людям и отдать им его случайную спутницу, а потом уже возвращаться в лес и искать могущественную колдунью с красными глазами и волосами цвета меди.
Конь пошел шагом; утренний свет, верно, отогнал таящегося во мраке преследователя, и Воист безучастно смотрел на дорогу перед собой, размышляя о незавидной своей участи. Размышления эти ни к чему хорошему не приводят, он знал не понаслышке, но прогнать навязчивые мысли из головы все равно не мог.
Холодные, внезапно сильные пальцы вцепились судорожно в его руки, и Воист от неожиданности дернул поводья так, что лошадь остановилась.
Недавно взятая спутница глядела на него со страхом и удивлением, лицо ее оказалось очень близко, так, что можно было различить зеленоватые крапинки в синих глазах, и Воист, подчиняясь мимолетному порыву, обнял ее одной рукой, чтобы удержать в седле.
- Не бойся меня, красавица, я тебя не обижу, - произнес он как мог ласково, и взгляд женщины стал чуть менее испуганным и чуть более любопытным.
- А кто ты таков, добрый человек? - Голос ее был тих, видно, от слабости, но Воист услышал.
- Звать меня Воистом, а рыщу я по лесу, потому как ищу колдунью, чей дом должен открыться мне сам не знаю когда. - И, прежде чем она произнесла что-то еще, он спросил сам: - А ты кто такая и что тут делаешь?
- А я Немира. - Она осторожно улыбнулась. - Живу на окраине леса и часто хожу сюда по ягоды. Каждую тропку тут знаю - веришь ли? А вчера сама не пойму, что случилось... пошла, как обычно, ягоды собирать да детям наказала, чтобы никого чужого в дом не впускали. Не заметила, как ноги меня в самую чащу принесли... а что дальше было - того не помню. - Рука ее, все еще лежащая на его руке, теплела, на щеках появлялся бледный пока румянец, в глазах - живой блеск, и от этого она стала еще красивее. И Воист бы любовался ею и радовался бы, что такая красавица сидит рядом с ним, почти в его объятиях, и улыбается ему - но сердце его грызла безысходная тоска, поэтому он почти не слышал ее голоса. - Отвези меня домой, добрый человек, - проговорила Немира кротко. - Нам бы только из чащи выбраться, а дальше я сама путь знаю, покажу.
Воист чуть тронул шпорами бока коня, и тот пошел легкой рысью. Спутница его замолчала, и Воисту показалось, что лучше бы она продолжала говорить, дабы хоть ненадолго заглушить голос его собственного сердца.
И она словно поняла это:
- Муж мой умер еще когда я дочку носила... Перекрывал крышу, да и упал, да и сломал себе шею... вот уже семь лет живу вдовой - как схоронила.
- Трудно, должно быть? - спросил Воист и почувствовал, как она кивнула.
- Трудно подчас бывает. Да я не жалуюсь. Сын у меня крепкий растет, дочь-помощница, да и мужа найти можно - был бы человек хороший.
За разговорами о повседневных делах Воист и не заметил, как они выехали из глуши в светлый перелесок, где деревья росли реже, и вдова заметно оживилась.
- Отсюда я знаю дорогу. Надо идти прямо налево и у бурелома еще раз влево повернуть - как раз и выйдем к моему дому.
Воист послушно направил коня куда она указала, и, не успела Немира рассказать о том, как привольно жилось ей у родителей, как вырос перед ними высотой в два человеческих роста бурелом.
- Сильно же здесь, должно быть, гроза разгулялась, - присвистнул Воист, и на лошади не достигающий середины стены из перекрученных, переломанных, переплетенных друг с другом в немыслимых объятиях стволов и веток.
- И не говори, - подхватила вдова. - Из дома выйти боялась, заперлась с детьми в погребе и сидела тихо, что твоя мышь. Так грохотало, так, что земля тряслась и изба ходуном ходила. Думала, и не выйти нам из того погреба - всех перебьет и следа не оставит... - И словоохотливая женщина снова пустилась в россказни о своем нелегком житье. Воист с легким сердцем тронул поводья, и конь пошел в обход бурелома влево, как и говорила Немира.
Вскоре лес поредел, а через несколько сотен шагов и закончился. Впереди простиралась холмистая местность, засаженная редкими деревьями. Под сенью одного из таких деревьев - старой высохшей сосны, которая выглядела так, словно лишь корни ее, сделанные из железа, не дают обвалиться, - приютился небольшой домик с соломенной крышей.
- Это мой! - Немира улыбалась, разрумянившаяся и веселая, и Воисту невольно передалась часть ее веселья. Губы сами собой растянулись в улыбке, память о страшном мстителе, преследующем его по пятам, на миг перестала терзать сердце. Спешившись, он помог Немире спуститься с лошади и уже собрался было вновь вскочить в седло, как женщина схватила его за руку: - Стой! Даже не отдохнешь с дороги! Ты меня в лесу подобрал, из чащи вывез, так дай хоть накормлю тебя!
Воист хотел было отказаться, но голод и жажда, бессонные ночи и душевные терзания - все внезапно обрушилось ему на плечи, придавило к земле, и так желанны оказались сейчас сытная еда, спокойный сон, понимание и сочувствие добрых людей.
Он привязал коня у старой сосны за домом; там же обнаружился небольшой двор, по которому важно ходили курицы и что-то клевали из рук мальчика лет десяти. К ограде была привязана коза, которую кормила семилетняя девочка, и Воист, увидев детей, о которых успела столько рассказать его невольная спутница, улыбнулся. Дети смущенно заулыбались в ответ, вряд ли видевшие за всю свою недолгую жизнь кого-либо, кроме матери.
- Сейчас воды тебе согрею, помоешься! - крикнула из дома Немира. - А потом за стол садиться будем.
Воист дал коню пить, десятилетний сынишка вдовы принес сена, а вскоре и сама Немира появилась из дому, неся два ведра, наполненных едва ли не до краев.
- Если еще вода понадобится, я согрею, - улыбнулась она, ставя ведра у его ног.
И Воист, принявший уже то, что теперь его отовсюду будут гнать как убийцу, в порыве благодарности, схватил ее руки и заговорил горячо, заглядывая ей в лицо с жадной и болезненной тоской:
- Спасибо, добрая женщина, что заботишься обо мне. Если бы ты только знала, кто я такой, ты бы прогнала меня со своего двора, как бешеного пса.
- Пустое. - Она улыбнулась, но как-то робко, неуверенно, словно ее смутили его слова. - Ты меня из лесу вывез, я плачу чем могу за твою доброту. Вымойся, Воист, да и будем вечерять. Я тебе одежду мужнину принесу.
А потом была горячая вода и чистая одежда, теплый дом и выскобленный деревянный стол, за которым сидели они с Немирой и дети, и казалось, что так было всегда, что это его жена, его сын и дочь, его дом и его двор, его лес рядом с избой, его куры и коза, его старая сосна и потемневшее от туч небо. Он бы охотился в лесу с луком и стрелами, ездил бы на торг с сыном, когда тот подрастет, учил его владеть мечом и копьем, седлать коня. Они с Немирой родили бы еще пятерых детей, и дом наполнился бы смехом и звонкими голосами, их род разросся бы, и уже не один домик в лесной глуши, но целое селение стояло бы здесь через несколько десятков лет. Мечты эти были недостижимы, но Воист с упорством, достойным лучшего применения, бередил ими душу, и было ему одновременно и сладко, и больно.
Когда настало время ложиться спать, дети взобрались на полати, хозяйка улеглась на скамью у стены, а гостю постелила в сенях. Воист устал и измотался, едва держался на ногах, но сон все не шел. За окнами постепенно темнело, конь во дворе едва слышно всхрапывал, видно, спал уже. Воисту жалко было его будить, но сегодня же ночью он должен был уехать из гостеприимного дома. Оставалось дождаться, пока уснут хозяева, по доброте ли, по недомыслию ли приютившие у себя преследуемого мстительным духом убийцу.
То ли задремал он, то ли так глубоко погрузился в свои мысли, что не заметил, как спустилась ночь, да только из сонного оцепенения вывело его испуганное ржание коня. Подхватившись со скамьи, Воист бросился к сложенному у стены оружию и схватился за меч. Против мрачного преследователя металл помочь не мог, но прохладная рукоять в ладони придавала уверенности. Если уж умирать - то как воин, не выпуская из рук оружия.
Несколько долгих, томительно долгих мгновений ничего не происходило, а потом в дверь с той стороны кто-то поскреб. Поскреб тихо, неуверенно, словно любопытствовал, тут ли хозяева, но от этого едва слышного звука у Воиста волосы на голове зашевелились. Воцарилась гнетущая тишина, затем по двери еще раз словно царапнули чьи-то когти - уже громче, увереннее. Зверь почуял добычу и не собирался уходить без его головы в зубах.
Горячий страх заполнил душу Воиста, он боялся не столько смерти, сколько того, какой она могла быть. Что станется с ним после того, как он откроет дверь и выйдет на крыльцо - а он выйдет, о противном и думать было нельзя. Обмирая от леденящего душу ужаса, Воист знал одно: войти в приютивший его дом он зверю не позволит.
По двери снова что-то заскребло, настойчиво и упорно, словно существо снаружи стремилось процарапать дверь и добраться до вожделенной добычи, таящейся за нею. Послышался вой, похожий на волчий, но никогда еще ночная песнь волков не заставляла сердце Воиста биться так часто.
Внезапно страх прошел, перегорел, исчез, вытек вместе с холодным потом, и душу заполнила отчаянная ярость, решимость человека, которому нечего больше терять и не за что бороться.
- Хочешь меня, бесплотное чудовище? - прошипел Воист, стискивая рукоять меча с такой силой, что пальцы почти утратили чувствительность. - Так получай.
И, преодолев два шага, отделяющие его от чудища, Воист резко распахнул дверь.
... что-то белое метнулось ему наперерез, толкнуло в грудь так, что воздух вышибло из легких, а перед глазами поплыли разноцветные круги. Отшатнувшись, кашляя и судорожно пытаясь сделать вдох, Воист видел краем глаза маленькую хозяйку, простоволосую, босую, в исподней льняной рубахе, крошечную и ничтожную перед ярящимся за дверью мраком. На какой-то миг ему показалось, что жадная темнота просто проглотит Немиру, как досадное препятствие, но внезапно маленькая белая женщина выросла, заполнив, чудилось, все помещение, голова ее касалась потолка, а руки напоминали крылья большой хищной птицы. Голос звучал, как боевой рог:
- Пойди от него! Пойди от него прочь, и ни крови, ни головы его не ищи!
И тьма ушла. Вздохнув, словно зверь, у которого отнял добычу более сильный противник, мрак отступил куда-то в чащу леса, и вместе с ним из сердца ушла тревога, а Немира стала снова обычной невысокой женщиной с растрепанными русыми волосами, босыми ногами и распахнутой на груди рубашкой. Поежившись от ночной прохлады, она закрыла дверь и обернулась к Воисту, смущенно придерживая отворот рубашки.
- Спи спокойно, дорогой гость. Теперь тебя никто не потревожит.
Многодневная усталость навалилась тяжелой ношей на грудь и плечи, голова пошла кругом, и Воист успел, кажется, только схватить Немиру в объятия и расцеловать жарко ее пылающее от смущения лицо прежде, чем рухнуть на скамью и забыться глубоким черным сном.
Проснулся он на рассвете, когда край неба еще только начинал алеть. С тех пор, как он поднял руку на побратима, Воист впервые видел рассвет, и на душе его стало необыкновенно легко, словно и не тяготело над ней более проклятия вечного скитания, словно приказ Немиры отогнал преследователя от него и запер на сто замков, которые страшный зверь и за тысячу лет не перегрызет.
Но нужно было уходить, и Воист, не желая длительных прощаний со спасшей ему жизнь женщиной, оделся, опоясался мечом и отвязал коня. Путь его лежал в лес, темнеющий неприступной громадой прямо перед ним. Красноглазая колдунья с медными волосами должна была помочь, а если не она - то как есть пропадать ему.
Теперь Воист не хотел пропадать. Веселая добродушная вдова вдохнула в него жажду жизни, и ему отчаянно хотелось вернуться в одинокий домик на холме, пасть ей в ноги и просить ее стать ему женой и его детям матерью. Он гнал коня с единой мыслью - умолить, уговорить, упросить лесную ведьму - угрозами ли, слезами ли - снять с него проклятие вечной бесцельной дороги. Сердце тяжело билось в груди, мысль металась то к радостной надежде, то к черному отчаянию, конь хрипел под ним, но Воист все стегал и стегал плетью взмыленные бока, сам не зная, куда он спешит и что ждет его в лесной чаще.
... В лесной чаще ждала избушка. Была она невысока и неказиста, не чета скромно убранному, но добротно сработанному дому Немиры. Надежда пополам с отчаянием снова захлестнули Воиста, он остановил коня, спешился и, подойдя к кособокой двери, постучал несколько раз. По раннему часу никто не отозвался, но у Воиста не было терпения ждать, и он крикнул в сердцах:
- Открывай, лесная ведьма, не то я разнесу твой дом по бревнышку!
На сей раз за дверью послышалось явное шевеление, и через несколько мгновений на пороге выросла высокая, выше Воиста едва ли не на голову, женщина в грубой рубахе из небеленого льна, с красными волосами и желтыми глазами хищной птицы.
- Чего тебе? - довольно неприветливо спросила старшая колдунья, и Воист, покаянно склонив голову, произнес:
- Избавь меня от преследователя, матушка. Виноват я, совершил убийство по злобе, поддался ярости, искуплю я вину, что пожелаешь отдам тебе. Хочешь - коня своего, хочешь - казну свою, хочешь - в кабалу к тебе пойду, только прогони зверя, что за мною идет, преследует меня, дышит в спину...
- Ты что за чушь городишь? - перебила его ведьма. - О каком звере говоришь?
- Что ж ты за колдунья, если не видишь следа, что тянется за мной! - воскликнул Воист зло. - Зверь бежит по кровавому следу! Куда ни пойду я - он туда же пойдет, потому что кровь на моих подошвах и копытах моего коня, ее не смыть и не стереть, ее чует зверь - и лижет, и идет за мною!
- Нет за тобой никакого следа, - в сердцах махнула рукой колдунья. - Чем будить меня ни свет ни заря, лучше бы вон с девкой покувыркался - говорят, это разум быстро очищает.
- Так что же, я безумен, по-твоему? - Кровь прихлынула к лицу, и Воист открыл было рот, чтобы выпустить вертевшиеся на языке дерзости, как ведьма, похоже, утратившая терпение, схватила его за плечи и грубо развернула лицом к лесу.
- Смотри, дурак, смотри, ну! Видишь ли?
Первые солнечные лучи озаряли лес, падая через кроны деревьев, играя на траве причудливыми бликами. Листва шелестела едва слышно, словно осторожно пробуждала лесных жителей от ночного сна. Легкий прохладный ветерок ерошил волосы, хотелось скинуть сапоги, стащить с себя всю одежду и бросить в траву, на мягкое зеленое покрывало, и закрыть глаза, и чувствовать, как солнце и ветер ласкают грудь и лицо...
- Нет, - наконец выдавил Воист.
- Я что-то тоже не вижу ни крови на твоих ногах, ни зверей никаких, тебя преследующих, - фыркнула ведьма. - Жениться тебе надо, чтобы о ерунде такой не думать. А раз отобрал ты чью-то жизнь - что уж поделать, всяко случается, - дай миру еще несколько жизней взамен, вот и будет тебе достойная плата. И не тревожь меня больше по пустякам!
Неказистая дверь с грохотом захлопнулась, оставив Воиста наедине с пробуждающимся лесом. Первые птахи уже начинали щебетать на ветвях, конь его с любопытством водил головой, словно ему в новинку были и песни их, и вид, и вообще весь этот мир, залитый солнцем и светом.
Воист, запрокинув голову к небесам, громко, беспечально расхохотался.