Чем я невыгодно отличаюсь от себя же в школьные годы, так это всем тем, что уверена, будто окружающие знают лучше. Будучи подростком, я игнорировала любые мнения и откликалась только на то, что западало в душу. Закончив школу, я словно бы стала испытывать вину за то, что я вот такая, простите, неловкая, недоброжелательная, своекорыстная, опять извините, мечтательная. Почти каждый, у кого хватало уверенности искренне говорить о себе, казался мне правым. Хорошо, если наши взгляды совпадали — а ну как нет? Когда оказывалось, что я думала по-другому, мне сразу начинало мерещиться, что я неправа, виновата или, на худой конец, неопытна.

Человек говорил, нужно радоваться тому, что есть, а я считала, что нужно только устраивать свои дела, а радоваться необязательно, раз уж в твоей жизни действительно недостает чего-то значимого. Мне было стыдно за свой, как мне тогда казалось, пессимизм.

Человек говорил, что любит читать о людях, об их отношениях и чувствах, а мне неловко было признаться даже самой себе, что я больше люблю истории о природе и животных.

Человек говорил, что приемлет ксенофилию и горизонтальный инцест, и я не могла сказать, что, раз уж речь о том зашла, мне больше по душе зоофилия и связь сына с матерью.

Слышала, что между животным и человеком всегда выбирают человека — и винила себя за то, что выбираю не всегда.

Читала о том, как волнуют моих сверстников актуальные проблемы современности — и стеснялась того, что меня они не волнуют.

Стыдилась своего философского отношения к нормам морали: ими стоит руководствоваться в отношениях с людьми, но не с самим собой и не с Богом.

И было того много, очень много в течение послешкольных лет.

Сейчас, уже научившись прислушиваться к себе, я понимаю, что не так уж важно, чем именно ты живешь, что любишь и выбираешь, главное, чтобы это шло от сердца. Лучше искренне любить себя, чем неискренне — других, и уж всяко лучше быть хорошим водителем, чем плохим хирургом.