_________________
читать дальшеВ прошлом посте я писала, что единственной женщиной канона, с которой я могла бы в фанфике свести Шичининтай, была Изаёй. Вчера я пересмотрела те несчастные полторы серии, где она появляется, а сегодня почитала немного об эпохе, в которую она жила, и подумала вот что.
Почему бы Шичининтай не родиться не в шестнадцатом веке, а в четырнадцатом, чтобы их взрослость пришлась на так называемый период Намбокутё, когда тоже хватало любителей погрызть друг другу глотки за землю. Конечно, это не Сенгоку, где даже крестьяне на полях работали вооруженные, но ведь много не надо человеку, чтобы отправиться на войну наемником — достаточно, чтобы политических центров в стране было больше одного.
И вот, прославившись своей разрушительной силой, эти ребята заслужили фактически канонную расправу.
... А теперь смотрим на Изаёй. Инуяша говорил, что родился "в изоляции и бедности" (уууу, карантинненько), в то время как в его детских воспоминаниях фигурирует богатый замок и мать в шелках. В то же время в фильме "Меч, покоряющий мир" Изаёй после родов спасается бегством из павшего замка, и видно, что она смотрит на пожарище из леса, и у нее с собой только простое кимоно, что на ней, плащ из меха огненной крысы и ребенок на руках. Как одинокая женщина с грудным ребенком, оставшись без средств к существованию, раздетая, босая, смогла пешком добраться до родительского дома через весьма неспокойную страну? А я думаю, что она жила с Инуяшей именно в замке своего отца, потому что вряд ли впоследствии вышла замуж.
Определенно ей должен был кто-то помочь. А Шичининтай в моих сюжетах, так уж вышло, выполняют роль фольклорного "волшебного помощника".
Полагаю, чтобы не откинуть коньки с голоду, Изаёй пришла в первую попавшуюся деревню и попросила помощи.
Предположим, эта первая попавшаяся деревня была в горах (что логично, потому что сборщик податей, увезший Изаёй, скорее всего запер ее в горном замке подальше от людей, чтобы ее особо не искали и чтобы его встрече с Тогой никто не помешал). Вот эта-та горная деревушка и стала одной из тех, что прошли Шичининтай, спасаясь от союзных войск и "уничтожая все на своем пути". Понятно, что Изаёй не выбежала к ним с радостными криками, полагаю, она так же, как любой нормальный человек, пыталась укрыться от напасти и укрыть маленького сына. Но впоследствии, если бы выбралась из своего укрытия и увидела Шичининтай, которые были к тому времени похожи на загнанных животных, измученных, ожесточившихся сверх меры от усталости и боли, в ней могло проснуться сострадание. В конце концов, она была очень доброй женщиной.
Не думаю, что с ребенком-полудемоном она жила бы среди самих крестьян, ее быстро бы подвергли остракизму. Но, вероятно, Изаёй могла поселиться в каком-нибудь заброшенном доме или даже тайном гроте неподалеку от села, куда местные особо не ходили и где она могла помочь Шичининтай укрыться и дать их преследователям блуждать бесцельно.
Шичининтай, даром что те еще ублюдки, не настолько неадекватны, чтобы не быть благодарными за собственное спасение. В конце концов, когда они отдохнули и залечили раны, Банкотсу спросил Изаёй, чего она хочет. И она естественно сказала, что хочет вернуться в родительский дом.
И они отправились.
И знаете... возможно, я слишком люблю Изаёй и думаю, что время, проведенное с ней, было бы наполнено теплом и нежностью. И, возможно, я слишком люблю Шичининтай и думаю, что время проведенное с ними, было бы наполнено легкостью и радостью жизни. Но мне кажется, что им было хорошо друг с другом. Шичининтай совершенно не волновала природа ее дитяти, а только того несчастной матери и было нужно.
Я вижу, как Джакотсу с любопытством рассматривает маленького Инуяшу (боже, Джакотсу, знал бы ты, что творил с ним взрослым в каноне...) и отдает младенцу глянувшуюся тому шпильку с бабочками, и темные волосы его, влажные от оседавшего на них снега, укрывают плечи.
Я вижу, как Гинкотсу ужасной своей рукой, способной крошить горную породу, переносит Изаёй с младенцем через ручей — не задев и волоска, как кошки нежно сжимают клыками загривки детенышей.
Я вижу, как Изаёй, утоляя праздное любопытство Банкотсу, учит его писать его собственное имя, и водит его рукой, и как он вздыхает с досадой, мол, это бесполезно, я не могу сосредоточиться.
Я вижу, как Мукотсу, расстроенный отказом очередной красавицы из города, где они остановились, тоскует в одиночестве, и как Изаёй садится рядом и говорит, что вовсе не всякая женщина готова бежать, только увидев его лицо, она вот, например, не готова — и дарит ему цветок.
В конце концов, они все же добираются до места назначения, и прощаться не хочется, или скорее хочется не навсегда, и Изаёй представляет Шичининтай своему отцу (или брату, или кто там был главой семьи) и говорит: вот люди, помогшие мне и моему сыну вернуться домой. И хотя отец ее не в восторге от факта существования Инуяши, или скорее от природы его, он оказывает Шичининтай теплый прием, и награждает их, и, будучи князем ушлым и не привыкшим упускать удачу, приглашает наемников остаться у него на службе еще не несколько месяцев, а там, мол, видно будет. А дочери говорит: можешь, мол, справляться о самочувствии наших гостей (читай: тусить с ними безлимитно, только домой приходи в десять).
В конце концов, сбыть ее подороже не получится: она вдова, тем более с ребенком-полудемоном, так почему бы не использовать уже сложившуюся дружбу ее с Шичининтай, одареннейшими среди воинов эпохи. Такой союзник принесет немалую пользу, и бояться их князю не следует — по крайней мере, до тех пор, пока они очарованы его дочерью.
А там, глядишь...