Торжественно клянусь перечитать этот рассказ, когда меня потянет в кровищу-сексищу и я забуду то главное, ради чего описываю историю Халиноми.

- ... великих героев рождала земля. Один из них, Ашер сын Зераха сына Идо сына Йорама, превосходил воинскими умениями всех в своем роду. Сила его была такова, что он деревья мог с корнем выворачивать и за один глоток мог осушить озеро. Люди боялись его и поклонялись как божеству. И однажды напали на их стоянку пустынные шакалы, посланные колдуньей Йохаведой, кровожадные свирепые звери с красными глазами и пастями, усеянными клыками-кинжалами. С наступлением сумерек они появились из песков и, пока солнце не скрылось за горизонтом, обходили шатры по кругу, не решаясь приблизиться к людям. Но, как только солнце зашло, звери бросились в середину невидимого круга, и не было шатра, куда не пришла бы смерть.

- А что Ашер? - подал голос маленький Барух. - Он же спас своих людей?

- Ашер вернулся из пустыни глубокой ночью, когда шакалы покидали стоянку. Он понял, что никого в живых не осталось и звери пришли за ним.

читать дальше- И что он сделал? Он убил их? - Шестилетняя Леа подтянула колени к груди, во все глаза глядя на старого учителя.

- И тогда Ашер сын Зераха упал на колени и взмолился к небесам, прося перед неизбежной гибелью даровать ему силы, стократно превосходящие человеческие. И небесные покровители вняли его мольбам, и, когда первый шакал бросился к нему, он разорвал его напополам голыми руками...

- Он убил их всех, да? Он отомстил Йохаведе?

- И так он убивал каждого зверя, бросавшегося на него, даже если их было двое или трое. И, когда последний зверь испустил дух, скончалась злая колдунья, - закончил свой рассказ старый Мати.

Дети сидели притихшие. Маленькая Леа тихонько дрожала, мальчики мрачно переглядывались. Старшая из детей Ноаха, Ривка, вздернула нос и произнесла громко:

- Если бы я родилась мужчиной, то могла бы совершить подвиги не хуже тех, о которых повествуют легенды.

- Хорошо, что ты не мужчина, - засмеялся Барух. - Иначе бы спасу от тебя не было.

- Зато тебе следовало бы родиться девчонкой, - не осталась в долгу Ривка. - Уж тебе точно бы понравилось носить бусы и кольца да ткать целыми днями.

- Тише, дети, тише, - примирительно поднял руки старый Мати. - Каждому Бог определил собственную дорогу и собственное место в жизни, и перечить Всевышнему бесполезно, да и счастья не принесет. У мужчины и женщины пути издревле разнятся, и каждый важен, и каждый нужен, и завидовать тут нечему.

- И что женщинам? Ткать, прясть, носить воду и рожать детей - вот и все подвиги? - фыркнула Ривка. - Ни одной из них никогда не стать известной и прославленной, в то время как мужчины...

- Ты глядишь на поверхность, дитя. Ты видела свою мать у станка и за прялкой - но никогда не смотрела глубже, да и не заглядывала. Тебе открывалось лишь то, что лежит сверху.

- А что же под всем этим? - слегка растерянно произнесла Ривка. - Разве предназначение женщины - не заботиться о доме и детях?

Старый Мати поднялся, опираясь на посох, такой же древний, как и его хозяин.

- Иди за мной, дитя. Я покажу тебе кое-что.

Ривка поднялась, провожаемая любопытными взглядами младших детей, и, удивленная, что учитель позвал ее одну, вышла из шатра. Солнце стояло высоко, и в небесах не было ни одного облака. Девочка спрятала волосы под покрывало, чтобы не напекло голову, и пошла вслед за учителем, бодро шагавшим по песку куда-то вдаль, прочь от шатра, прочь от стоянки, даже от пастбищ, находившихся на востоке, - прочь.

Сколько они прошли, Ривка не смогла бы сказать. Дорога через пустыню слилась для нее в один-единственный час, в течение которого она видела только лысую голову учителя, поблескивающую на солнце как гладкий камушек на берегу озера, да мерно опускающийся посох его. Девочка помнила только, что, когда перед ними внезапно выросли колонны величественного сооружения, равных которому она не видела никогда в жизни, дневное светило стояло все так же высоко.

- Что это? - Девочка говорила тихо - то ли от усталости, то ли потому, что мощь здания подавляла.

- Войдем, дитя. - Учитель постоял немного перед колоннами и, опираясь на посох, прошел внутрь по выложенному прохладными гладкими плитами полу. Ривка робко ступила за ним.

... Из окон просторного зала падали солнечные лучи, освещая фигуры у стены. Четверо мужчин, высеченных из белого камня, названия которому Ривка не знала, возвышались над ней едва ли не на три человеческих роста.

У первого мужчины были две тяжелые косы, спускающиеся по плечам до лодыжек. Верхнюю часть его лица закрывала вуаль из мелких золотых колец, крепящаяся к обручу, что обхватывал его голову, как корона. Руки мужчины, унизанные браслетами, были сложены перед грудью в молитвенном жесте, на бедре висел кривой меч.

Второй человек смотрел куда-то вдаль, пальцы его словно бы задумчиво перебирали нить ожерелья из круглых бусин, разрисованных непонятным узором. В правой его руке было копье, на плече висел огромный лук, тяжелый даже на вид.

Третий мужчина держал в одной руке чашу, в другой же - серп, за плечами его расправлялись широкие кожистые крылья с коготками на сгибах, он напоминал уродливого ангела, как рисовало небесных посланцев воображение Ривки.

Четвертый мужчина, малорослый по сравнению с остальными, смотрел словно бы исподлобья, и лицо его, заостренное, хищное, отдавало чем-то звериным. Он был похож на большую кошку, приготовившуюся к прыжку. Человек опирался на огромный меч, воткнутый в землю. Рукоять чудовищного клинка находилась у него перед грудью, через плечо была переброшена длинная - до бедер - коса.

А на полу перед мужчинами, ближе к Ривке, сидела женщина в простой одежде. В руках она держала глиняный кувшин, обернутый концами ее головного покрывала. И девочка застыла перед статуями не в силах ни отступить, ни подойти ближе. И она спросила:

- Чем прославились эти люди?

И учитель ответил:

- Тем, что возлюбили кровь больше, чем воду.

Тогда Ривка спросила снова:

- А женщина?

И учитель ответил:

- Она принесла воду и смыла с них кровь.