Вот и закончилась Фандомная Битва, и я могу принести в дневник свое творчество. Начну, пожалуй, с рассказа о животных, как водится, без имен и бесед. Впрочем, читателям с Битвы отсутствие имен не помешало, надеюсь, и вас оно не смутит.

История из жизни одного приозерного сообщества поздней юры.

***
читатьНебольшое глубокое озеро, лежащее в лесистой впадине, уже почти полгода не видало на своих берегах крупных плотоядных. Когда-то здесь жил старый цератозавр – не самый большой хищник и не сказать чтобы удачливый охотник, он отличался такой свирепостью, что даже ящеры вдвое тяжелее него не осмеливались казаться на берег озера. С тех пор как старый хозяин водопоя умер, на небе сменилось пять или шесть лун, а щедрое угодье оставалось бесхозным. Метки, оставленные прежним владельцем, оказались на удивление устойчивы. Они-то и отпугивали всякого желавшего завладеть озером, знакомого с нравом бывшего хозяина.

Однако местные травоядные недолго наслаждались воцарившимся покоем: как-то в разгар засухи к изрядно обмелевшему озеру пришла огромная самка аллозавра, беременная и раненая. Неглубокий длинный порез тянулся от внутренней стороны ее бедра через брюхо и оканчивался на груди. Рана успела уже воспалиться, и жара только ухудшала состояние без того ослабевшей хищницы. Возможно, обоняние ее притупилось и она не учуяла прежних меток, а может, отчаявшись найти воду, проигнорировала предупреждение – как бы то ни было, пришелица легла на берегу обмелевшего озера, и всякому, кто видел ее в этот день, было ясно, что самка вскоре умрет.

Но она не умерла. Через четыре дня после прихода на озеро она отложила восемь яиц и засыпала их песком, а еще через несколько дней приходившие к водопою травоядные недосчитались двух или трех детенышей. Пожалуй, самой внимательной из всех обитателей округи была старая самка камптозавра, помнившая еще времена, когда прежний владелец озера вылупился из яйца. Но даже она ни разу не могла застать пришелицу за охотой: сколько бы взглядов на нее ни обращалось, хищница все так же лежала на берегу водоема, набираясь сил и никому не давая повода к подозрению. Здоровье постепенно возвращалось к ней: все больше времени она не лежала на боку, а сидела, обернувшись хвостом, возле своей кладки, а вскоре начала прогуливаться по берегу озера, чем в первый раз вызвала среди травоядных некоторое смятение.

К концу сухой поры детеныши начали появляться на свет, и у старой самки камптозавра прибавилось забот: одна из ее дочерей, первой вылупившаяся из яйца, была напрочь лишена осторожности.

Маленькие аллозавры вылупились к вечеру того же дня, не раскололось лишь одно яйцо, до этого треснувшее то ли из материнской неосторожности, то ли из-за попытки мелких хищников его украсть. Шесть дочерей было у пришелицы и единственный сын.

Солнце лишь раз успело взойти над озером, когда юная самочка камптозавра – та самая, что вылупилась скорее своих сестер и братьев – ускользнула от материнского глаза. Обеспокоенная мать слишком поздно поняла, что среди девятерых детенышей не хватает самого неуемного, а когда вышла к берегу озера, вмешиваться было уже поздно. Маленькая самочка, оскальзываясь на песке, шла вдоль берега к противоположной стороне водоема, где отдыхала, лежа на боку, новая хозяйка озера. Даже стремление защитить своего детеныша не толкнуло бы мать под нос хищнице, поэтому старая самка могла только горестно клекотать, глядя, как ее дочь приближается к огромному аллозавру.

Малышка тем временем остановилась в полусотне шагов от хозяйки озера, словно бы проснувшаяся осторожность мешала ей идти дальше. Хищница смерила ее коротким, ничего не выражающим взглядом. Под боком у матери возились семеро детенышей: трое устроили потасовку, двое наблюдали, один пытался в прыжке схватить большую разноцветную стрекозу, а еще один, ближайший к бесстрашной крохе, старался откопать зарывшегося в песок скорпиона. У последнего явно не было ни времени, ни желания удовлетворять детское любопытство. Он угрожающе поднимал хвост и клешнями пытался достать маленького аллозавра, однако тот, отходя и снова приближаясь, очевидно, не собирался бросать живую игрушку.

Именно к этому аллозавру – единственному сыну озерной хозяйки – и подошла юная самочка. Сначала она стояла рядом, с любопытством разглядывая скорпиона. Это существо, как и многие другие на земле, не было ей знакомо, и она не знала, нужно ли его избегать, как не знала, стоит ли бояться хищников, так похожих обликом на нее. Ей казалось очевидным, что двуногий аллозавр ближе к ней, чем покрытый шипами и пластинами стегозавр, опирающийся на четыре ноги. И если ее сородичи не боятся разгуливать рядом с бронированными гигантами, то и эти зубастые существа не должны быть опасны. Врожденная осторожность ее спала глубоко внутри, а могло статься, ее и вовсе не было.

Вскоре самочке надоело смотреть на чужую забаву, и, подойдя ближе, она попробовала схватить скорпиона клювом. Раздраженный скорпион тут же повернулся к ней, больно цапнув клешней рядом с носом. Маленький аллозавр, воспользовавшись замешательством противника, прижал его ногой к земле и, наклонившись, молниеносно откусил ему голову. Детеныши едва не столкнулись носами, так близко оказались их морды. Попади в такое положение взрослые животные, они растерялись бы от неожиданности, но эти двое были еще слишком молоды, чтобы осознать свои различия. Замерев на несколько мгновений, маленькая самочка потянулась носом к аллозавру и с любопытством обнюхала его. Выпустив из пасти переднюю половину скорпиона, юный хищник проделал то же самое. Так они увлеченно обнюхивали друг друга, пока не послышалось глухое рычание. Хозяйка озера, наконец-то, обратила внимание на сына и играющую с ним самку и повернула к ним голову, увенчанную алыми надбровными выростами. Однако вмешиваться хищница не спешила, судя по всему, не сочтя малышку ни опасной, ни интересной.

Так маленькая самочка стала первым среди приозерных обитателей травоядным, заведшим близкое знакомство с хозяевами водоема. Когда мать водила ее вместе с братьями и сестрами на водопой (всегда в сопровождении других сородичей и всегда под защитой стегозавров), неугомонная дочь нет-нет, да и перебиралась на противоположный берег к семейству хищников и своему новому другу. Играть с ним ей было больше по душе, чем со своими юными сородичами: аллозавр оказался отчаян ровно как она сама, но если ее смелость происходила из любопытства, то его – из сверхъестественной уверенности в собственных силах и постоянного желания эти силы испытывать. Не раз и не два он – в одиночестве или в компании сестер – преследовал свою новую подругу, но то, казалось, была просто игра. Аллозавры бегали быстрее нее, но быстрее и уставали, и в состязании между скоростью и выносливостью выносливость обычно побеждала. Не случилось еще той погони, от которой маленькая самка не удрала бы под защиту кого-нибудь из гигантских травоядных. Будучи детьми, они не могли причинить друг другу серьезных повреждений, а еду хищникам приносила мать. Как-то раз юная самка попробовала мяса вместе со всеми, скромно пристроившись позади, дабы не раздражать хозяйку озера. Эта пища показалась ей скользкой и неудобной: своим клювом она не смогла оторвать ни одного куска, а зубы только бессмысленно сминали мясо, но не резали его. Больше она к общим трапезам не подходила.

Это случилось на второй месяц со дня их знакомства. Преследование неожиданной подруги оставалось излюбленной забавой маленьких аллозавров, тогда как сама она словно бы не понимала, чем грозит эта на первый взгляд безобидная игра. Осторожность так и спала глубоко внутри, а настоящей охоты хищника на травоядное юная самка никогда не видела. Тропы, на которых мать-аллозавр выслеживала добычу, камптозавры старались обходить, а кроме хозяйки озера и ее недозрелого потомства, никаких других хищников малышка не знала.

В этот день она как могла резво удирала от своего друга и одной из его сестер, когда что-то внезапно пошло не так. Аллозавры, раньше неизменно отстававшие, теперь бежали наравне с ней, а самка даже вырвалась вперед. Пока недоумевающая малышка пыталась сообразить, как изменились правила игры и что теперь ей нужно делать, юная хищница постепенно сбавляла скорость и, наконец, остановилась, развернулась к жертве, преграждая путь, и угрожающе зашипела. Испуганная переменой, произошедшей с подругой, крошка-камптозавр хотела было бежать назад, но позади слышалось свистящее дыхание самца, который, судя по всему, вовсе не собирался уступать ей дорогу. Что-то во всем происходящем пугало ее, какой-то неясный страх трепыхался на задворках сознания, и впервые со времени их первой игры она испытала тревогу.

Однако запаниковать малышка не успела. Ее преследовательница, поджидавшая впереди, настолько разгорячилась в погоне, что не заметила, как близко они подбежали к старой самке стегозавра, пившей из озера. Эта особь была так стара, что уже не несла яиц. И травоядные, и хищники старались обходить ее стороной: казалось, каждый прожитый год добавляет ей тупости и злости. Она и раньше не отличалась покладистым нравом, а с возрастом и вовсе перестала различать врага и друга. Юной самке доводилось видеть, как старуха грубо отпихивает ее мать от сочных побегов папоротника, и даже ее недоразвитого чувства самосохранения хватало, чтобы понимать: от этой особи лучше держаться подальше.

Ее зубастая подруга, впрочем, опасность упредить не успела. Какое-то мгновение, казалось, она понимала, что сейчас произойдет: бесконечный ужас и тоска мелькнули в ее глазах – а затем хвост, увенчанный четырьмя шипами, обрушился ей на голову. Не издав ни звука, хищница рухнула на землю – ее проволокло вперед еще с десяток шагов, прежде чем старая самка отдернула хвост. Бесчувственное тело оказалось почти под ногами крошки-камптозавра – она наклонилась было, чтобы растолкать подругу и проверить, жива ли та, но, стоило ей пошевелиться, как громадный хвост, каждый шип на котором был длиной с нее саму, просвистел над головой. Юная самка оказалась невредима лишь потому, что вовремя припала к земле. То же самое сделал позади нее маленький аллозавр. Детеныши старались не двигаться и почти перестали дышать, но почему-то все равно раздражали старую самку. Прекратив пить, она стала разворачиваться к ним задом, непрестанно размахивая хвостом над их головами, и если шипы почти не задевали прижавшихся к земле малышей, то одна из огромных ног вполне могла раздавить кого-нибудь из них.

Запах крови, рев разозленного стегозавра, смертоносные шипы, проносящиеся в опасной близости от нее, поселили в сердце маленькой самки настоящий страх, быстро перерастающий в панику. Казалось, еще мгновение – и она не выдержит и бросится бежать, рискуя быть наколотой на шип или раздавленной, но тут справа раздался громкий рев. Маленькая самка знала голос хозяйки озера, но никогда еще он не звучал так яростно и вызывающе, словно мать-аллозавр нарочно хотела привлечь к себе внимание.

Смертоносный хвост в последний раз пронесся над их головами и исчез: старуха обернулась на рев, отвлекаясь от детенышей, и, не сговариваясь, не чуя под собой ног, оба бросились бежать. Лишь оказавшись на безопасном расстоянии, они остановились и оглянулись. Мать-аллозавр пыталась обойти разъяренную противницу, чтобы забрать лежащую без движения дочь, но старуха не давала себя перехитрить: куда бы ни ступила хищница, всюду она натыкалась на угрожающе выставленные шипы. Неизвестно, чем закончилось бы это бессмысленное противостояние, если бы хвост стегозавра снова не обрушился на несчастную малышку и не смел бы ее в озеро, словно сухую ветку. Так же тихо, как упала на землю, маленькая самка погрузилась в темную воду, и, когда мать опустила голову следом за ней, то не смогла вытащить ничего.

Казалось, худшего с крошкой-камптозавром уже не случится, но, прожив на свете всего месяц, она не знала и половины опасностей окружающего мира. Луна обновилась на небе еще три раза, прежде чем дожди прекратились и на землю пала жара. Поначалу маленькая самка радовалась солнечным дням, когда озеро искрилось под золотыми лучами и можно было лежать в теплом песке, подставляя щедрому светилу спину и бока. Однако зной усиливался, а озеро мелело день ото дня. Через три сухих месяца все обитатели округи, приходящие на водопой, могли видеть кривую черную скалу, вздымающуюся кверху тупым гребнем. Небольшая, она едва достала бы до бедра матери-аллозавру. Солнце накалило скалу, однако с той стороны, куда оно не доставало, можно было найти укрытие от палящего зноя. И кто знает, сколько жизней этот тенистый уголок продлил в ту засуху, оказавшись в нужное время в нужном месте.

Еще через месяц маленькая самка узнала, что на озере появился новый хищник. Вернее сказать, он был здесь все время, но за тот короткий срок, что ей довелось прожить, самка никогда не видела других плотоядных, кроме семейства аллозавров да рыскающих по округе орнитолестов. В озере жил и охотился небольшой фолидозавр размером примерно с нее саму. Может, то был детеныш, заплывший сюда из речных протоков. Как бы то ни было, в то лето он не испугал никого. Убедившись, что озеро, дававшее ему приют и пищу, день ото дня мелеет, крокодильчик проглотил столько рыбы, сколько смог поймать, и, неуклюже перебирая ногами, скрылся в высохших зарослях папоротника. Отчего-то все, в том числе и маленькая самка, были уверены, что он не ушел далеко, но разыскивать и прогонять хищника никто не стал. Может, в иное время фолидозавру и не светила бы такая удача, но в сильную жару никому из обитателей долины не хотелось лишний раз шевелиться.

Четыре луны было тяжело – а сделалось еще тяжелее. Через полгода после конца дождей озеро пересохло настолько, что превратилось в лужу. Рыба – та, что не успела вовремя уйти в протоки – задыхалась и гнила на берегу, распространяя ужасное зловоние. Хищники и травоядные теснились по берегу, не стесняясь соседством друг друга, опускали морды в мутную коричневую воду, перемешанную с песком – не чтобы утолить жажду, но чтобы заглушить непрестанное жжение в груди.

И, когда в очередной раз показалось, что хуже быть уже не может, судьба нанесла последний удар.

В солнечное утро, одно из тех, что слились для маленькой самки в никак не заканчивающийся знойный день, она проснулась оттого, что тряслась земля. Вскочив в страхе, малышка принялась оглядываться по сторонам, не зная, откуда идет угроза и куда от нее бежать. Взрослые тоже зашевелились: сбросив вялость и безучастность, они встревоженно поднимали головы, но, похоже, не были испуганы так, как детеныши, будто бы знали, что происходит.

Однако сердце сделало еще тысячу ударов прежде, чем на горизонте показалось стадо огромных причудливых животных, которых маленькой самке пока не доводилось видеть. Их было шестеро или семеро, молодых и очень старых, но все они без исключения были исполинами. Туловище самого юного из удивительных созданий было больше туловища аллозавра, но и оно казалось маленьким по сравнению с шеей и хвостом. Казалось, эти существа и состоят только из хвоста и шеи – настолько те были огромны. Ноги взрослых животных, каждая из которых была толщиной со ствол араукарии, заставляли дрожать землю. Позже юная самка распознавала приближение гигантских зауропод именно по этой дрожи.

Длинношеие существа направлялись к озеру, и, когда это стало понятно, все обитатели долины начали убираться с их пути. Камптозавры и орнитолесты разбегались словно стаи потревоженных рыб, стегозавры, степенно переваливаясь, следовали за ними. Только мать-аллозавр лениво, словно нехотя, покинула свое лежбище возле воды и увела детенышей выше по берегу, где исполинские создания уже не могли их случайно раздавить.

Обступив озеро – хотя лужа жидкой грязи посреди долины больше ничем не напоминала озеро – зауроподы опустили головы в мутную воду и принялись жадно пить. Обитателям долины оставалось лишь наблюдать, как на глазах мелеет последний источник влаги. Когда солнце поднялось в зенит, а вода была выпита до капли, зауроподы издали тоскливый рев и, оставив опустошенное озеро и задыхающуюся от жара долину, двинулись на поиски нового водоема.

Именно тогда всем стало понятно, что мутная лужа была, в общем-то, не так уж плоха.

Взрослые и дети, стоило к вечеру спасть жаре, принялись бродить по высохшему дну, опустив головы к земле. Стоило кому-либо учуять воду, как он тут же начинал копать, чтобы она выступила на поверхность. Первой удача улыбнулась молодой самке камптозавра, чей единственный выводок вылупился в то же лето, что и их непоседливая соплеменница, водящая дружбу с хищниками. Когда в разрытой ямке блеснула заветная влага, счастливица издала радостный клекот, подзывая своих детенышей. Но в тот раз утолить жажду им так и не удалось. Старая самка стегозавра, та, что держала в почтительном страхе всю долину, грубо оттолкнула соперницу и, опустив голову в лунку, начала с жадностью пить. Никто так и не осмелился воспротивиться ей.

Прошло еще несколько дней, и оказалось, что под коркой высохшей земли почти на всем дне озера встречается вода. Но ее было так мало, что каждому доставалось по несколько глотков прежде, чем лунка снова наполнялась влагой, а жара, между тем, и не думала спадать. Жажда и голод стали постоянными спутниками приозерных обитателей в эти дни. От рассвета до заката они лежали в тени редких деревьев возле пересохшего озера или прятались на окраине хвойного леса. Маленькая самка почти сроднилась с сосущей болью в животе и жжением в горле. Дни сливались в один, и воспаленный мозг не мог уже распознать, сколько прошло времени с той поры, как выпал последний дождь.

Смертей в то лето было не счесть, и аллозавры принялись подбирать падаль. Маленькая самка никогда раньше не видела, как они пожирают высохшие или полусгнившие туши: обычно этим занимались орнитолесты и птерозавры, тогда как хозяйка озера предпочитала кормить детенышей свежим мясом. Но о предпочтениях в то лето пришлось забыть. Как-то раз одна из дочерей приозерной хищницы сцепилась насмерть с оголодавшим орнитолестом за тушу молодого стегозавра. Туша была высушена солнцем и выглядела настолько непривлекательно, что в иное время даже падальщики побрезговали бы ею, но в эти трудные дни и такая пища считалась большой ценностью. Молодой хищнице был почти год, она уже могла сравниться в размерах со взрослым орнитолестом, поэтому итог их схватки нельзя было предсказать до того момента, пока в нее не вмешалась мать-аллозавр, привлеченная отчаянными криками дерущихся. Отогнав дочь, она ударом бедра повалила соперника наземь и, наступив на тонкую шею, несколько раз дернула ногой, сокрушая позвонки.

Конечно, детеныш стегозавра был смешной добычей для семейства хищников, но их положение было во многом лучше, чем у травоядных: растительность выгорела и засохла, пищи в округе почти не осталось, лишь в тени хвойных деревьев сохранились еще редкие папоротники да цикадовые. Однако здесь под растрескавшейся землей была вода, и оставить озеро травоядные не решались.

Материнской ли заботой или милостью судьбы никто из юных аллозавров не погиб в то лето, однако к семейству маленькой самки удача не была столь благосклонна: ее сородичи умирали один за другим. Вместе с крошкой-камптозавром вылупилось еще восемь братьев и сестер, а к концу засухи их осталось только двое.

Утомленная тяжелым уроком, погруженная в болезненный полусон, она не заметила, как поменялся ветер и как сначала легкие и полупрозрачные, а затем все более густые облака принялись затягивать раскаленное небо. Маленькая самка не сразу поняла, что происходит, когда ей на спину упала первая капля. Вторая шлепнулась на переносицу и заставила вздрогнуть от неожиданности. Оглядевшись, самка увидела благословенный полумрак непогоды, облегчение для уставших глаз, а через несколько мгновений шумный тропический ливень обрушился на ее спину. Фыркая и мотая головой, еще не полностью понимая, что происходит, она подхватилась и начала спешно подниматься вверх по берегу, в сторону леса, оскальзываясь на быстро размокавшей земле.

Струи воды, стекая, ласкали обожженные бока, и впервые за последние месяцы самка ощутила в себе силы двигаться. Взобравшись достаточно высоко, чтобы не быть унесенной в озеро с потоками грязи, она нашла в земле круглую ямку, в которой начала скапливаться дождевая вода, и принялась ненасытно пить. Ожидала, пока ямка наполнится, и снова пила, и делала так много раз, пока жжение в горле не перестало ее мучить.

Дождь шел несколько дней, и по их истечении озеро уже напоминало прежнее себя. Оно было еще не так полноводно, как до засухи, и ему предстояло восстановиться в течение следующих месяцев. Однако и прибывшей воды хватило, чтобы напоить измученных обитателей долины: хищники и травоядные, взрослые и детеныши пили рядом, и с каждым глотком к истощенным животным возвращались силы.

После большого дождя к озеру снова пришли зауроподы, их приближение чувствовалось издалека. Но эти пришельцы не были похожи на тех, что выпили пересыхающий водоем: они казались ниже и длиннее оттого, что держали головы словно бы склоненными к земле. Их было около десятка, но даже если бы оказалось больше, наполнившееся озеро они при всем желании не смогли бы выпить.

Когда огромные существа устроились на берегу (обитатели долины расступались, давая им дорогу) и опустили маленькие головы в воду, юная самка впервые после засухи решилась подойти к старому другу. В жару она боялась приближаться к матери-аллозавру, да и сил хватало лишь на то, чтобы добрести до ближайшей тени, но сегодня можно было рискнуть: хищница вернулась с охоты с мертвой отниелией, а ее удачливый сын умудрился наткнуться в лесу на детенышей диплодока. Теперь он уже не был неловкой несмышленой крохой, недавно вылупившейся из яйца. Детская неуклюжесть еще сохранялась в его чертах, однако он вырос и мог бы коснуться головой брюха матери, если бы встал у нее между ног.

Изменения затронули не только его облик – в этом юной самке предстояло скоро убедиться. Пока же она отчаянно не понимала, почему старый друг отворачивается от нее, словно бы смущенный попытками привлечь его внимание. Только после того, как она довольно ощутимо пихнула его головой в бок, аллозавр поднялся и потянулся к ней. Юная самка только того и ждала: не осознав произошедших перемен, она вызывала его на старую игру, из которой неизменно выходила победительницей. Она пятилась вдоль берега до тех пор, пока он не понял ее намерение, и, как только его шаги сделались увереннее, превращаясь в бег, она тоже кинулась бежать.

Теперь это удавалось ей куда лучше, чем полгода назад: ноги ее вытянулись и окрепли, и силы, вернувшиеся после дождя, стремительно прибывали. Самка не сомневалась, что и теперь обгонит старого друга: он был сильнее и массивнее, но она – выносливее и легче. Стремясь усложнить задачу, самка кинулась между ног огромных зауропод, слишком неповоротливых, чтобы раздавить ее, и слишком глупых, дабы испугаться чего-то настолько маленького. Аллозавр бросился за ней, но под брюхо гигантам лезть не стал, а обогнул их по узкой дуге, пригибаясь, чтобы извивающиеся в воздухе длинные хвосты не хлестнули его.

Сейчас, сразу после начала погони, он бежал даже немного впереди нее, и какое-то размытое старое воспоминание заставило самку напрячься. Что-то подсказывало ей остановиться в относительно безопасном укрытии под брюхом старого диплодока, но другой инстинкт в то же время гнал ее бежать как можно быстрее. В конце концов, возобладал второй голос, и самка даже не сбавила скорости, когда вылетела на открытый берег, несясь словно бы от смертельной опасности. Аллозавр был уже почти рядом: расстояние между ними стремительно сокращалось, и что-то незнакомое, жадное и сосредоточенное сквозило в его движениях. Определенно это была не игра. Самка мчалась со всех ног, но хищник все же настиг ее, подскочил и с силой толкнул бедром. От удара она пошатнулась и повалилась на землю, острая боль пронзила бок, на который пришлось падение.

Страх ужасной смерти охватил ее. Самка не знала, чего ждать и что хищник намерен делать дальше, но от испуга громко отчаянно закричала – не призывая на помощь, а только высвобождая овладевший ею ужас. Ее крик подхватил молодой диплодок, стоявший ближе остальных к месту их столкновения. Длинный хвост просвистел в воздухе и ударил хищника в бок с такой силой, что смел его в озеро: брызги, поднятые упавшим аллозавром, окатили его неудавшуюся жертву.

Не успела самка перевести дух, как услышала испуганный рев своего друга: повернув голову, она увидела, как его голова стремительно скрывается под водой, словно что-то – или кто-то – тащит его вниз. Все, что последовало за этим, произошло так быстро, что у нее не было возможности ни отойти от берега, ни даже подняться на ноги. Острые когти вцепились ей в спину и с силой рванули, утягивая ослабевшую от боли и испуга самку в озеро. Раскрытое в захлебнувшемся крике горло тут же наполнилось водой. Аллозавр, не желая быть утянутым на глубину, схватился за первое, что попалось на глаза, – спину старой приятельницы. Самка попыталась высвободиться из захвата, но проще было выдрать собственный позвоночник. В воде тут же разлилась кровь, и белое пятно света наверху сделалось розоватым.

… Но слишком рано было погибать. Могучая воля к жизни – та самая, что позволила ей пережить засуху, что заставила хозяйку озера справиться с незаживающей раной и что сделала бывшего владыку этих мест самым страшным хищником округи, – пробудилась в ней. Словно из нового источника силы влились в ее мышцы, и, отталкиваясь от воды ногами, помогая себе хвостом, юная самка устремилась наверх, где плескалось пятно солнечного света. Кровь, затемнявшая его, медленно расходилась по воде. Вес аллозавра, мертвой хваткой вцепившегося в ее спину, тянул вниз, а вместе с ним – вес невидимого хищника, что решил поживиться упавшим в воду детенышем. Загнутые когти так глубоко погрузились в плоть, что выдрать их казалось невозможным, и юная самка поднималась вверх, неся на спине и своего незадачливого друга, и озерного хищника.

Оказавшись на мелководье, она уперлась ногами в песок и почувствовала, что вес, тянущий ее ко дну, уменьшился. Обитатель озера – возможно, тот самый фелидозавр, который покинул его в засуху, – все же сдался и отпустил свою жертву. Только почувствовав свободу, юный аллозавр тоже не стал задерживаться под водой. Самка ощутила, как загнутые когти покидают ее плоть, а в следующий миг оба вынырнули на поверхность, отфыркиваясь и жадно глотая воздух. Стремясь оказаться как можно дальше от озера, они выбрались на берег, раненые, но быстро воспрянувшие духом после того, как снова ступили на сушу. Юный хищник попытался было подойти к своей подруге, но та при первом же шаге в ее сторону бросилась бежать и остановилась только когда между ней и давнишним приятелем оказалась свирепая старуха-стегозавр. Хищник благоразумно не стал испытывать судьбу, но в крике, который он издал, самке почудилась досада. То, чего она не поняла ранее, теперь казалось кристально ясным: их дружба, прежде такая беззаботная, дала трещину. Нынче у ее товарища по играм были не только живой ум и отчаянное бесстрашие: у него были острые когти, быстрые ноги и челюсти с узкими загнутыми зубами. А еще – та самая осторожность, что приобретается только с опытом. Ей давно следовало его бояться.

Но в этом уже не было нужды.

На следующий день от мирного пережевывания папоротников самку отвлекли звуки, напоминающие начало ссоры между крупными животными. Она нередко видела, как выясняют отношения стегозавры, однако сейчас, похоже, действо происходило на берегу озера между хищниками.

Природное любопытство, неоднократно дорого ей обходившееся, и в этот раз заставило самку оставить еду и осторожно отправиться на звук. Разумеется, она не собиралась появляться в поле зрения матери-аллозавра или кого-либо из ее детей, но не посмотреть, что за представление разворачивается возле озера, не могла. Как только аллозавры сделались видны, самка остановилась и с интересом принялась следить за ссорой хищников.

Столкновения аллозавров были не так уж редки, особенно в засуху, однако до сей поры ей приходилось наблюдать только склоки между своими ровесниками, которые не могли нанести друг другу серьезных увечий и обычно ограничивались лишь выразительным рычанием. Когда же спор доходил до драки и видно было, что дело худо, мать вмешивалась и разнимала зарвавшихся отпрысков.

Однако на этот раз все было по-другому, и разыгравшаяся ссора как ничто иное знаменовала окончившееся детство.

Мать-аллозавр угрожающе ревела и хлестала хвостом при каждой попытке сына приблизиться к ней, словно не хотела больше терпеть его подле себя. Юный хищник поначалу не понимал произошедшей с матерью перемены, отступал на несколько шагов, шипел раздосадованно и зло, изгибал шею, словно готовясь укусить в ответ, – но не уходил.

Долго так продолжаться не могло, и мать, не выдержав непонятливости отпрыска, сделала к нему широкий шаг и мощным толчком в бок повалила его наземь.

На какой-то миг юной самке показалось, что хозяйка озера убьет сына, но хищница не спешила перегрызать ему горло. Она стояла так несколько мгновений, держа его шею под своей ногой, пока он не затих и не оставил попыток освободиться. Тогда мать отступила на пару шагов и снова издала угрожающий крик, чуть опустив голову. Кажется, только теперь до молодого аллозавра дошел весь печальный смысл положения. Он быстро поднялся на ноги и, огрызнувшись, начал отступать.

Они еще обменивались короткими злыми криками, но расстояние между ними неуклонно увеличивалось, и, оказавшись достаточно далеко для того, чтобы мать могла его достать, юный хищник, наконец, повернулся к ней спиной и потерянно побрел прочь.

Впереди его ждала непростая – и одинокая – взрослая жизнь.



Семь лет спустя

После того, как закончились дожди, приозерную долину охватило привычное безумие. Молодая самка камптозавра не раз была ему свидетелем, но в этом году могла не ограничиться ролью наблюдателя. Она достаточно подросла, и самцам предстояло бороться в том числе и за ее благосклонность.

Раны, оставленные когтями аллозавра семь лет назад, зарубцевались. На их месте остались заметные шрамы, но, казалось, это явное свидетельство когда-то выигранной борьбы за жизнь вовсе не убавляло ей привлекательности.

Однако сейчас молодая самка была не в том расположении духа, чтобы задумываться о продолжении рода. Ее чуть не убил хвост самца стегозавра, сошедшегося с соперником в ожесточенной схватке и не замечающего никого вокруг себя. Поэтому она стремилась уйти как можно дальше от всеобщего безумия, за которым было интересно наблюдать в детстве, но которое стало раздражать с годами.

Как бы то ни было, на одного сородича она все-таки обратила внимание. Это был молодой самец, не сказать чтобы очень крупный, быстрый или сообразительный, однако настолько уверенный в собственной привлекательности и настолько наглый, что вызывал оторопь даже у самых сильных соперников. Чем-то он напоминал ее старого друга, изгнанного семь лет назад, может, поэтому и привлек ее внимание. Сейчас он обихаживал ту самку, которая в год страшной засухи первая откопала воду, и, судя по ее благосклонному клекоту, она не собиралась его прогонять. Понаблюдав немного за этой парой, молодая самка побрела к берегу озера, надеясь хотя бы возле воды отыскать спокойное место.

Озеро так и не достигло прежних своих пределов после памятной засухи: небольшая скала, в тени которой прятались детеныши, одиноко поднималась из песка, словно молчаливое напоминание о суровых временах, которые им пришлось пережить.

Водопой почти пустовал в этот день – не только потому, что обитатели долины были заняты другим, но и потому, что хозяйка озера на берегу увлеченно потрошила тушу огромного стегозавра – наверное, одного из тех несчастных, кому не повезло проиграть брачный поединок, зашедший слишком далеко. Запах крови бил в ноздри, и приближаться к хищнице никому не хотелось. Побродив немного по берегу и так и не найдя себе места, молодая самка отправилась обратно.

Так, стараясь избегать сородичей и свирепых стегозавров, она шла все дальше и дальше, пока, наконец, не осталась в одиночестве. Беспокойство немного отпустило ее, но тоска никуда не девалась. Самка шла, бессмысленно переставляя ноги, не разбирая, куда держит путь. Не раз мать, да и сама жизнь пытались внушить ей мысль, что оставаться в одиночестве, не имея никаких средств защиты, – плохая затея, что позволить себе одиночество могут только бронированные стегозавры, да еще хищники наподобие озерной хозяйки. Все было напрасно: уверенная в быстроте собственных ног, самка из раза в раз оказывалась далеко от стада – и до сих пор оставалась цела.

Почти цела.

Она остановилась и тупо уставилась перед собой, когда на землю прямо перед ней опустился маленький рамфоринх. Несколько мгновений они удивленно разглядывали друг друга, а затем птерозавр издал негромкий хрипловатый крик и пропал в зарослях хвощей. Стоило ему исчезнуть, как самка услышала злобное шипение у себя за спиной. Оглянувшись, она увидела четырех целюров, которые, видимо, охотились за рамфоринхом, но теперь потеряли его и уже видели перед собой ту, что помешала их охоте.

Эти ящеры были вдвое или даже втрое меньше нее, и она никогда не видела, чтобы они нападали на взрослых животных. Мысль о том, что целюры не смогут ей навредить, пришла самке в голову вместе с мыслью, что она никогда не видела хищников вблизи. Единственным хищником, с которым она водила близкое знакомство, был юный аллозавр, а приближаться к его матери самка не решалась. Не подходила она и к целюрам, когда была детенышем, а когда выросла, почти их не видела. Охватившая ее тоска ненамного отступила, позволяя проявиться природному любопытству. Сделав шаг навстречу разозленным охотникам, самка потянулась к одному из них с намерением обнюхать это изящное злобное создание, но маленький хищник не оценил ее попытки. Прыгнув вперед, целюр вцепился острыми, как мелкие камешки, зубами ей в морду, и самка испуганно отшатнулась, тряся головой и пытаясь сбросить напавшего. Это оказалось непросто, а когда удалось, она была так перепугана, что тут же бросилась бежать, стремясь как можно быстрее оставить хищников позади.

Первое время целюры еще пытались ее преследовать, видимо, решив изменить своим привычкам, но вскоре отстали – самка, охваченная страхом, этого не заметила.

Она давно уже неслась через незнакомую местность, когда внезапно настойчивый голос внутри нее велел остановиться. Подчинившись, самка замерла на краю красной саванны, которой никогда раньше не видела и которая с первого взгляда вызвала странное беспокойство. Обширное пространство степи было почти голым: тут и там из земли, которая, казалось, никогда не знала дождей, поднимались небольшие красноватые скалы – словно клыки огромного чудовища, прорастающие из подземных недр. Между скалами виднелась редкая растительность, скрашивающая унылый вид красно-коричневой земли. Ярко-зеленые цикадеоидеи выглядели соблазнительно, однако самка ни за какое угощение не ступила бы на эту землю: внутренний голос, обычно молчавший, сейчас предупреждал об угрозе – и, видимо, не зря.

Оглушительный рев пронесся над саванной – самке показалось, что он раздался прямо над ее головой, и на несколько мгновений она обмерла от страха. Однако рядом никого не было, и осторожно, стараясь не выдать себя случайным звуком, самка ступила за одну из красных скал. Именно здесь ей открылся вид на то, о чем предупреждала доселе молчавшая осторожность. Она увидела огромного ящера, коричнево-красного, как и его зловещее владение. Он был больше и страшнее всех хищников, которых ей когда-либо доводилось видеть, больше даже озерной хозяйки, ужаснее которой – самка была уверена – не нашлось бы животного на земле. У него не было алых надбровий, как у матери ее друга, очевидно, он не был аллозавром, и почему-то с этим новым хищником ей знакомиться не хотелось.

Ей повезло, что ящер, находящийся от нее в паре десятков шагов, не заметил присутствия постороннего. Тому было три причины. Ветер дул от него и мешал учуять самку. Он стоял к ней боком, и было заметно, что на испещренной шрамами морде отсутствует левый глаз – чудовище не могло ее увидеть. И, наконец, он был занят, как были заняты все в дни брачной поры.

Его подруга имела с ним мало общего: алыми надбровьями она больше напоминала хозяйку озера и уступала самцу в размерах, по меньшей мере, в полтора раза. Но того, судя по всему, это не волновало: он переступал с ноги на ногу и все время двигался, словно искал удобное положение, тогда как самка под ним старалась шевелиться как можно меньше, чтобы не усложнять свою и без того нелегкую участь. Очевидно, все происходящее совершалось против ее воли: на спине, шее и боках можно было заметить кровоточащие раны, и к ним добавлялись новые, когда чудовище, стараясь удержаться на ней, кусало самку. Передние лапы у него были до нелепого маленькие и помочь сохранить равновесие не могли.

Потрясенная увиденным, самка камптозавра юркнула обратно за скалу так, чтобы ее невозможно было разглядеть. Стараясь не издавать звуков и не выходить в поле зрения чудовища, она стала неспешно отступать.

Только оказавшись от него достаточно далеко, бросилась бежать со всех ног, и на этот раз, наверное, даже оголодавший аллозавр не смог бы угнаться за ней. Лишь оказавшись в знакомом подлеске под защитой стада и стегозавров (и пускай никому из них сейчас не было до нее дела!), самка смогла остановиться и успокоиться.

… Стегозавра доедали три дня. Когда хозяйка озера отходила, возле туши тут же собиралось разношерстное общество: здесь были и птерозавры, и орнитолесты, и пара целюров, и молодой самке раз или два удалось увидеть крупного хищника с небольшим рогом на носу. Впрочем, с хозяйкой озера цератозавр предпочитал не встречаться и, когда она возвращалась к туше, уходил вместе с остальными.

На третий день после встречи молодой самки с чудовищем к хищникам, пирующим на берегу, присоединился еще один. Ее давний друг приходил к озеру не в первый раз: несколько лет назад после долгого и напряженного выяснения отношений он отвоевал у матери право посещать водоем в засушливые месяцы. Она терпела его возле озера, а он старался не пересекать ее охотничьих троп – и по негласному договору каждый делал вид, что другого вовсе не существует.

За прошедшие годы молодой аллозавр утратил последние признаки подростковой нескладности. Из детеныша он превратился в могучего хищника, похожего на свою мать, но только в этом году небольшие выросты над глазами стали наливаться алым. В эти дни шла его первая брачная пора и, судя по всему, начало было положено неудачно.

Уже много лет самка не решалась приблизиться к своему старому приятелю, будто тень пережитого ужаса останавливала ее. Вот и сейчас, направившись к нему, она остановилась на полпути, почуяв неладное. Воздух вокруг аллозавра казался словно бы загустевшим и едва не потрескивающим от напряжения, длинный хвост хлестал из стороны в сторону, будто его обладатель был чем-то сильно взбудоражен. Так вели себя самцы, из раза в раз получающие отказ или долго не могущие найти себе подругу. Они становились раздражительнее обычного, и если сородичи молодой самки не могли ее испугать, то ко взрослому хищнику приближаться было опасно.

Однако, похоже, отдельных особей это не смущало. Тот самый камптозавр, что показался ей необычайно наглым и самоуверенным, шел вдоль берега озера как раз по направлению к аллозавру, улегшемуся у воды. На какой-то миг самке показалось, что ее сородич лишился рассудка и, чтобы впечатлить очередную подругу, станет вызывать хищника на бой или, вероятнее, погоню, но он не собирался делать ничего подобного.

Вместо этого самец осторожно подобрался к аллозавру сзади и, положив передние лапы ему на спину, попытался пристроиться для спаривания. Молодой хищник и без того был не в духе, а приставания камптозавра его и вовсе вывели из себя. Подхватившись на ноги так, что любвеобильный бедняга повалился от неожиданности, сын озерной хозяйки наступил ему на горло, как то делала его мать, и, наверное, сломал бы незадачливому травоядному шею, если бы счастливая случайность не отвлекла его внимания.

Из подлеска вышла хозяйка озера. Некоторое время она стояла неподвижно, втягивая ноздрями воздух, а затем повернулась к сыну. Воспользовавшись замешательством хищника, камптозавр поспешно вскочил на ноги и рванул прочь с такой скоростью, словно боялся, что его будут преследовать. Однако аллозавр потерял к нему всякий интерес: он в упор смотрел на мать, но почему-то не отходил, как это обычно случалось, и она, в свою очередь, не прогоняла его от себя. Может, в иное время они снова сделали бы вид, что не замечают друг друга, но, поддаваясь общему беспокойству и собственной природе, сейчас не спешили расходиться.

Внезапно молодой аллозавр, удерживая взгляд матери, начал отступать вдоль берега туда, где в гордом одиночестве пила старая самка стегозавра – та самая, что некогда убила его сестру. И в какой-то миг другая самка – его давнишняя подруга – поняла, что он собирается сделать.

Старуха взревела, когда хищник подскочил к ней спереди, избежав шипастого хвоста, и попытался вцепиться в горло. Ей повезло вовремя уклониться, и вместо шеи зубы сомкнулись на одной из небольших пластин, ее покрывавших. Самка попыталась стряхнуть аллозавра, да он и сам уже понял, что промахнулся. Однако отпускать ее не спешил, видимо, боясь, что в этом случае она успеет развернуться и ударить его хвостом.

В конце концов, хищник отскочил, унося в зубах выломанный кусок пластины. Выплюнув его, аллозавр снова попытался ухватить самку за шею, но та уже оправилась от неожиданности и теперь разворачивалась к нему задом, угрожающе размахивая хвостом. Яростный рев разозленной старухи оглашал берег.

Некоторое время они кружили друг против друга. Аллозавр пытался оказаться с жертвой лицом к лицу, но та не давала ему зайти спереди, а сзади была неприступна.

Понимая, что все с самого начала пошло не так и теперь грозит закончиться неудачей, хищник попробовал подобраться к самке сбоку, прежде чем она успеет развернуться. Он обежал ее по широкой дуге несколько раз, чтобы привести в замешательство. Старуха и вправду не успевала разворачиваться и не могла уследить за ним. Все происходящее, очевидно, начало не только раздражать, но и пугать ее. Кажется, впервые с тех пор, как миновала порог детства, самка стегозавра испугалась хищника.

Наконец, когда аллозавру показалось, что он запутал старую самку, настало время решающего прыжка – и хищник прыгнул с разбега, метя ей в бок, намереваясь всем своим весом обрушиться на бронированную старуху и повалить ее наземь.

Самка успела отпрянуть – только когти скользнули по ее боку. Хищник, чтобы не упасть, отскочил – но почти сразу же понял, что лучше было ему упасть.

Увенчанный шипами хвост оказался между его ног, и единственный удар грозного оружия мог сломать ему голень, а при худшем раскладе вспороть брюхо. На какой-то миг, должно быть, молодой аллозавр почувствовал над собой тень смерти – это заставило его принять единственно верное решение. Он отскочил, подняв левую ногу так, чтобы пронести ее над смертоносным хвостом, и, не удержав равновесия, стал заваливаться набок.

Падение, очевидно, не пришлось ему по нутру: молодая самка услышала, как болезненно взрыкнул ее друг – но уже через мгновение снова стоял на ногах. Лучше было упасть самому, чем под ударом шипа, и аллозавр предпочел сохранить жизнь – и ноги.

Мать его стояла неподалеку, наблюдая за схваткой. Она не сделала и шага в сторону сцепившихся ящеров.

Хищник прыгнул снова – и на сей раз не промахнулся. От сильного толчка старуха пошатнулась, и аллозавр, стремясь упрочить свой успех, потянул ее за собой, падая вперед. Он перекувырнулся через голову и на недолгое время оказался выбит из колеи – впрочем, теперь это не имело значения. Старая самка лежала на боку, отчаянно ревя и пытаясь размахивать хвостом, но уже не будучи в силах причинить хищнику сколько-нибудь ощутимый вред.

Вернувшись к своей жертве, аллозавр наклонился и в несколько мгновений перегрыз ей горло. Так и явился он матери – с окровавленной пастью, стоящий над телом поверженного чудовища, долгое время внушавшего страх даже хозяйке озера. Замерев, молодая самка следила за ними, ожидая, убьет ли хозяйка хищника, осмелившегося охотиться в границах ее земли.

Мать-аллозавр сделала несколько осторожных шагов к сыну, когда он поднял голову и издал долгий горловой крик – вовсе не торжествующий, а словно бы даже жалобный. Он не вырос еще до размеров взрослой особи, но больше не был и детенышем, чью шею мать без труда могла прижать к земле. Начнись между ними схватка, победителя трудно было бы определить.

Но схватка не началась.

Оба аллозавра, наконец, сошлись так близко, как никогда не сходились с тех самых пор, когда юный хищник вместе с сестрами возился у матери под боком. Потянувшись к ней, он потерся головой о ее шею, жадно втягивая ноздрями воздух. Словно бы потворствуя ему, она высоко подняла голову, оставляя горло беззащитным.

Это не был знак подчинения или признания его превосходства: вздумай юный хищник сейчас напасть, у матери хватило бы сил навсегда отучить его от подобной дерзости. Но, казалось, в этот миг он не думал о нападении. Все еще широко раздувая ноздри, аллозавр издал низкий хрипловатый зов и склонил голову матери на спину, словно успокаивая ее, словно показывая мирность своих намерений. И впервые за много лет хозяйка озера не стала его гнать.

… Когда молодая самка вернулась к стаду, ее незадачливый сородич был уже там. Казалось, он довольно быстро оправился от испуга и теперь искал ту, которой еще не оказывал знаков внимания, чтобы вновь попытать удачи. Стоило ему увидеть подошедшую самку, как он тут же принял самый величественный вид, на который только был способен, и громко закричал, призывая ее.

Конечно, он не убивал стегозавра, чтобы покрасоваться перед ней, но его назойливость возымела действие. По крайней мере, оказалось куда проще сдаться его домогательствам, чем из раза в раз пытаться сбежать.

***
В засушливую пору озеро снова обмелело, но не пересохло, как в лето, унесшее жизни сестер и братьев молодой самки. В один жаркий день она отложила десять яиц под тенью старой араукарии в поредевших зарослях папоротника. На другом берегу озера мать-аллозавр укрывала собственную кладку ветвями и опавшей хвоей, засыпала песком.

Хищница сделалась чрезвычайно раздражительна в эти дни, и ее сын, по обыкновению приходивший к озеру в жару, старался держаться от родительницы как можно дальше и не ступать на ее охотничьи тропы. Обычно он появлялся по раннему часу, когда хозяйка долины спала, и уходил до того, как она просыпалась. Не испугавшись стегозавра, он, казалось, боялся собственной матери.

Или, может быть, - не боялся?

В любом случае было очевидно, что даже от мысли поспорить с ней за угодья возле озера молодой аллозавр был очень далек.

К сожалению, только он. Когда молодую самку камптозавра, уснувшую возле кладки, разбудили странные звуки, которые сквозь дремотную пелену трудно было распознать, она почти нос к носу столкнулась с целюром. Маленький ящер увлеченно терзал комок красноватой плоти, покрытый кровью и слизью, — все, что осталось от зародыша, прежде срока вырванного из яйца. Но из всех неожиданностей эта была не самой неприятной: увлекшийся целюр настолько ослабил бдительность, что чудовищные челюсти, опустившиеся на него сверху, в мгновение ока сжали хрупкое тело и оторвали от земли. С кем самка никогда не думала столкнуться, так это с одноглазым чудовищем из коричнево-красной пустоши, о котором и думать забыла последние несколько лун. Не обращая на нее внимания в полной уверенности, что беззащитное травоядное не сможет причинить ему вреда, огромный ящер в одно движение проглотил целюра — самка услышала приглушенный хруст тонких косточек. Чудище уже опустило голову, присматриваясь к кладке у себя под ногами, когда несчастная мать подхватилась на ноги и, отскочив в сторону, чтобы ее нельзя было достать, жалобно закричала.

Рассвет еще только занимался над озером и почти все обитатели долины спали. Отчаянные крики несчастной матери разбудили стегозавров в зарослях цикадовых, ее собственное стадо и даже озерную хозяйку, лежащую бессменным стражем у своей кладки. На нее-то и рассчитывала молодая самка.

Увидев на своей земле незнакомого хищника, мать-аллозавр почти мгновенно преодолела разделяющее их расстояние и громко взревела, вызывая чужака на поединок. Тревожная нота неуверенности прозвучала в ее голосе, когда, оказавшись ближе, она смогла оценить размеры противника. Он был в полтора раза крупнее нее – но хищница не двинулась с места.

Чудовищный ящер оставил кладку и развернулся к хозяйке озера, ответив ревом ничуть не менее яростным. Очевидно, ему не пришлась по вкусу выгоревшая пустошь, из которой он пришел, и незваный гость искал воды и пищи в более благополучных местах. Хозяйка озера, впрочем, не собиралась уступать ему даже яйца, полагая все, что находилось в пределах ее угодья, своей собственностью.

Прыгнув, она вцепилась ему в горло, ударив раскрытой пастью, и гигантский хищник взревел от боли. Неистово мотая головой из стороны в сторону, он тащил соперницу за собой по песку, так как она была почти вдвое легче, но укус от этого слабее не становился. Тоненькие, до нелепого крохотные лапки чудовища не могли достать противницу, тогда как мощные передние лапы аллозавра оставляли на его плечах и шее глубокие раны. Молодая самка, наблюдавшая за поединком, не могла понять, нарочно ли хищница тянет своего противника в сторону озера, но принялась кричать еще тревожнее и громче, пытаясь отогнать чудовище как можно дальше от гнезда.

В этот миг она заметила на противоположном берегу у края леса другого хищника. Сын озерной хозяйки пришел в свой обычный час и явно не ожидал явиться в разгар битвы. Он неспешно пошел к воде, вглядываясь в очертания сцепившихся ящеров, размытые в предрассветном полумраке.

В это время хищница, наконец-то, утянула врага к озеру – несмотря на небольшой, по сравнению с чудовищем, размер, силы и ярости ей было не занимать, а не родившееся еще потомство, несомненно, стоило столь свирепой защиты. Они бились теперь возле невысокой скалы, выступившей после обмеления водоема, и самке оставалось только собрать силы и сбросить противника вниз по склону берега, чтобы он потерял равновесие и позволил бы нанести последний удар.

Но, сколь ни сильна была мать-аллозавр, зловещая случайность оказалась сильнее даже такого могущественного существа. Ослабевший от потери крови гигант оступился и начал сам сползать вниз по склону – вес его тела потянул за собой хищницу. Слишком глубоко вошли ее зубы в его плоть, чтобы можно было их быстро выдернуть. Мать-аллозавр отпустила его шею только после того, как ударилась грудью о тупой гребень скалы – противник съехал вниз, унося в горле несколько ее зубов.

Он действительно потерял равновесие и рухнул наземь. Падение не было роковым, и чудовище, несомненно, смогло бы подняться, если бы ему дали на это время. Молодой аллозавр, поняв, наконец, что происходит, прыгнул вниз, к воде, чудом умудрившись удержать равновесие, и поставил ногу на истерзанное горло врага, как то делала его мать. Самка камптозавра увидела, как два или три раза напряглось мощное бедро – и огромный хищник затих, уставившись на противника бессмысленным красным глазом.

Хозяйка озера сделала несколько шагов по берегу и опустилась на землю с тяжелым вздохом, словно ей трудно было идти дальше. Из опущенной пасти медленно вытекала вязкая кровавая слюна. Вскоре хищница положила голову на песок, как будто не могла больше ее удерживать. Трое орнитолестов, проснувшихся на заре, заинтересованно покружили вокруг нее, но подойти не решились. Одного, подобравшегося ближе остальных, раскусили пополам огромные челюсти – но не хозяйки озера, а ее сына.

Взобравшись на берег, молодой аллозавр подошел к матери и несколько раз тронул мордой ее бок, словно проверяя, жива она или нет. Мать отозвалась безучастным вздохом, и юный хищник опустился на песок рядом с ней.

Печальное они являли зрелище – два огромных чудовища, бессильные перед смертью. Молодой аллозавр лежал рядом, дожидаясь неизбежного конца, но не осмеливаясь его приблизить. А может быть, ожидая, что мать просто утомилась и скоро поднимется.

Когда солнце вызолотило долину ярким светом, последняя искра жизни погасла в теле озерной хозяйки. Тогда сын ее поднялся, поставил ногу на горло матери и издал оглушительный рев, полный ярости и тоски. Крик его пронесся над долиной, обращенный к каждому из ее обитателей и ко всякому, кто вздумал бы соблазниться богатствами здешних мест.

Я теперь хозяин озера, говорил он, и прежняя владычица лежит бездыханная у моих ног. С этих пор все, что обозревает мой взгляд: озеро, долина и лес – все принадлежит мне, и любой, кто посягнет на эту землю, разделит судьбу хищника, лежащего ниже по берегу. Нынче падальщики будут пировать над остатками моей трапезы, и травоядные, приходящие к водопою, станут идти через мои тропы. И таков будет порядок до тех пор, пока силы не оставят меня.

Так говорил он – и солнце светило ему в спину. И всякому, проснувшемуся в то утро от его крика, легко было ошибиться, решив, что это хозяйка озера, живая и невредимая, вновь провозглашает право на эту землю.