Сегодня на улице к нам с подругой подошла какая-то женщина и спросила, есть ли нам по восемнадцать. Как оказалось, она хотела поговорить о политике и грядущих выборах.
Что же в этом примечательного, спросите вы? А то, что, по мнению рандомной женщины с улицы, я выгляжу на десять лет моложе реального возраста. Косметосик! Всё было не зря!
Я уже орала про это подругам в личке, пришло время поорать в дайри.
Арка Шичининтай основана на нереальном рояле в кустах, как и весь "Инуяша", собственно. Если бы не потрясающие тупость и эксцентричность гениев, участвовавших в убийстве и захоронении Шичининтай, всего действа на святой горе вообще не случилось бы.
1. В обход обычая, по которому самураи любили забирать головы поверженных врагов к себе домой, головы Шичининтай оставили там же, где отрубили. 2. В обход буддийского обряда сожжения тела Шичининтай почему-то похоронили в земле, хотя высоко в горах и зимой земля должна быть мерзлой и трудно раскапываемой, в то время как топлива в заброшенной деревне, где и совершалась расправа, было завались. 3. Местные жители настолько боялись проклятия неупокоенных душ, что выстроили Шичининтай могилу, которая фактически привязала души к месту смерти. 4. Местные настолько боялись проклятия, что похоронили с Шичининтай их оружие и доспехи — не иначе как чтобы все было под рукой на случай воскрешения.
Не хватало только консультанта из службы поддержки 24/7, который дежурил бы у могилы с классическим "чем вам помочь?"
Хотя если считать таким консультантом Кохаку, то вскоре организовали и его.
Одно из самых тяжелых воспоминаний моего отрочества и ранней юности — это жизнь по чужим домам. Горечь его отзывается по сей день: когда я вижу фотографии деревенских участков, красот сельской природы, внутреннего убранства домов.
У белорусской части моей семьи никогда не было ни дачи, ни дома в деревне, а потому весь опыт жизни в таких местах я получила в чужих семьях. И если вам кажется, что это какая-то ерунда, вспомните мировое культурное наследние и песни девиц, выходящих замуж. Даже если у них никого не было на примете и жених был человек адекватный, замужество все равно почиталось и за горе тоже, потому что женщине предстояло жить среди чужих людей.
Так и мы с сестрой каждое лето, с тех пор как нам исполнилось по одиннадцать-двенадцать лет, проводили по несколько недель у дальних родственников, у друзей родственников, у друзей друзей родственников и далее по списку. Эту порочную практику развивал наш отец, и прекратилась она только когда мы закончили школу. Впрочем, и после этого мне доводилось несколько раз жить в чужих домах, и это были не самые приятные периоды моей жизни.
Конечно, никто нас там не бил и не издевался над нами. Но некая стесненность все равно оставалась. Говорить с хозяевами нужно было подбирая слова, в своем времени мы тоже не всегда были властны, потому что хозяева могли нагрузить нас работой (а потом еще и отчитать, что плохо выполнили), о простых вещах вроде попить воды или помыться нужно было просить, да и то когда хозяева не заняты. Если наш отец считал, что так выглядит подходящий летний отдых для двух школьниц, наверное, он ошибся. Даже уходя гулять в поле или в лес и бродя вне дома, я не была полностью счастлива: ведь после прогулки нужно было возвращаться.
После моей собственной неудачной поездки в гости к подруге, где на меня забили болт и оставили один на один с чужими людьми, пока подруга занималась своими делами, я надолго зареклась ездить к кому-нибудь в гости, и только прекрасный мой отдых в Башкирии два года назад изгладил из души страх снова к кому-нибудь отправиться.
Когда я думала о том, какой жизнью должен был жить Банкотсу до Шичининтай, чтобы в нем накопилось столько обиды на мир и желания сверхчеловеческого могущества, мне даже долго думать не пришлось. Если отбросить патетические версии о прибитых к потолку игрушках и убитых на глазах ребенка родителях, получалась простенькая, но оттого не менее тоскливая история: мать отправила детей в эвакуацию, из которой они не вернулись, проведя оставшуюся часть детства в доме дальней родни. После такого, я уверена, кто угодно захочет стать великим воином и получить демоническую силу, лишь бы никогда больше не становиться жертвой обстоятельств.
Даже сейчас, когда я уже взрослый человек с деньгами, когда я могу уехать когда и откуда угодно, когда могу по собственной воле отказаться от госпитализации или любых иных вещей, которые предполагают совместный быт с чужими людьми, эта тоска до сих пор давит на меня. Недавно я нашла чудесную музыкальную группу из Прибалтики, и одна их композиция была так красива, что мне представился сиреневый вечер в селе, и стена леса, теряющаяся в тумане, и просторное поле с редкими кустами, раскинувшееся насколько хватает глаз. Это была прекрасная картина, но вместе с тем я ощутила тоску: ведь все подобные прекрасные картины я в реальности могла наблюдать только когда жила в чужих семьях, и связь природы и сельской жизни с чужим домом крепко закрепилась в моей голове.
Тем не менее, я не унываю и, наверное, принимаю эту тоску как должное. Я уверена, что стоит мне стать в деревенском доме единоличной хозяйкой или делить быт с очень близкими людьми, как дурные воспоминания постепенно сотрутся из памяти.
Я знаю, что полтора человека тут скучали по рассказам о Дархи и Халиноми, поэтому вот вам новый. Дархи тут тринадцать лет, и действие происходит в Лаоре через восемь месяцев после ее знакомства с Халиноми. Это глупая легкая история с подростковой влюбленностью. Дархи пытается манипулировать мужиками, но что-то идет не так. ______________________________
Восемь лун сменилось с тех пор, как Дархи отдали новым господам. Новый месяц принес с собой аромат весны, будоражащий разум и чувства, и праздник урожая в этот раз обещал подарить Дархи куда больше радостей, чем осенью. Причиной тому был Эрнум Белый Ястреб, один из воинов владыки всей земли. Он был статен и высок, с черными вьющимися волосами и короткой бородой, вдвое старше Дархи. Она видела его в городе, когда ходила с Элишвой за водой, и даже выяснила, где он живет. Оставалось надеяться, что сам Эрнум хотя бы подозревает о существовании маленькой рабыни, беззаветно в него влюбленной. Желая как можно больше узнать о предмете своей страсти, Дархи принялась расспрашивать Халиноми. Поначалу удивленные ее любопытством (прежде Дархи никогда не занимали подробности походов), они вскоре поняли, что вовсе не воинская жизнь увлекает ее, а некий Эрнум Белый Ястреб. Знали они его плохо, видели мельком, лишь Ладише и Райхо смогли вспомнить, как однажды он бросился на противника и ударом щита размозжил тому череп.
Эта незначительная подробность, однако, привела Дархи в полный восторг. Раз за разом она просила Халиноми пересказывать случай со щитом, служивший для нее доказательством неоспоримой доблести Эрнума. Поначалу они отнеслись к ее причуде снисходительно, но время шло, Дархи становилась лишь настойчивей, и в Халиноми начинало закипать раздражение. Райхо, стоило ей в очередной раз упомянуть имя Эрнума, швырнул в нее кабаний бивень, в котором вырезал отверстие для нити. Бивень угодил Дархи в лоб, и она унеслась прочь, опасаясь, как бы Райхо не бросил в нее чем-то потяжелее.
Даже Ладише, терпеливее прочих относившийся к ее домогательствам, в конце концов, вскричал с досадой:
– Дархи, ты несносное дитя! Если бы язык мог болеть, я уже едва шевелил бы им! Неужели ты думаешь, что в этот раз я скажу тебе что-то новое! Эрнум Белый Ястреб не друг нам и никогда не был. Мы плохо понимаем его речь, а ты – хорошо. Так пойди и сама задай ему вопросы, которыми изводишь нас!
читать дальшеЕго гневная отповедь придала ей мужества, и прежде, чем Ладише передумал, Дархи спешно поклонилась ему и бросилась вниз с холма, в город. Благодаря неуемному любопытству, она прекрасно знала, где живет Эрнум, и надеялась застать его дома по раннему часу. Солнце еще нескоро должно было войти в зенит. Дархи бежала, спотыкаясь, с отчаянно колотящимся сердцем, как будто сегодня, наконец, должна была совершиться ее мечта. Остановившись возле примеченного ею дома, Дархи прислонилась к стене, жадно глотая воздух, держась за грудь. Войти она не осмелилась бы, а потому села на землю у сырцовой стены и стала мять головное покрывало, чтобы занять руки.
Очень скоро к дому приблизилась женщина лет тридцати с большим сосудом, наполненным водой.
– Что ты делаешь здесь, дитя? – Женщина поставила сосуд на землю и с любопытством уставилась на Дархи.
Та сразу же подскочила и поклонилась, не желая вызвать раздражения Эрнумовой… рабыни? Жены? Сестры? Подумав, что жена или сестра столь славного воина вряд ли будут ходить за водой, Дархи решила, что перед ней все же рабыня.
– Я жду Эрнума Белого Ястреба, – быстро сказала она. – Я знаю, что он живет здесь, и хочу говорить с ним.
– Ну, тогда я его позову, – улыбнулась женщина, подхватила сосуд и, легко провернув дверь на деревянном стержне, вошла в дом.
Сердце Дархи взволнованно билось. Что ему говорить? Как его приветствовать? Не рассердит ли его ее настойчивость, как сердила Халиноми?
Но не успела Дархи додумать каждую из этих мыслей, как предмет ее мечтаний появился на пороге и взглянул на нее с удивлением и любопытством.
Дархи тут же поклонилась ему, прижав обе руки к груди.
– Приветствую тебя, Эрнум Белый Ястреб. Я Дархи, я живу в доме на холме, ты меня, наверное, видел?..
Эрнум неуверенно кивнул.
– Ты ходишь с чужеземцами Халиноми и, кажется, переводишь им?
Сердце Дархи возликовало: он, оказывается, знает о ее существовании и, может, даже видел ее несколько раз, о, теперь все, все будет по-другому!
– О чем же ты хотела со мной говорить?
– Скоро праздник урожая, – задыхаясь не то от волнения, не то от восторга, заговорила она. – И я с моими господами буду там. И не было бы для меня большей радости, чем видеть там тебя!
– Отчего же?
– Среди всех, кого я здесь знаю, к тебе больше прочих склоняется мое сердце, и, если бы и я нравилась тебе, мы… – Она замолчала, поняв внезапно, что не спросила о главном: – А скажи, добрый господин, я тебе нравлюсь?
Некоторое время Эрнум глядел на нее с недоумением, затем взгляд его потеплел, и слова благодатным дождем пролились в душу Дархи:
– Ты красивая женщина, Дархи, и, пожалуй, нравишься мне.
Она едва сдержалась, чтобы не закричать от радости, боясь разозлить Эрнума, и только улыбка, широкая и глупая, появилась на ее лице.
– Раз так, добрый господин, почему нам не жениться? Хотя бы на одну только праздничную ночь, а там пройдет время – и мои господа выучат язык, и, быть может, отпустят меня, и я буду тебе женой.
Эрнум улыбался, и Дархи подумалось, что он не верит ей. Однако он не высмеял ее мечты и сказал только:
– Что ж, Дархи, если до праздника не передумаешь, я отыщу тебя.
Вопль радости все же вырвался из ее груди, и, схватив руку Эрнума, она поднесла ее к губам, поклонилась до земли, почти подметя ее покрывалом, и бросилась прочь с пылающим лицом и радостно колотящимся сердцем.
О, он не пожалеет о своих словах, ни мгновения не пожалеет!
Как ликовало, как пело ее сердце те семь дней, что оставались до праздника! Они с Элишвой сшили новый наряд – еще лучше того, что Дархи надевала полгода назад. Дархи порывалась расшить его таким количеством драгоценных камней и золотых бусин, что Элишва заметила:
– Тебе, госпожа, и ходить-то в нем будет трудно, не говоря уже о танцах и любовных ласках.
Только после этих слов Дархи решила ограничиться расшиванием ворота и подола. Дархи долго думала, стоит ли делать к платью пояс, чтобы подчеркнуть грудь, но она была маленькая и худенькая, грудь ее едва выступала под одеждой, и она решила, что пояс ей не поможет. Зато головное покрывало украсила всем, что смогла найти, а в волосы под ним собиралась вплести низки бисера. Не раз и не два представляла Дархи, как она подбежит к Эрнуму и сбросит покрывало и густые волосы ее, блестящие в свете огней, рассыплются по плечам.
Казалось, все было готово к торжеству и ночь должна была пройти так, как задумала Дархи, но в самое утро перед праздничной ночью ей пришла в голову еще одна, как ей подумалось, великолепная мысль.
Тессе сидел на крыше, подставив лицо нежаркому по раннему часу солнцу, и переплетал косу, когда Дархи поднялась к нему по приставной лесенке, одной рукой удерживая кувшин.
– Я принесла тебе воды, господин, – медоточивым голосом произнесла она, когда Тессе приветствовал ее. – Напейся и умойся, а я пока заплету тебе волосы.
И, когда Тессе поставил кувшин между колен, Дархи пристроилась у него за спиной. Тессе рассмеялся:
– Чего ты хочешь?
Дархи смущенно хмыкнула. Всякий раз, когда она стремилась услужить Халиноми без видимых на то причин, они неизменно считали ее порыв корыстным, и чаще всего это и вправду было так.
– Сегодня ночью праздник урожая, – издалека начала она. – И я договорилась с Эрнумом Белым Ястребом, что мы проведем ночь вместе.
– Так вот почему ты перестала нас донимать, – усмехнулся Тессе. – Что ж, удачи тебе. Если ты хотела отпроситься на ночь, то иди куда хочешь.
– Не только, – замялась Дархи. Рука ее замерла в его волосах, и она заговорила медленно и заискивающе, подбирая слова: – В овраге у западных ворот мужчины по обычаю бьются друг с другом, пока не рухнет один. И царь часто бывает там, и многие знатные господа. Говорят даже, что так они отбирают солдат себе в войско. И я слышала, что Эрнума царь также впервые увидел в этом овраге, когда ему было четырнадцать лет. И что мой бывший господин в мои годы тоже многих побеждал на этих состязаниях.
– Я был там осенью – и вправду занятное зрелище, – согласился Тессе. – Тебе-то что до него?
Дархи произнесла как могла нежно:
– Я была бы благодарна тебе до конца жизни, если бы ты пошел туда, и вступил в поединок с Эрнумом Белым Ястребом, и проиграл бы ему.
– Что? – Тессе поперхнулся, и Дархи поняла, что сказала несусветную чушь, но продолжала быстро, не дав ему вставить и слова.
– Я тоже буду там, и, если он сможет одолеть тебя, только представь, как он будет счастлив. Ты величайший воин, от Суари до Лаора идет о тебе слава, даже я слышала о Халиноми, когда была младше, а уж если маленькая рабыня знала твое имя, воины и подавно должны считать тебя мерилом силы. Я хочу, чтобы в эту ночь он был счастливее всех людей на земле!
– То есть ты хочешь, чтобы я проиграл затем, чтобы поднять ему настроение?
Дархи закивала, но, спохватившись, что Тессе сидит к ней спиной, сказала горячо:
– Именно так! И после этого я обещаю, что слова поперек никому из вас не скажу, и не буду донимать, и не стану отговариваться недомоганием, чтобы не идти с вами в город, и…
Тессе вздохнул и досадливо потер шею. Дархи видела, что ему не нравится эта мысль, и она догадывалась, почему, но Тессе сам озвучил ее догадки.
– Всех ртов не заткнешь – даже если царя там не будет, ему точно расскажут о моем поражении, а он и так ищет повода нас обделить. «Ах, Тессе, мне говорили, что ты непобедимый воин, а что же выходит? Я и так даю тебе слишком много», – очень похоже передразнил он владыку мира.
Дархи прекрасно знала, как жадны ее господа и сколько размолвок возникало у них с царем и его военачальниками из-за добычи, и пустила в ход последнее свое оружие.
– Ты сам говорил, что когда я вырасту, выдашь меня за богатого человека – а Эрнум Белый Ястреб весьма богат! Если я очарую его, он прождет и год, и два года, чтобы взять меня в жены, а вы к тому времени выучите язык и отпустите меня!
– Неужто наше общество так опостылело тебе, милая Дархи? – рассмеялся Тессе. – Может, я сам хочу взять тебя в жены.
Дархи кисло улыбнулась.
– Так ты поможешь мне?
– Ладно! – Он вскочил, хлопнув себя по бедрам, и черная коса его выскользнула из ее пальцев. – Скажу потом, что был пьян!
Дархи издала радостный крик и, схватив руку Тессе, осыпала ее поцелуями. И тут же, забыв о кувшине, унеслась вниз: ей нужно было еще украсить волосы бисером перед праздником.
Она едва дождалась ночи и, оставив Халиноми еще на холме, сбежала вместе с Элишвой к оврагу. Та едва поспевала за ней, ведь ей приходилось ждать малолетнего сына, еще не слишком твердо стоящего на ногах.
Несмотря на то, что солнце едва закатилось, у оврага собралось уже много народу, и Дархи, совсем забыв об Элишве, протолкалась в первые ряды.
В овраге боролись двое. Одного из них Дархи знала – то был юный Ламаш парой лет старше нее. Как-то раз он помог ей достать из колодца упавший кувшин. Второй был видимо старше и не знаком ей. Но эти двое мало ее занимали. Она ждала, когда появится Эрнум Белый Ястреб, ведь, судя по словам его рабыни, которую Дархи несколько раз встречала у колодца, он не пропускает таких состязаний, считая, что овраг приносит ему удачу, как принес полжизни назад, когда одаренного мальчика заметил владыка мира.
Ламаш, конечно, не справился с соперником и, как ни настойчив был, пал, хватаясь за живот и с трудом пытаясь вдохнуть. Противник его издал радостный крик, и толпа, собравшаяся у оврага, подхватила его, и Дархи закричала тоже – не оттого, что желала ему победы, а оттого, что общее возбуждение нахлынуло на нее. Затем старший из бойцов подошел к Ламашу и как ни в чем не бывало протянул ему руку, помогая встать. Юноша принял руку, но все еще держался за живот и вид имел весьма болезненный.
Дархи взволнованно огляделась по сторонам, но не увидела ни Эрнума, ни Халиноми, и на миг ей подумалось: что если Эрнум решил изменить своему обычаю, а Тессе забыл их уговор?
Но вот явился – прекрасный, непобедимый, гордый – и спрыгнул в овраг легко, будто кошка, и Дархи закричала от радости.
– Выходи, сильные, смелые! – смеясь, восклицал Эрнум, и кто-то спустился в овраг почти рядом с Дархи, но то был не Тессе, и этого человека она не знала.
Два противоречивых чувства терзали ее: с одной стороны, она хотела остаться и посмотреть на удаль своего возлюбленного, с другой – ей явно следовало скорее найти Тессе и напомнить ему его обещание.
В конце концов, Дархи отвела глаза от оврага и, протолкавшись снова сквозь толпу, бросилась бежать.
Она нашла Тессе в роще у подножия холма, на котором стоял их дом. Он сидел напротив пышногрудой Ини и, видимо, пытался неловко объясниться с ней, отчего обоих то и дело разбирал смех. Ини была десятью годами старше Дархи и очень красива. У нее была мягкая грудь с крупными темными сосками, округлый живот, густые волосы, вьющиеся крупными локонами, и ласковые карие глаза. Дархи она чем-то напоминала корову. Нынче на ней ничего не было, кроме недлинной юбки и нескольких золотых браслетов.
Несмотря на то, что сейчас Ини отвлекала Тессе, Дархи была благодарна ей. За полгода жизни в Лаоре Халиноми научились кое-как объясняться с местными без ее помощи. По крайней мере, дома, отдавая распоряжения Хошебу или Элишве, они вполне могли сказать «пойди прочь», «дай сюда», «унеси» или «позови Дархи». Райхо вместо «пойди прочь» использовал форму «пропади», которую когда-то услышал, и, хотя из иных уст это прозвучало бы зло и грубо, его привычка была скорее забавна. Дархи уже и не вспомнила бы, сколько раз они с Элишвой тайком смеялись над Халиноми, вспоминая совсем уж нелепые ошибки в их речи.
Тем не менее, когда трудности чужеземцев вызывали смех у кого-либо еще, Дархи было неприятно. Женщины у колодца, куда они с Элишвой ходили за водой, часто начинали, завидев Дархи, вспоминать ее господ – обычно это заканчивалось всеобщим весельем, и Дархи в глубине души жалела Халиноми. Вероятно, им было одиноко здесь, где они не имели друзей, кроме маленькой рабыни, и потому Ини вызывала в Дархи добрые чувства. Она смеялась вместе со всеми, но, в отличие от многих других, относилась к Халиноми с теплотой и вовсе не смущалась чужеземной речью.
Однако сейчас Дархи должна была прервать их, и, неслышно пройдя за спину Тессе, она кашлянула несколько раз. Он обернулся, и Дархи сказала:
– Эрнум уже в овраге и уже с кем-то бьется. Если поторопишься, мы точно его застанем.
– О, прости меня, сестрица, я совсем забыл! – воскликнул Тессе, и они втроем направились к оврагу.
К счастью, Эрнум все еще был там. Дархи не видела, чем закончился его первый поединок, но, судя по самодовольному лицу возлюбленного, он одержал победу. Нынче он сидел на краю оврага, обнимая девицу, одежды на которой было еще меньше, чем на Ини, и жгучая ревность загорелась в груди Дархи. Но вот Эрнум, видно, отдохнув, снова спрыгнул в овраг, и Дархи толкнула Тессе, призывая его бросить Эрнуму вызов. На девицу она смотрела как на личного врага, но вскоре подавшаяся вперед толпа скрыла от ее глаз Эрнумову случайную подругу – не то Дархи бы, чего доброго, убила ее взглядом. На краю оврага сделалось теснее и трудно дышать, Ини, притиснутая к ней, была потная и горячая, Дархи в волнении сжала ее ладонь.
Она сразу поняла, что, даже если Тессе потерпит поражение, это будет выглядеть так искусственно, что никто в здравом уме в то не поверит. Несомненно, Эрнум был силен и ловок, но куда ему было до вожака Халиноми! Они сражались тупыми длинными шестами – древками копий, с которых сняли наконечники, и Тессе, изворотливый как кошка, уходил от ударов противника так легко, что Дархи впервые усомнилась: хороша ли была ее затея.
В какой-то миг Тессе схватил древко Эрнумова копья и, резко присев, потянул его вниз, заставив противника выпустить это нехитрое оружие, чтобы не быть увлеченным следом. Дархи застонала в отчаянии. Кажется, только вспомнив о ней, Тессе обернулся к толпе – и мгновенное замешательство стоило ему победы.
Эрнум, оставленный без оружия, ударил противника кулаком в лицо. Тессе попытался в последний миг увернуться от удара, отшатнулся назад, споткнулся и неловко рухнул на бок, будто зазевавшаяся кошка, не сумевшая вовремя отпрыгнуть с пути повозки.
Раздался смех, у Тессе из разбитого носа текла кровь, но Дархи не смотрела на него. Она видела только Эрнума – Эрнума, который, даже будучи обезоружен, сумел воспользоваться слабостью противника и заставить его пасть. О, как он, должно быть, был счастлив в этот миг! И как счастлива была она! Подавшись вперед, Дархи почти сползла в овраг, чтобы быть к нему ближе, чтобы он увидел ее, вспомнил ее, возжелал ее!
Эрнум оглядывал толпу, и улыбка его сияла ярче солнца, и взгляд его задержался на Дархи – но не остановился, а скользнул дальше, и, к ужасу Дархи, уперся в полуголую девицу, которую он недавно обнимал.
Тогда Эрнум подошел к пологому скату оврага и, взобравшись на него наполовину, произнес:
– Ты, прекрасная Хамирамат, желаннее всех женщин, которых я знал. Иди со мной, будь моей супругой, и я подарю тебе все сокровища, которыми обладаю.
Дархи застыла, прирастя к земле, словно ледяная вода пролилась ей в душу. Тессе тоже выглядел обескураженным, но вот по склону оврага сбежала Ини и увлекла его за собой, прочь от толпы, и вскоре они скрылись из виду.
В душе Дархи ледяное отчаяние боролось с горячей яростью. Как же легко нарушил Эрнум данные ей обещания! Зачем он вообще подарил ей надежду, зачем она донимала Халиноми, ночами шила наряд и мечтала о его объятиях! Зачем заставила Тессе поддаться ему, зачем вообще делала что угодно ради него!
О, он заплатит за свою ложь, стократно заплатит! Так, размазывая слезы по лицу, Дархи бросилась бежать прочь от толпы и от оврага, где оставалась ее обида.
Райхо она нашла на высоком холме близ озера. Осенью здесь поймали ящера-рыболова, но теперь, вспоминая тот случай, Дархи видела его словно сквозь плотную пелену. Разум ее застила обида, а глаза – слезы, и ничего не видела она, кроме своего горя.
Райхо бил птиц. Дархи не могла даже определить их породу, так было темно, а Райхо, казалось, даже тьма была нипочем. Стрелы его не ведали промаха, и в иное время Дархи стало бы жаль несчастных созданий, падавших в озеро от его жестокой забавы, ведь Райхо даже не стремился подбирать их. Но теперь, вспыльчивый и яростный, он был ей нужен, и она взобралась на холм и закричала в слезах:
– Райхо, Райхо, что ты бьешь птиц, когда другого человека должны пронзить твои стрелы! Знай же, что Эрнум Белый Ястреб обидел меня, и я не успокоюсь, пока он не заплатит за свой поступок!
– Он тебя ограбил? – Еще один горестный птичий крик раздался над озером. – Избил? Изнасиловал?
– Он обещал взять меня в жены этой ночью, но вместо меня выбрал другую женщину! – в ярости крикнула Дархи.
Но напрасно она думала, что Райхо тронет ее горе. Он лишь рассмеялся, опустив лук.
– Тогда какое мне дело до твоих любовных похождений! Ступай поплачься Элишве, а ко мне не подходи – еще раз я услышу имя Эрнума и сброшу тебя в озеро!
– Что ж, тогда и я скажу! – вспылила Дархи. – Твои забавы жестоки, и Небесный Отец увидит, что ты делаешь с его птицами, и накажет тебя, и отнимет у тебя зрение! Тогда, возможно, твое сердце сделается добрее!
С этими словами она помчалась вниз с холма, и вслед ей несся хохот Райхо:
– Так ли ты говорила, маленькая Дархи, когда я принес тебе птицу эрев и ты украшала ее перьями пояс!
… Ладише явно куда-то спешил, и в иное время Дархи не встала бы у него на пути, но сейчас, охваченная гневом, не могла думать о чужом неудобстве.
– Господин мой, постой, я не займу много времени, но прошу выслушать меня! – взмолилась она, вцепляясь в его руку.
– Что случилось?
– Эрнум Белый Ястреб нанес мне ужасную обиду! Он обещал, что проведет эту ночь со мной и что мы сочетаемся браком, но выбрал другую женщину, хотя и знал, что я жду его! Убей его, господин мой, я не успокоюсь, пока не увижу его голову у своих ног, и больше я никогда ни о чем тебя не попрошу!
– Успокойся, сестрица Дархи, возможно, все не так ужасно, как тебе кажется, – миролюбиво произнес Ладише, но глаза его говорили «прошу, исчезни». – Пойди к нему снова и напомни о себе. Возможно, он забыл о ваших обещаниях или вовсе счел, что противен тебе. Иногда ты ведешь себя так надменно, что даже я начинаю думать, что в чем-то провинился перед тобой.
Как могла она надеяться, что Ладише поймет ее гнев!
Оставив его, Дархи бросилась искать Йарну и нашла его у больших костров в полях, застав за весьма интересным занятием. Ничуть не нуждаясь в переводчике, Йарна беседовал с высоким человеком, одетым в дорогую одежду из тончайшего хлопка, белого, как облако, не несущее дождя. Не раз Дархи казалось, будто Йарна лучше и быстрее своих товарищей освоил чужой язык – или знал с самого начала – и вовсе не нуждался в ее услугах. Но спрашивать о том она не решалась.
Подойдя к господину и его собеседнику, она почтительно поклонилась обоим, и отозвала Йарну в сторону, и зашептала горячо:
– Господин мой, ты последняя моя надежда на утоление моего гнева. Эрнум Белый Ястреб, о котором мой язык уже устал говорить, нанес мне тяжкую обиду, и нарушил обещание, которое мне дал, и взял другую женщину, а на меня не обратил внимания. Вызови его на битву и убей, я знаю, что ты величайший из воинов земли и даже Тессе не уступишь в доблести!
Йарна усмехнулся и, положив руку ей на плечо, отвел дальше от костра. Повинуясь ему, Дархи медленно пошла следом.
– Ты так горяча, милая Дархи, и думаешь, что его смерть утолит твою ярость. Но ты еще ребенок, и потому тебе кажется, что лучший способ отомстить человеку – это убить его.
– Разумеется!
– Но ведь ты страдаешь гораздо дольше и чувствуешь боль куда более глубокую, чем почувствует человек, если ему отрубить голову или пронзить сердце. Месть может услаждать твою душу многие дни, месяцы, даже годы – пока гнев окончательно не покинет ее. Послушай, что я тебе скажу. Я познакомился сегодня с одним человеком – ты видела его у костра – он мудрый ученый и одаренный чародей. Он может заставить душу страдать множество дней, он может наслать на человека бессонницу или кошмарные сновидения, которые сведут несчастного с ума. Может отнять его удачу – и тогда падет его скот, и его жены и наложницы будут разрешаться от бремени мертвыми детьми, и родители его умрут в болезни, не дожив до старости, и дети перестанут узнавать его, и друзья отвернутся от такого человека, и все, что ценил он в жизни – все будет отнято, а он не сможет даже назвать причину своих несчастий. Утолит ли такая месть твой гнев, милая Дархи?
Еще прежде, чем он закончил говорить, ей стало неуютно от его слов, и Дархи попыталась ненавязчиво сбросить его руку. Йарна, будто поняв ее порыв, перестал обнимать ее за плечо. Как ни горяча была ее злость на Эрнума, она вовсе не хотела видеть, как разрушается день за днем его жизнь, и уж всяко не хотела становиться тому причиной.
– Видно, нет, – вздохнув, отвечала она. – Я, верно, погорячилась, когда просила для него кары. Пускай делает что хочет.
С этими словами она оставила Йарну и поплелась домой. Праздник больше не занимал ее, попытки добиться возмездия отняли последние силы, в груди было пусто. С трудом переставляя ноги, Дархи поднялась на холм, где стоял их дом, и остановившись у порога, легла поперек входного проема, бессмысленно глядя вверх.
Так и нашла ее Элишва поздней ночью, Дархи едва мазнула по ней взглядом.
– Вставай, – сказала Элишва. – Я запекла в хлеб сладкие ягоды, поешь и утешься от своей печали.
– Не встану, – замогильным голосом отозвалась Дархи. – Я буду лежать здесь, пока не умру.
Элишва вздохнула, и, весьма непочтительно подвинув Дархи, уместила рядом свой зад.
– Все грустишь о своем Ястребе?
– Какая разница, он или кто другой. Никому я не нужна, и ни один мужчина никогда не полюбит меня.
– Ну, что за чушь! – вскричала Элишва. – Если твой возлюбленный выбрал другую, то пусть провалится! Но разве твои господа не любят тебя! Они дарят тебе что добывают в своих походах, и зовут тебя сестрой, и Тессе поддался Эрнуму, потому что ты его попросила. Если не этого ты ищешь, чего тогда?
И хотя Элишва говорила глупости и Дархи имела в виду вовсе не ту любовь, она почувствовала внезапно, что лежать ей больше не удобно. Присев, она спросила Элишву:
# Как-то я шутила, что средневековая японская косметика даст фору любой современной в плане стойкости. Вон Джакотсу в каноне пьет, облизывает губы, кашляет кровью, вытирается лицом о мех и чего только не делает — помада хоть бы смазалась.
Но что Джакотсу! Я вспомнила, как Инуяша подарил Кикио помаду своей матушки, которая, на секунду, скончалась полтора века назад. И помадой еще вполне можно было пользоваться. Я понимаю, что там, скорее всего, минеральный пигмент, который не так просто приходит в негодность, но полтора века, Карл!
Японская средневековая косметика имела в виду сроки годности и твою мицеллярку.
# Даже не знаю, как начать, потому извините, если получится сумбурно.
Я поняла, что завидовать могу только тем, с кем имею достаточно сходства. И не душевного, а вполне себе демографического: пол и возраст. Если успеха добивается мужчина или женщина намного старше меня, мне кажется, будто так и должно быть, они молодцы, вызывают восхищение или уважение и вдохновляют своим примером. Но если женщина моего возраста имеет то, что я хотела бы иметь, в голове возникает непрошенное "так, стоп, а я".
Я как-то писала, что прежняя героиня моих историй с Шичининтай — госпожа Хирадо Маро — во многом обладала мужским характером. И один из признаков этого мужского характера — что к Шичининтай она испытывала нечто вроде зависти.
Мадока — дело другое. Ей и в голову не пришло бы хоть в какой-то мере сопоставить себя с Шичининтай. Им было настолько нечего делить, что и поводов для зависти не нашлось бы.
Сейчас мне ближе отношение Мадоки, мне и в голову не приходит завидовать мужчинам. Но нет-нет, да и проскользнет мысль: десять лет прошло с той поры, как я впервые посмотрела "Инуяшу", и все эти десять лет я вспоминала иногда, что стала старше еще одного из Шичининтай. Но если они умудрились в семнадцать-двадцать-двадцать пять лет вместить целую жизнь, то я в свои двадцать шесть жить как будто даже не начала.
... а так поется Там, где не пел ни один из смертных. Там, где ни ангел и ни бродяга Не оставляли следов от века. Там, где так больно, и где так ярко, И где слишком жарко для человека. Ольга Арефьева, "Дочь человечья"
В аудиодраме "Шичининтай, ждавшие в Аду" есть сцена, где Джакотсу поет перед демонами. Всего лишь звуковая дорожка без видеоряда — но это одна из красивейших сцен "Инуяши".
Хочу поделиться этой историей, но тому, кто скажет "пиши", я обглодаю лицо. ^^
_________________
читать дальшеВ прошлом посте я писала, что единственной женщиной канона, с которой я могла бы в фанфике свести Шичининтай, была Изаёй. Вчера я пересмотрела те несчастные полторы серии, где она появляется, а сегодня почитала немного об эпохе, в которую она жила, и подумала вот что.
Почему бы Шичининтай не родиться не в шестнадцатом веке, а в четырнадцатом, чтобы их взрослость пришлась на так называемый период Намбокутё, когда тоже хватало любителей погрызть друг другу глотки за землю. Конечно, это не Сенгоку, где даже крестьяне на полях работали вооруженные, но ведь много не надо человеку, чтобы отправиться на войну наемником — достаточно, чтобы политических центров в стране было больше одного.
И вот, прославившись своей разрушительной силой, эти ребята заслужили фактически канонную расправу.
... А теперь смотрим на Изаёй. Инуяша говорил, что родился "в изоляции и бедности" (уууу, карантинненько), в то время как в его детских воспоминаниях фигурирует богатый замок и мать в шелках. В то же время в фильме "Меч, покоряющий мир" Изаёй после родов спасается бегством из павшего замка, и видно, что она смотрит на пожарище из леса, и у нее с собой только простое кимоно, что на ней, плащ из меха огненной крысы и ребенок на руках. Как одинокая женщина с грудным ребенком, оставшись без средств к существованию, раздетая, босая, смогла пешком добраться до родительского дома через весьма неспокойную страну? А я думаю, что она жила с Инуяшей именно в замке своего отца, потому что вряд ли впоследствии вышла замуж.
Определенно ей должен был кто-то помочь. А Шичининтай в моих сюжетах, так уж вышло, выполняют роль фольклорного "волшебного помощника".
Полагаю, чтобы не откинуть коньки с голоду, Изаёй пришла в первую попавшуюся деревню и попросила помощи.
Предположим, эта первая попавшаяся деревня была в горах (что логично, потому что сборщик податей, увезший Изаёй, скорее всего запер ее в горном замке подальше от людей, чтобы ее особо не искали и чтобы его встрече с Тогой никто не помешал). Вот эта-та горная деревушка и стала одной из тех, что прошли Шичининтай, спасаясь от союзных войск и "уничтожая все на своем пути". Понятно, что Изаёй не выбежала к ним с радостными криками, полагаю, она так же, как любой нормальный человек, пыталась укрыться от напасти и укрыть маленького сына. Но впоследствии, если бы выбралась из своего укрытия и увидела Шичининтай, которые были к тому времени похожи на загнанных животных, измученных, ожесточившихся сверх меры от усталости и боли, в ней могло проснуться сострадание. В конце концов, она была очень доброй женщиной.
Не думаю, что с ребенком-полудемоном она жила бы среди самих крестьян, ее быстро бы подвергли остракизму. Но, вероятно, Изаёй могла поселиться в каком-нибудь заброшенном доме или даже тайном гроте неподалеку от села, куда местные особо не ходили и где она могла помочь Шичининтай укрыться и дать их преследователям блуждать бесцельно.
Шичининтай, даром что те еще ублюдки, не настолько неадекватны, чтобы не быть благодарными за собственное спасение. В конце концов, когда они отдохнули и залечили раны, Банкотсу спросил Изаёй, чего она хочет. И она естественно сказала, что хочет вернуться в родительский дом.
И они отправились.
И знаете... возможно, я слишком люблю Изаёй и думаю, что время, проведенное с ней, было бы наполнено теплом и нежностью. И, возможно, я слишком люблю Шичининтай и думаю, что время проведенное с ними, было бы наполнено легкостью и радостью жизни. Но мне кажется, что им было хорошо друг с другом. Шичининтай совершенно не волновала природа ее дитяти, а только того несчастной матери и было нужно.
Я вижу, как Джакотсу с любопытством рассматривает маленького Инуяшу (боже, Джакотсу, знал бы ты, что творил с ним взрослым в каноне...) и отдает младенцу глянувшуюся тому шпильку с бабочками, и темные волосы его, влажные от оседавшего на них снега, укрывают плечи.
Я вижу, как Гинкотсу ужасной своей рукой, способной крошить горную породу, переносит Изаёй с младенцем через ручей — не задев и волоска, как кошки нежно сжимают клыками загривки детенышей.
Я вижу, как Изаёй, утоляя праздное любопытство Банкотсу, учит его писать его собственное имя, и водит его рукой, и как он вздыхает с досадой, мол, это бесполезно, я не могу сосредоточиться.
Я вижу, как Мукотсу, расстроенный отказом очередной красавицы из города, где они остановились, тоскует в одиночестве, и как Изаёй садится рядом и говорит, что вовсе не всякая женщина готова бежать, только увидев его лицо, она вот, например, не готова — и дарит ему цветок.
В конце концов, они все же добираются до места назначения, и прощаться не хочется, или скорее хочется не навсегда, и Изаёй представляет Шичининтай своему отцу (или брату, или кто там был главой семьи) и говорит: вот люди, помогшие мне и моему сыну вернуться домой. И хотя отец ее не в восторге от факта существования Инуяши, или скорее от природы его, он оказывает Шичининтай теплый прием, и награждает их, и, будучи князем ушлым и не привыкшим упускать удачу, приглашает наемников остаться у него на службе еще не несколько месяцев, а там, мол, видно будет. А дочери говорит: можешь, мол, справляться о самочувствии наших гостей (читай: тусить с ними безлимитно, только домой приходи в десять).
В конце концов, сбыть ее подороже не получится: она вдова, тем более с ребенком-полудемоном, так почему бы не использовать уже сложившуюся дружбу ее с Шичининтай, одареннейшими среди воинов эпохи. Такой союзник принесет немалую пользу, и бояться их князю не следует — по крайней мере, до тех пор, пока они очарованы его дочерью.
# Я почитала о различных самурайских рангах эпохи Сенгоку и поняла, что средневековое японское общество было крайне иерархичным. Не может быть! А как заметил один из Ютуб-обзорщиков "Исхода", в иерархичном обществе общаться лично и вести совместные дела могли только люди, стоящие относительно близко на социальной лестнице. Необязательно представители соседних рангов, но уж явно не царевич и рабы, как то было в "Исходе". Никому бы такое даже в голову не пришло. И задумалась я тогда, какое положение занимали в этом иерархичном обществе Шичининтай. Наемники, как, в общем, любые чужеземцы, во многом выключены из иерархии общества, для которого они чужды. В каноне ясно видно, что Шичининтай происходят из простонародья, в то же время они, кажется, привыкли общаться с самыми высокими самурайскими чинами. Когда один из князей велит главе своих вассалов говорить с ними, Джакотсу недоумевает, мол, что, сам хозяин замка не мог выйти к нам?
В общем, социальное положение Шичининтай в моем представлении иллюстрирует эта картинка.эта картинка.
# Когда я впервые увидела эти "субтитры Гоблина", я долго смеялась. А потом поняла, что как-то так сама выгляжу на работе, когда нужно проверить перевод на какой-нибудь арабский или китайский. "Ничего не понятно, но выглядит неплохо, пусть сдают".
# Я как-то говорила, что среди поименованных женских персонажей "Инуяши" не могу найти ту, которую могла бы свести с Шичининтай. В "Инуяше" прекрасные женщины, разные, сильные, любящие, но ни в одной из них я не увидела достаточно терпимости, когда многое в жизни принимается как есть. Если бы им довелось провести бок о бок с Шичининтай достаточно времени, неизменно начались бы трения на тему средств, в коих наемники крайне неразборчивы.
И вот сегодня я поняла, что, пожалуй, такие женщины в каноне есть: это матери двух главных героев. Как сказала моя подруга, в них обеих есть что-то всепрощающее, всеобъемлющее. Ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных.
Проблема одна: обе женщины жили в другие эпохи. Матушка Кагоме родом из наших времен, а Изаёй умерла за полтора века до начала истории. Хотя если выбирать между ними, я бы скорее выбрала Изаёй. Я безмерно уважаю мать Кагоме, но в сериале ее образ подан так, что представлять ее в романтической истории, тем более с наемниками из средневековья, мне неприятно. Если уж давать ей второй шанс на личную жизнь, пусть лучше ее ухажером будет какой-нибудь солидный бизнесмен с поседевшими висками и военной выправкой, который станет подозрительно часто заезжать в старое святилище попросить об удаче...
А вот Изаёй всем хороша, даже общественное положение у нее вполне подходящее для встречи с Шичининтай: она дочка даймё. Да и Инуяша невероятно офигел бы. Но увы, увы, встретиться с Шичининтай она может теперь разве что на том свете. Вот и идея, осталось только понять, как такая чудесная женщина могла после смерти попасть в Ад. Не за связь же с демоном в самом деле?
Все собираюсь написать о том, что составляет сейчас мою жизнь, и все откладываю. Может, думаю, что это не особо интересно, может, просто ленюсь. Но, если вдруг вы хотели знать, как у меня дела, вот.
Работа. Я стала тем чуваком, который работает на двух работах фактически без выходных. На обеих я корректор, обе работы удаленные, оба работодателя из России: основная компания — в Москве, подработка — в Санкт-Петербурге. Жить в Беларуси с московской зарплатой, пусть не слишком высокой, весьма неплохо. В какой-то момент я поняла, что даже покупка нового смартфона пройдет для моего бюджета бесследно, никогда не думала, что доживу до такого. Обе работы мне нравятся, но — это важно! — именно как работы. Не как призвание, не как дело всей жизни, просто как занятие, в котором я разбираюсь, которое выполняю хорошо и за которое не стыжусь брать деньги. Я безмерно благодарна судьбе за эту возможность, потому что все еще помню свое отчаяние полугодовой давности, когда уволилась из школы и нигде не могла найти работу, которая не приносила бы мне боли. Собственно, обе мои работы являются для меня фактически единственным источником образования: помимо них, я совсем ничего не читаю и мало что смотрю. Зато уж на основной работе задания бывают самые разные, и чего я только не навидалась. И аттестаты и дипломы разных стран, и законы всевозможных тематик, и безграмотные письма мамочек о том, как их дитя покушало и покакало, и медицинские выписки, и письма послов к Путину, и рассчеты испарения нефти из открытых и закрытых резервуаров, и послание американского ученого в Росатом... Я работаю так уже полгода и до сих пор не захотела сбежать, на мой взгляд, это отличный результат.
Косметика. Косметику я выбираю по составу. Тут надо сказать, что я не из тех поборников органики, которые считают парабены виновными во всех бедах человечества, хотя есть компоненты, которых я не хотела бы видеть в своем уходе (некоторые из них весьма популярны и считаются очень эффективными, так что речь идет не об одних лишь простых спиртах и минеральном масле). Но дело не только в этом. Я читаю состав — и если он ложится мне на душу, если по прочтении в моей голове вырисовывается какой-то образ, если я понимаю, что здесь для чего, и все складывается в цельную картину, скорее всего, я куплю это средство. Бывает, что состав объективно хорош, но вовсе не вдохновляет меня, и сказать заранее, какие составы лягут мне на душу, а какие — нет, я не могу. Это зависит и от потребностей кожи, и от того, чего пожелает в эту минуту левая пятка. Но, как я уже писала зимой, почти весь мой уход состоит из белорусской и российской косметики. Есть немного польской, и на этом, пожалуй, все. Даже корейские средства меня почему-то не вдохновляют. Я лучше дождусь, когда белорусы сделают собственную интерпретацию с новым хайповым ингредиентом, и куплю ее.
Патриотизм. В какой-то момент я шла по улице и думала, что вот сейчас приду домой, залезу в интернет и буду смотреть красивые картинки с природой. И задумалась: какую природу я хотела бы видеть? И поняла, что со временем в моем сердце прочно укоренились леса, поля и реки, природа средней полосы, так сказать. Что, если бы даже у меня было множество денег (хотя постойте...), я бы хотела жить в Беларуси или в России или — с чуть меньшим энтузиазмом, но все же — в одной из среднеазиатских республик. И Беларусь, и Россия, и Средняя Азия прекрасны по-своему. Если Беларусь для меня — дом, то Россия — мир, а Средняя Азия — праздник.
Беларусь — уют и порядок, тепло и надежность, чистота и простота. Россия — широта души и дикая вольница, огромное пространство, где можно затеряться и никто не станет тебя искать. Множество народов и несметные сокровища природы и духа. Мой внутренний ребенок говорит: не может быть, чтобы на такой огромной земле не нашлось того, чего жаждет твое сердце. Средняя Азия — солнце и сладость, яркие краски и радость жизни. Особенно я люблю Узбекистан, хоть никогда не была ни в нем, ни в любой другой соседней с ним республике. Но в Средней Азии я хотела бы скорее бывать частой гостьей, чем жить постоянно.
Шичининтай. История, которая со мной вот уже десять лет. Которая во многом определила мои художественные вкусы, предпочтения в мужчинах и взгляды на мир. Которая впервые показала мне материнскую любовь — не на экране, а во мне самой. Долго я могла бы рассказывать о том, как много она значила для меня в школьные годы и как много значит по сей день, но у меня в половине постов упоминаются эти ребята, думаю, вы уже устали.
К слову, сам "Инуяша" тоже очень хорошее аниме и задает, как мне кажется, правильные ориентиры. Притом, что большинство женских персонажей там так или иначе воины, их нельзя заменить мужскими без разрушения образа (в то время как в голливудских фильмах — легко). Более того, персонажи-мужчины относятся к ним соответствующе и никогда не считают женщин, даже своих подруг и сестер, братухами, с которыми можно заниматься тем же и общаться так же, как и с друзьями-мужчинами. И это уважение, это такое естественное, ненавязчивое сознание того, что мужчины и женщины разные, пронизывает всю картину.
Кроме того, мне очень близка нравственная составляющая истории. Ее понимание добра сходно с моим (у меня его нет). Это не воинствующая добродетель, где все, кто не чист как стеклышко, не могут рассчитывать на милосердие и любовь. Напротив, даже главзлодей, который сделал, казалось, все, чтобы герои (и зрители) его ненавидели, удостаивается спасения и покоя. Чтобы пощадить врага, достаточно того, что он тебе больше не угрожает. Достаточно малейшего проявления доброй воли, чтобы сменить гнев на милость. Грешные люди, жестокие люди, демоны и прочая нечисть — все достойны сострадания, нет неисправимых ошибок и непростительного греха. Вот мое понимание любви, вот мое понимание милосердия. Я бесконечно уважаю главных героев (и авторов) за этот принцип.
Вдобавок ко всему, это просто красивая и нежная, когда легкая, когда трогательная сказка о средневековой Японии.
Это, пожалуй, все, чем я живу сегодня. И, хотя моя мечта все еще кажется далекой, пока довольно этого.
Несколько лет назад мне приснился сон. Удивительно не то, что я его запомнила: я помню много снов, часть из них видела еще в младшей школе. Но они остались в памяти лишь сюжетами. Чувства, вызванные ими, постепенно растворились во времени. А сон, о котором пойдет речь, до сих пор печалит меня неутолимой тоской, состраданием, не находящим применения.
Дело было так: жили-были положительные герои, и жил-был злодей. Злодей мешал положительным героям делать их положительногеройские дела, и в том ему помогала подручная. Женщина жестокая, часто даже изощренно жестокая, она не имела собственной воли, или, вернее сказать, ее воля была ограничена рамками воли ее создателя и господина. Никакой симпатии я к ней не испытывала, тем более что ей явно нравилось убивать и пытать героев, она искренне наслаждалась их страданиями.
Но вот положительные герои победили, злодея низвергли или казнили, а с его подручной расправились способом "око за око". Иными словами, проявили вовсе не положительногеройские качества и истязали ее так же, как она истязала их.
Но, видимо, зря. Женщина не чувствовала боли и близости смерти, кажется, даже не понимала происходящего. Истекая кровью, она улыбалась, как улыбалась всегда, и спрашивала у своих палачей, что происходит. Должно быть, она умерла.
Ее улыбка до сих пор стоит у меня перед глазами.
Всякий раз, когда я сострадала кому-то, я знала, как применить это сострадание. Я могла представить, как его спасают, лечат, любят, возвращают к жизни, вдыхают в него новые силы. Здесь же я не могла представить ничего. Невинность этой женщины была превыше даже невинности животного, потому как самой смерти она не могла постичь. Это была невинность неживого существа. Более того — существа, созданного для служения чужой воле и потому не нуждающегося в развитой системе самосохранения.
Я могла мысленно спасти ее и излечить — но спасено было бы только ее тело. Ее душа оставалась для меня недоступна, как недоступна она была для ее палачей.
Тогда я подумала вот о чем. Во-первых, способность чувствовать боль — телесную или душевную — великий дар. Вы можете получать сигналы от своих души и тела о том, что происходит опасный трэш, который лучше не продолжать — разве это не чудо?
Во-вторых, я, кажется, знаю, в ком — или, вернее, в чем — еще я видела такую невинность. Как я уже сказала, это невинность неживого существа, более того, существа, созданного для служения чужой воле и чужой цели. Это даже не звезда, не планета, не камень, которые существуют сами по себе и не имеют над собой господина. Это корабль, который, сколько бы ни стоил, никогда не будет дороже жизней людей, находящихся на нем. Это космический зонд, который должен исправно присылать на землю снимки, а затем сгинуть в недрах планеты, к которой был послан. Это защитное ограждение тротуара, которое существует только для того, чтобы в него, а не в прохожих, влетел пьяный водитель.
Это все, что создано людьми и должно ими использоваться. Все, что не имеет собственной воли и должно сохранять себя лишь постольку, поскольку может быть полезно людям. Все, чем можно пожертвовать. Но не так страшно видеть разрушение самолета в боевике или затопление корабля в историческом фильме. Не так страшно видеть, как падают башни и как взрывная волна швыряет грузовики. Потому что, когда ты закован в металл и во много раз превосходишь размер человека, когда не голос у тебя, а рев двигателя, когда ты — статья восполнимого материального ущерба, а не невосполнимого морального, ты всего лишь "спасибо, господи, что взял деньгами".
А вот когда у тебя две руки и две ноги, ты умеешь говорить и из твоих ран течет кровь, тогда твоя гибель выглядит ужасно.
Когда мы с мамой вчера смотрели парад, мама заключила коротко: обосрут. Не то, мол, выбрали время и не то место. В общем, в вечерних новостях мы ждали на это событие, мягко говоря, противоречивого обзора.
А вчера я увидела полную версию парада на Ютубе, а под ней — десятки, сотни комментариев со всего русскоязычного Интернета (а вы не хуже меня знаете, как он агрессивен), и среди них — почти ни одного негативного. Люди благодарят, люди плачут, столько теплых слов о Беларуси, о белорусах, о Лукашенко, такого единодушия я в жизни не видела, я все читала и читала, а комментарии все не заканчивались и не заканчивались...
Сегодня маму очень расстроило то, что российские СМИ ни словом о параде не обмолвились и в новостях не показали. Меня это, впрочем, не слишком тронуло, потому что я понимаю, в каком непростом положении оказалась российская власть. Оцени официальная пресса парад положительно — у людей возникнет вопрос, где же тогда был российский праздник. Оцени отрицательно (особенно если потом окажется, что Беларуси он не вышел боком) — обострятся отношения с давним и близким союзником. Конечно, молчание — не то чтобы хороший выход, люди могут себе надумать всякого, но и лучшего решения я не вижу. Возможно, все просто ждут две недели, чтобы сделать соответствующие выводы.
Котята, я тут нашла прекрасное (и огромное) интервью с психологом о самоизоляции, ситуации с вирусом и так далее. По-моему, первое, от которого меня не тошнит. Тут и про домашнее насилие, и про выгорание, и про родителей, уставших от постоянного пребывания с детьми, и про тревогу, и про действия властей, и про то, что со всем этим делать — в общем, обо всем поговорили, ничего не забыли. Возможно, вам будет интересно.
Как вы уже, наверное, поняли, я не сторонница режима изоляции. И сегодня я хотела бы поговорить о его эффективности (о его адекватности мы уже поговорили). Есть неопровержимый довод, оправдывающий введение жесткого карантина: "Китайцам же помогло!" Но мне вспоминается пост одного врача, дневник которой я читала несколько лет назад. Дословно, конечно, не вспомню, но суть была вот в чем: всегда терапия для пациента, а не пациент для терапии. Когда составлен план лечения, врач знакомит с ним пациента и спрашивает: вы сможете его соблюдать? Вы будете его соблюдать? Потому что, если пациент полечится пару дней и забьет, какой смысл в таком лечении. Если вы не хотите отказаться от сладкого, давайте введем какие-нибудь компенсаторные препараты. Если не можете позволить себе дорогие высокоэффективные лекарства, давайте назначим их дешевые аналоги в большей дозировке. И так далее.
СНГ — не китайцы. Заваренные двери наших людей не остановят. В Минске в карантинном общежитии, как я слышала, студенты просто выпрыгивали из окон и шли по своим делам. Да что студенты, даже моя матушка, интеллигентная сорокапятилетняя женщина, как-то раз, не сумев открыть дверь номера изнутри, послала нас с сестрой за помощью к соседке. Но помощи дожидаться не стала: вылезла из окна. Сорвалась, разбилась и полгода пролежала в гипсе.
И это Беларусь, где, в общем, достаточно спокойно. Уверена, что в России любители погулять уже нашли тысячу и один способ это сделать. По крайней мере, я часто слышу от своих российских друзей, что на улицах все гуляют как ни в чем не бывало. Может, изоляция и эффективная мера, но за месяц уже можно было понять: она не работает. Пациент другой. План лечения нужно менять.
Например, пусть полицейские не патрулировали бы улицы, а стояли у входов в магазины, банки и на почту с анисептиками, чтобы любители все потрогать трогали чистыми руками. Риск заражения значительно уменьшится, да и желающих зайти, чтобы "просто спросить" и "просто посмотреть", станет несколько меньше.
Ну, или еще что-нибудь.
Но пока все ратуют за изоляцию, и мой внутренний придурок подозревает, что власти стран просто собирают деньги на какой-то мегапроект вроде той космической фигни, что была в "Геошторме". А так как собирать деньги по-хорошему — долго и скучно, куда проще взимать их со штрафами.
Простите, котята, но вся эта история с коронавирусом напоминает мне один сюжет.
... Жил-был паренек. Родился он в большой семье и был далеко не самым талантливым и не самым опасным среди своей стремной родни, с которой вам не хотелось бы встретиться на узкой улице. Но занялся семейным бизнесом, потому что чем еще заниматься. И вроде все шло по накатанной, но тут пришли к пареньку влиятельные люди и говорят:
— О, парень, ты-то нам и нужен, даже не представляешь, как ты кстати. Нам тут кое-какие дела надо порешать, ну, сам понимаешь. В общем, предложение такое: ты делаешь то же, что и до этого, только никуда не уходи, пока мы с делами не закончим. А за нами не заржавеет — такую рекламу устроим, твоя родня офигеет. По всем каналам тебя покажут, на всех сайтах первую страницу займешь, ни в одной новостной ленте без тебя не обойдется, некоторые даже имя твое будут бояться произносить — будешь, кароч, как Волдеморт из "Гарри Поттера".
А паренек им и отвечает:
- Вот это я удачно попал. Где подписывать?
*** Котята, я понимаю, что любая болезнь — не повод для шуток. Но нельзя не согласиться, что в наши дни, когда не так-то просто законно принудить человека делать что угодно власти, "защита жизни и здоровья населения" — это просто находка. С помощью этой формулировки можно оправдать какой угодно правовой беспредел, и я сильно сомневаюсь, что никто не воспользовался ею в целях, весьма отличных от реальной заботы о населении. Коронавирус оказался в нужное время в нужном месте, и не исключено, что сейчас он служит козлом отпущения и универсальной ширмой для всего. Давно хотел сделать политически неблаговидную хрень, но боялся осуждения мирового сообщества? Сейчас самое время, не зевай!
Я сейчас понимаю, что жены декабристов, превратившиеся в наши дни чуть ли не в имя нарицательное, на самом деле не принесли жертвы и не совершили подвига. Судите сами: разве не очевиден выбор? С одной стороны — Петербург, балы и общество, комфортная устоявшаяся жизнь. С другой — унылый суровый край, где жить трудновато, но, в общем, можно, и любимый человек рядом. Да кому нужна светская жизнь и статус, если самая радость твоего сердца находится за много верст от тебя!
Так Кагоме навсегда ушла в средневековье — и не принесла жертвы, хотя в двадцать первом веке остались ее друзья и родные, и жизнь, которой она жила восемнадцать лет. Я не говорю уже про Интернет, водопровод, электричество и прочие блага цивилизации. Кто действительно принес жертву и кого я считаю героем, чей подвиг остался незаметен, — это ее мать. Что она сказала, когда поняла, что Кагоме сейчас исчезнет и больше не вернется? Она сказала: "Вот и хорошо" — и в голосе ее звучали слезы, но она улыбалась и не сделала попытки задержать дочь. И, если вспомнить поддержку, которую она оказывала Кагоме в ситуациях, когда любая другая мать в лучшем случае заперла бы ребенка дома, а в худшем — отвезла бы в другую страну, я могу сказать, что эта женщина — мой идеал матери. Неудивительно, что у нее выросла дочь, спасшая множество людей, и сын, ставший надежной опорой семейства.
Этот цветущий сад, котята — обочина одной из самых оживленных трасс области. С одной стороны несутся машины, а с другой — все зелено и тихо и пахнет так сладко, что один только запах переносит в лето, если закрыть глаза. Мне кажется, цвета здесь передались несколько тускло. В реальности все было так ярко, что, если бы камера могла передать малейшие оттенки цвета, точно сказали бы, что фотошоп.
Скажу сразу: это пост не о Шичининтай. Но рассуждать я буду, опираясь на их примеры, потому что все дороги ведут к Шичининтай, извините.
Это размышление родилось, когда я увидела арт, на котором Банкотсу, истекающий кровью, пронзенный стрелами, держал в руке шпильку Джакотсу, и... видимо художник хотел показать его душевную боль? Но ошибся. Ни Банкотсу, ни кто-либо другой из его товарищей (за исключением Гинкотсу), по моему глубокому убеждению, не те люди, кто будет скорбеть о друге и терзаться душевной болью, глядя в глаза гибели. С Шичининтай не получится нарисовать трагичную и возвышенную картину смерти, ведь возвышенной смерть становится тогда, когда ее принимают — с радостью или с холодной обреченностью, но принимают. Шичининтай не принимали ее до последнего мгновения и еще немного позже — иначе у Нараку не получилось бы так легко воззвать к их душам и вернуть их в мир. А сопротивление насильственной смерти, к сожалению, никогда не бывает возвышенным — это животный ужас, и ярость, и отчаяние, и трогательного арта тут не нарисуешь.
Отчего неведомый художник вообще решил изобразить Банкотсу в таком нетипичном для него образе? Разве из канона не видно, что это за человек?
И тогда размышление привело меня к тому, что существует три типа людей (на самом деле их гораздо больше, но поговорить хочу о трех).
Первый тип я сравнила бы с ноутбуками, если угодно. Это люди зачастую тонкого душевного склада, высоко одаренные, понимающие глубже и чувствующие острее, чем многие в их окружении. Они могут делать потрясающие вещи. Они могут изобрести лекарство от всех болезней. Могут породить шедевры мирового искусства. Могут воспитать поколение ученых и воинов. Но им нужны условия. Физическая и психологическая безопасность, комфорт, относительная, а лучше полная удовлетворенность жизнью. В отсутствие этого они, конечно, не погибнут. Это ноутбук перестанет работать под водой, а люди будут жить дальше, но все лучшее, что было в них, останется в них и похоронено. Не до тонкости, знаете ли, когда нужно выцарапывать себе место под солнцем.
Второй тип я сравнила бы со строительной техникой. Как и эта техника, такие люди словно бы предназначены для того, чтобы жить и работать в суровых условиях, именно там проявляются лучшие их качества. Если их поместить в уютный кокон, они загнутся, и так же погибнет все лучшее в них. Но и если удар направить прямо на них, они тоже отбросят все, что было в них хорошего и, войдя в аварийный режим, будут спасать себя. Шичининтай принадлежат к этому типу людей. Лучшие их черты проявлялись в обстоятельствах, от которых многие рады были бы держаться подальше. Но вместе с тем, глядя в глаза смерти, Шичининтай думали лишь о том, как ее отвратить.
Однако, благодаря известной стойкости людей второго типа, их часто путают с третьим типом. Третий тип людей я сравнила бы с защитными сооружениями. Если угодно, с куполом над ядерным реактором. Пока все хорошо, это просто громоздкий малополезный элемент конструкции, стремное дизайнерское решение. Но вот враг бомбит город — и сбрасывает на реактор бомбу. И тут ненужный, некрасивый, неуклюжий купол делает, наконец, то, для чего был построен — отклоняет или разрывает снаряд. Это люди, лучшие черты которых проявляются во время катастроф. Те, кто в обычной жизни мог не блистать талантами, но в беде становится щитом и опорой. Это герои, во многом благодаря которым ноутбуки могут совершать сложнейшие вычисления, а строительные краны — возводить здания.
Но беда в том, что, глядя на технику, мы понимаем ее назначение и не ждем сверх разумного. Глядя же на человека, мы не поймем, кто перед нами, люди выглядят примерно одинаково. И часто бывает так, что за невзрачным пареньком, не блещущим интеллектом, не видно будущего героя, а за раздражительной и вечно усталой женщиной — нежной матери. Вот и живут люди, в отличие от техники, не по своей природе, в чужих условиях, по чужим требованиям, делают все средненько, потому что заточены не под это, а разбираться никто не будет. У всех ведь две руки, две ноги, голова и туловище. Значит, и внутри настройки примерно однотипные. Так ведь?
1. Динозавры или драконы? Драконы. Не потому, что они нравятся мне больше. Но потому, что их встретить куда менее реально. А если я повстречаю дракона, значит, я многого не знаю о мире, стало быть, в нем может существовать и прочее, дорогое моему сердцу, что я считала невозможным.
2. Одиночество или компания? Понятно, что время от времени всем хочется побыть в одиночестве, но я от него уже порядком устала, поэтому компания. Лучше даже небольшая: я и кто-нибудь еще, приятный мне.
3. Белорусская косметика или корейская? Белорусская. Она во многом следует за модными тенденциями, новейшими разработками и часто подражает корейской, при этом ее составы вдохновляют меня куда больше. К тому же, при значительной разнице в цене.
4. Жить в городе или в посёлке? Как человек, который жил и там, и там, я выбираю город. Сейчас объясню, почему. Я люблю природу. Но вместе с тем я не люблю жить на виду. В городе ты теряешься в многолюдстве, в дикой местности — из-за отсутствия людей. Поэтому либо город, либо безлюдная местность.
5. Логичный финал истории, или счастливый? Если это не совсем уж издевательство над здравым смыслом, то счастливый.
1. Воздух улицы, когда выхожу на балкон в любую пору года, кроме зимы. 2. Ледяной воздух — отлично приводит в чувство при тошноте и головокружении. 3. Запах весны — обычно начинает ощущаться в конце февраля и часто приходит вместе с солнцем. Описать его я не могу, но чувство такое, будто идешь и знаешь: вот предвестье тепла. 4. Когда отдыхает спина: потянуться после долгого пребывания в одной позе; сесть после нескольких часов на ногах; ощущение теплого и мягкого где-то в районе почек — это место у меня чаще всего замерзает. 5. Когда направляешь теплую струю душа на шею. 6. Зарываться ногами в песок или мягкую землю. 7. Когда чешешь кошку и она вибрирует. 8. Идти по ровной длинной дороге, особенно после долгого сидения. 9. Те десять-пятнадцать минут блаженной расслабленности между отходом ко сну и собственно погружением в сон. 10. Когда обувь или одежда сидят так хорошо, что их не чувствуешь. 11. Танцы. 12. Запахи: сладкие цветочные, трав и растительных масел, озона, ягод. 13. Удачные дубляжи Джакотсу. Или скорее удачные куски дубляжей. Когда актрисам разных стран в какой-то момент удается говорить голосом дикой твари. 14. Гулять в солнечную погоду. От самого солнца я обычно держусь подальше, но видеть его — уже радость. 15. Тут обязательно упомянуть вкусную еду 16. Когда полдня работала на солнце, а потом пьешь, пьешь, пьешь... 17. Рукоделие (вязание и несложное ручное шитье). Пожалуй, его — и в некотором роде еще прогулки — можно назвать моим вариантом медитации.
Во сне какой-то князь подарил меня Шичининтай со словами: вот, мол, ваша награда вдобавок к той, которую вы просили.
И хотя я всегда хотела встретиться с Шичининтай, неважно как, тут почувствовала неладное. А именно: что я стала персонажем популярного женского романа. Что прямо сейчас очередная любительница "дерзких героинь" и "властных героев" читает завязку моей истории и ждет горяченького. И тогда я спросила себя: что я хочу показать этой читательнице? Действовать по законам жанра и развлекать публику мне совершенно не хотелось, тем более, что ни я, ни Шичининтай не подходим под стандартные образы персонажей подобной литературы.
И я поняла: мне хочется, чтобы читательнице стало скучно и она закрыла книгу. Либо внезапно заинтересовалась, но уже в другом ключе. Я была бы почтительна, и покорна, и дружелюбна — почему нет? Я люблю этих людей, даже если они видят меня впервые. А так как Шичининтай не те ребята, которые стали бы отвечать на дружелюбие откровенным издевательством, вряд ли читательнице посчастливилось бы наблюдать наши конфликты.
Пускай все будет просто и естественно, предсказуемо и скучновато, решила я и улыбнулась им.