Дозрела до того, чтобы отредактировать "Огненное колесо". Как ни странно, это единственное пока произведение о Востоке Халиноми, которое по ощущениям действительно о Востоке Халиноми. Теперь за матчасть мне настолько не стыдно, что я даже поставила дату в начале истории.

Гезер, 2988 год до нашей эры

Когда рухнула одна из сторожевых башен Гезера, подняв столбы песка и пыли, Ладише едва удержался на ногах. На миг мир поблек, растворился в песчаном мареве, золотисто-белая пыль осела на волосах и одежде, на зубах заскрипели песчинки, а глаза пришлось закрыть ладонью, чтобы не ослепнуть, когда брызнувшая во все стороны каменная крошка тысячами злобных оводов впилась в лицо и ладони.

Рядом, сдавленно ругаясь, отплевывались воины царя Авимелеха, Ладише показалось даже, что он слышал голос Тэссэ, но в окружающем шуме ничего нельзя было разобрать.

Не дожидаясь, пока пыль уляжется, царь дал приказ взять город, и Ладише осторожно шагнул вперед, щурясь от бьющего в глаза солнечного света. В бою любая случайность может вершить волю недобрых богов.

Но Шемеш, владыка палящего солнца, был благосклонен к Авимелехову войску. Золотой луч мазнул по векам, горячим поцелуем запечатлелся на лбу, покрытом каплями пота, - и ушел дальше, освещая дорогу в богатый могущественный город, коему сегодня суждено было пасть.

читать дальше (16+)Защитники Гезера, надо отдать им должное, не разбежались в страхе. Поток стрел с полуразрушенных стен встретил войско захватчиков, и Ладише едва успел выставить обитый медью деревянный щит, в который тут же вонзилось две стрелы.

Когда воины приблизились к распахнутым воротам, обстрел прекратился.

Дыхание вырывалось часто и тяжело - то ли от усталости, то ли от возбуждения, щит оттягивал левую руку, но бросать его было безрассудно, а использовать как оружие - вполне можно, оттесняя защитников города, а самым ретивым разбивая лица... а там и головы, если повезет. Правое плечо ныло от неустанного прорубания через поток человеческих тел, пот попадал в мелкие порезы на лице и начинал жечь, а до ворот оставалось еще с полсотни шагов.

Когда лезвие-полумесяц сняло голову последнему из стоявших на его пути, Ладише огляделся в поисках товарищей. Ни Тэссэ, ни Йарны рядом не было, Райхо, видимо, все еще стоял на холме за городом осыпая вражеских лучников горящими стрелами. А может, он уже за воротами, неугомонный иноземец со светлыми глазами и волосами цвета пшеницы, мечется между домов и святилищ, зажигая стрелы от чаш на треножниках и втаптывая горячие угли в песок.

В Гезере почти не осталось мужчин, это Ладише понял сразу. Он шел по улицам города мимо домов, окруженных садами и виноградниками, мимо площадок для богослужений, пока не добрался до двора подземного жилища - одного из тех, что располагались здесь еще тысячелетие назад. Должно быть, сейчас оно стало прибежищем для тех, кто строил дома на поверхности.

Перехватив поудобнее щит и меч, Ладише стер со лба выступивший пот. Солнце стояло высоко и грело жарко. Если вовремя не похоронить людей, чьими трупами усеяны улицы, по городу пойдет невыносимый смрад, колодцы будут отравлены и ни зверь, ни человек не подойдет к проклятой богами земле, некогда цветущей и благодатной.

Ладише хотелось пить, но поблизости не было ни одного колодца, а даже если бы и были, он сомневался, что они не оказались бы забиты мертвыми телами.

... Из небольшой деревянной постройки - три стены и плоская крыша - в прорытые под землей помещения и переходы вела насыпь из застывшей глины, по которой Ладише сбежал, чудом не споткнувшись. У самой насыпи на бронзовом треножнике обнаружилась медная чаша с почти погасшими углями. Раздуть пламя было уже невозможно, и Ладише, понадеявшись, что скрывающиеся в подземном жилище люди все-таки не сидят в полной темноте, двинулся вперед, осторожно ощупывая шершавые стены.

Он оказался прав: не пройдя и сотни шагов, увидел впереди столб света, похожего на солнечный. Сквозь то ли нарочно проделанное, то ли случайно пробитое отверстие в земляном потолке в мрачный ход падал свет с поверхности. Почти в то же время Ладише различил человеческие голоса, доносящиеся слева, а в следующий миг мимо его щеки, опалив ее холодом, просвистел нож. Обернувшись Ладише подставил щит - и вовремя: там, куда вонзился следующий нож, находилось горло.

Он снова оказался прав: в подземном жилище прятались люди, немало людей. На первый - беглый - взгляд их было около трех десятков: мужчин, женщин, детей разного возраста. Они не были вооружены, но двое из мужчин сжимали в руках серпы, а третий, тот, что бросал ножи, медленно отступал к стене за спины товарищей. Две женщины держали в руках факелы - одновременно источник света и оружие. Дети жались к ногам матерей. Сполохи огня плясали на стенах и лицах заживо погребенных обитателей города, и Ладише ощутил, что они боятся его. Даже выступивший вперед мужчина с длинной бородой и расчерченным шрамами лицом - он тоже боится.

- Ну, что встал, чужак, или трусишь, - процедил сквозь зубы человек со шрамами, и Ладише различил, как едва заметно дрожит его голос.

Он сделал всего одно движение, и лезвие меча, слегка оттесненное вскинутым на защиту серпом, прочертило кровавую дорожку от левого плеча мужчины до правого бедра. Не давая противнику опомниться, Ладише ударил его щитом в грудь, заставив рухнуть на пол, опустил ногу ему на горло, сломав шею. От раздавшегося негромкого хруста одна из женщин закрыла лицо руками и беззвучно заплакала.

Готовый отразить удар с любой стороны, Ладише огляделся, но никто не двигался с места. Даже обладатель второго серпа отступил, не сделав попытки напасть, пока вторгшийся в их убежище воин занят был другим противником. Ему Ладише снес голову без предупреждения, резким взмахом хопеша, беспомощное тело рухнуло на пол, забрызгав кровью находившихся рядом. Раздался детский плач. Девочка лет пяти прижалась к молодой женщине, уткнувшись лицом ей в живот.

- Молю тебя, - произнесла женщина, поднимая глаза на Ладише, - оставь нас. Мы не учинили ни тебе, ни твоему царю никакой обиды, никакого беззакония, мы не можем даже держать оружие, чтобы защитить себя... - Жалобный голос ее прервался, словно она задохнулась от нахлынувших чувств.

Ладише не впервой было слышать мольбы о пощаде, не впервой прерывать их ударом клинка или медной иглы, но эту женщину он убить не торопился. Все эти люди, словно черви, собравшиеся здесь, не делали ровно ничего, чтобы защитить себя, даже вооруженные серпами, факелами и ножами. Они не понимали, в чем их вина, потому что виноваты не были. Это он, Ладише, потревожил покой их мрачного безнадежного обиталища, которое очень скоро превратится в земляную или огненную ловушку. Он пришел с оружием к людям, которые пытались выжить, и сейчас, когда эта женщина просила пощадить их, Ладише думал о том, что ее можно не убивать, можно взять в плен, привести в свой дом, сделать женой, воспитать ее дочь как собственную, продолжить, наконец, род... Ладише, увы, знал, чем оборачивается подобное милосердие.

Он упер щит в землю и выдернул из него медный нож с костяной рукояткой. Протянул замершей у стены женщине.

- Теперь ты можешь защитить себя.

Пальцы ее неуверенно обхватили рукоятку, и Ладише тут же отступил. Не то чтобы он и впрямь думал, будто женщина за себя постоит, но жизнь научила быть готовым ко всему.

Однако молодая мать вовсе не стремилась сражаться с ним подобно мужчине. Подхватив дочь под руку, она стрелой метнулась к выходу - туда, где, виднелся солнечный свет, падающий из дыры в потолке. Ладише выбросил правую руку вслед беглянке, надеясь достать ее мечом, но лезвие с отвратительным скрежетом скользнуло по чему-то твердому, и крик боли застыл в ушах. Одна из женщин - судя по возрасту, мать или тетя беглянки - выставила руку на пути меча, и теперь в недрах исходящей кровью плоти белела кость, по которой и соскользнуло лезвие. Крик не успел стихнуть и был прерван ударом в грудь. Старая женщина повалилась беззвучно, как падает срубленное дерево, и на несколько мгновений в подземном обиталище воцарилась полная тишина.

То ли ее смерть, то ли побег молодой матери будто бы вдохнули силы в оставшихся. Они, видимо, поняли, что Ладише, пусть и вооружен и обучен биться, а все же один против двух с половиной десятков человек, по крайней мере пятнадцать из которых - мужчины.

На него бросились все разом, и Ладише стоило большого труда не подпустить к себе ни одно из сверкающих в неверном свете факелов лезвий...

... Никогда не смотри в глаза женщине. Из бездны боли, отчаянного желания жить и горячего страха, что глянет на тебя оттуда, можно не вырваться. Ей было не больше двадцати лет, и, ломая смуглую шею краем щита, Ладише случайно поднял взгляд. В черных глазах ее был ужас, было страдание от нечеловеческой, пусть недолгой муки, когда обитые медью края дробили ей ключицу. А еще в них были слезы. И Ладише показалось на миг, что он сходит с ума.

Пошатываясь от накатившей усталости - плечи ныли еще сильнее, чем при въезде в город, - он добрался до выхода и, едва не поскользнувшись на глиняном скате, поднялся во двор.

Город был почти полностью разорен. Тут и там воины Авимелеха выносили из домов бронзу и расписную посуду, шкуры зверей и сосуды с зерном, не глядя, перешагивали через трупы хозяев, не пожелавших отдать свои дома на разграбление. На другом конце улицы кричала женщина, почти девочка, если судить по голосу. Вероятно, над ней творили насилие.

Ладише было жарко и хотелось пить, в воздухе уже витал запах смерти и заразы, нужно будет сказать Райхо или Авимелеху поджечь город, чтобы не превратить его в свалку гнили и падали. Забросив щит на плечо, Ладише устало побрел по улице - нужно было найти выживших. Солнце палило нещадно, однако дело надлежало окончить. Царю не требовались пленники и уж точно не требовались будущие мстители, что получаются из оставшихся в живых детей, стариков и женщин. А Ладише с товарищами они не нужны были и подавно.

В окружающем его многоголосье Ладише не обратил внимания на женский крик, даже не обернулся, решив, что воины Авимелеха поймали еще одну выжившую, дабы надругаться над ней.

Но в тот же миг словно оба молота Хаддада сокрушили его ребра, ударили в спину слева, разбили плечо, выбили воздух из груди и окрасили мир в цвет крови. Медная чаша с треножника была брошена в него, и Ладише знал, чьею рукой. Последним осознанным движением он протянул руку в сторону ворот, словно это могло помочь вырваться из города, скрыться с глаз женщины, которую он так легкомысленно пощадил и которая принесла ему погибель, а окровавленная чаша еще несколько шагов катилась рядом, и Ладише чудилось, что из-под нее вырываются языки пламени...

Солнце в небесах рассмеялось над поверженным воином, сражавшимся всю жизнь, дабы в конце ее пасть от руки женщины да простого куска меди. Рот быстро наполнялся кровью, и Ладише бессознательно попытался проглотить ее, но от усилия грудь словно пронзили ножом, и, болезненно выдохнув, он ощутил, как горячие ручейки бегут по губам, скулам, подбородку... Он хотел воззвать к богам, но клокотание в горле не дало произнести ни звука.

Череда лиц проносилась перед его глазами, лиц, которых он никогда не знал или которые успел забыть, пылающая чаша сияла в небе вместо солнца, сотни голосов, мужских и женских, повторяли на разные лады его имя. Постепенно лишь одно лицо осталось перед ним, лишь один голос звучал в ушах. Женщина с глазами как у лани и белым шрамом над левой бровью плакала над ним, и во взгляде ее была нежность... Сознание угасало, и единственным, что он теперь слышал, была тихая песня на неизвестном наречии да шепот женщины со взором, наполненным любовью и горечью.

А огненный диск все вращался и вращался перед глазами...

... Когда Тэссэ нашел его посреди дороги, когда пытался влить в воспаленные, покрытые кровавой коркой губы хотя бы несколько капель теплой мутной воды, Ладише, казалось, был еще в сознании. Склонившись к нему, дабы разобрать, что он говорит, Тэссэ различил только:

- Медное солнце пылает в небе... охрани меня, укрой меня... гибель моя, гибель моя близко...