дикий котанчик
В моей сказке наемник скорее дождется пощады,
Чем герой, убивавший чудовищ во славу добра.
В моей сказке царь любит не ту, что его обольщала,
А другую, сидевшую с ним, когда он умирал.
В моей сказке, увы, побеждает сильнейший, не правый,
И наложниц берут тоже сильные, а не свои.
Но под небом напевно и ласково шепчут дубравы
И негромко звенят ледяные лесные ручьи.
В моей сказке у старого дерева спит Суламите,
Его косы, как ветви, вросли в вековую кору.
В моей сказке, водой, молоком и слезами умытой,
Беспощадный Сеера вращает пылающий круг.
В моей сказке снимает осаду Алезии Цезарь
И Господь Халиноми дает переплыть Иордан.
В моей сказке за принцев выходят отнюдь не принцессы
И с небес иногда может литься отнюдь не вода.
В моей сказке есть медь и железо, но нету пластмассы,
Есть большие поселки, но нету больших городов.
В моей сказке упавшим и слабым легко подниматься:
За их спинами щит и поддержка племен и родов.
Чем герой, убивавший чудовищ во славу добра.
В моей сказке царь любит не ту, что его обольщала,
А другую, сидевшую с ним, когда он умирал.
В моей сказке, увы, побеждает сильнейший, не правый,
И наложниц берут тоже сильные, а не свои.
Но под небом напевно и ласково шепчут дубравы
И негромко звенят ледяные лесные ручьи.
В моей сказке у старого дерева спит Суламите,
Его косы, как ветви, вросли в вековую кору.
В моей сказке, водой, молоком и слезами умытой,
Беспощадный Сеера вращает пылающий круг.
В моей сказке снимает осаду Алезии Цезарь
И Господь Халиноми дает переплыть Иордан.
В моей сказке за принцев выходят отнюдь не принцессы
И с небес иногда может литься отнюдь не вода.
В моей сказке есть медь и железо, но нету пластмассы,
Есть большие поселки, но нету больших городов.
В моей сказке упавшим и слабым легко подниматься:
За их спинами щит и поддержка племен и родов.