По источниковедению истории Беларуси мы проходим сейчас мемуарную литературу. И я выбрала для чтения "Диариуш" Самуила Маскевича, участника польско-литовской интервенции в Российское государство. И не пожалела: оказывается, и в семнадцатом веке можно было очень интересно писать. Особенно мне понравилось описание русских обычаев и нравов того времени - ну, милота же.

Заранее прошу прощения, если будут какие косяки в переводе. Наверное, "Диариуш" есть и на русском языке, но что-то я найти не могу.

***

читатьДовелось мне бывать на московских вечерах у многих важных бояр. Обычаи там такие. В одном покое сидят мужчины, в другом, отдельном покое - женщины. Здесь их угощают множеством яств, приготовленных навроде похлебки. А подают ее в блюдах, с обеих сторон выбеленных и поставленных на сковороду, чтобы удобно было подогревать их на углях. Еду ставят на стол не всю сразу, а сначала едят одно блюдо, потом второе, третье и так до последнего. Между тем, принесенное блюда держат на руках. Никакой музыки и забав на их вечерах нет и не бывает. Над нашими танцами они смеются, считают, что уважаемому человеку непристойно танцевать, для этого у них есть фокусники или блазны, как они их сами называют, и те забавляют их то разными русскими скачками, словно канатные танцоры, то чрезвычайно бесстыдными частушками, а они, сидя за столом, над тем потешаются. Иногда, перенимая наши обычаи, велят играть на лирах. Инструмент этот напоминает скрипку, только здесь вместо смычка используют прикрепленное посередине лиры колесико. Одной рукой, крутя колесико, касаются им снизу струн, а другой нажимают на клавиши, которых на грифе лиры бывает около десяти. Каждая нажатая клавиша придает струне тончайшее звучание. Однако играют только одну ноту.

Потом из дальней комнаты, где сидят женщины <...> входят несколько хорошо одетых жен, которых они зовут дворянками. Это жены их слуг. Они становятся на пороге у дверей, из которых вышли, рядом со столом, где сидят гости, и начинают развлекать их шутками. Сначала рассказывают разные истории с чудными приговорками, а потом поют песни. Но все, что они говорят и о чем поют, пристойному уху тяжко слушать, ибо ничего другого найти для песен и разговоров они не хотят, кроме самого распутного, самого грязного и самого бесстыдного. Но это им очень подходит, и на здоровье: пускай остаются при своих забавах, не зная лучших.

Про наши танцы они говорят так: «Ну, что за охота ходить по дому, искать, ничего не потеряв, прикидываться сумасшедшим, а вдобавок быть еще посмешищем. Уважаемый человек должен сидеть на своем месте и только забавляться кривлянием блазна, а не самому им быть для забавы других, ибо это непристойно».

Такой образ мыслей, по-моему, происходит из того, что мужчины не допускают женщин в свои беседы и не позволяют им даже показываться на люди, разве только в церкви. Да и тут каждый боярин, который служит царю и у которого есть в столице свой дом, может иметь для жены церковь неподалеку от дома. А на праздники она едет в престольную церковь, где отпускаются грехи. Туда она выезжает в карете, закрытой со всех сторон за исключением боковых дверей с окошками из прозрачных, как стекло, слюдяных камешков или бычьего пузыря. Через эти окошки она может видеть каждого, ее же разглядеть никто не сможет, разве только тогда, когда она садится в карету или выходит из нее.

<...>

Покои для женщин находятся в задней части двора. И, хоть вход в них есть через крыльцо со двора, ключ от которого всегда держит при себе хозяин, войти на женскую половину дома можно только через его покой. Из мужчин туда никого не пускают, даже своих домашних.

Двор за женскими покоями огорожен высокий забором так, что разве только птица перелетит через него. В этом огородике женщины и прогуливаются.

Когда хозяин рад гостю в доме, тогда он позволяет войти в комнату жене и детям, которых вместо приветствия обязательно нужно поцеловать, иначе будет невежливо. По заведенному их верой обычаю все боярские женщины белятся белилами, и показываться на люди ненабеленной у них считается смертным грехом и страшным позором.

<...>

В беседах с московцами наши, похваляясь своими вольностями, советовали им объединиться с польским народом и также добыть свободу. Но русские на это просто отвечали: «Вам хороша ваша воля, а нам наша неволя. У вас не воля, а своеволие, которого не знаем мы, ибо у вас сильный угнетает слабого. Он может отобрать у него поместье и убить. Искать же справедливости по вашим законам долго - суд может затянуться на несколько лет. А с иного ничего и не возьмешь. У нас же - в противоположность тому - самый знатный боярин не имеет права обидеть самого последнего простолюдина, ибо по первой же жалобе царь учиняет суд и расправу. А если уж сам царь со мной обойдется несправедливо, так это его царское право, ибо он, как Бог, и карает, и прощает. Мне легче перенести обиду от царя, чем от своего брата, ибо царь - владыка всего света».

Они на самом деле уверены в том, что нет в мире монарха, равного их царю, или такого, который мог бы совладать с ним, а потому и называют своего царя «солнце праведное, светило русское». Сам царь живет в Кремле, но каждый, как только займет трон, строит себе новый дворец по собственному вкусу, а предыдущие дворцы разрушает...