Наверное, среди всех литературных и кинематографических героинь меня привлекают три основных образа. Первый — ласковые понимающие женщины, в жизни которых были "кровь и дети, хлеб и кости". Они не закрывают в ужасе глаза, видя изуродованный труп или мужской детородный орган, они принимают жестокость мира как неизбежное зло, но сами жестокости не привносят. Таковы безрукая богиня, Нуахили, Аино и Ганнур.

Второй образ — легкомысленные и немного распутные, жизнестойкие и жизнерадостные, доброжелательные и даже, возможно, способные на глубокое чувство. Такой была Рейнаджо Рамильо, бесславно окончившая жизнь в смертельных объятиях Хаорте.

И, наконец, третий образ — это умные, зачастую тщеславные женщины, уверенные сознательно или бессознательно в том, что они достойны самого лучшего из всего существующего в этом мире. А, как вы знаете, часто разница между успешным человеком и прозябающим только в том и состоит, что первый когда-то счел себя достойным. Среди таковых — царица Йанга, но говорить я сейчас хочу не о ней, а о двух девицах с похожей судьбой, которые когда-то позволили себе богатство и славу, но, в отличие от пресловутой царицы, не злоупотребили ими.

Ольвия и Аданка, драконьи жены, несчастные девочки, попавшие в беду и умудрившиеся уцелеть. Обе оказались брошены на произвол судьбы (выступившей на сей раз в обличии страшных ящеров), и обеим пришлось приложить весь свой ум и выдержку — много ли ее у вчерашних детей? — чтобы не только остаться в живых, но и обессмертить свои имена.

Если смотреть с точки зрения ролевой модели (оцените, какое умное определение я знаю), то образ Аданки предпочтительнее, чем ее сестры по несчастью. Аданка спокойнее, я бы сказала даже, пофигистичнее, и лучше владеет собой, чем страстная и яростная Ольвия. Если Ольвия просчитывала свою жизнь на годы вперед и в злости и обиде рассчитывала не просто выжить, но и прославиться, и заставить всех, кто отправил ее на смерть, кусать локти, то Аданка не строила так далеко идущих планов и удовлетворялась тем, чтобы пережить следующий день.

Однако самое первое, что они сделали, дабы не погибнуть во цвете лет, — сломали систему, по которой им полагалось играть роль жертвы, и с первого же акта пьесы повели себя не по сценарию, заставив впоследствии сценарий подстроиться под себя.

Как говорил некогда Эвелинин отец, открывай ворота, если судьба стучится. Судьбе ничего не стоит вынести ворота с ноги, но, если ты откроешь добровольно, она может счесть, что вы друзья.