Уж не помню, в какой лекции слышала, что в нашем мире существует два типа культур: "культуры вины" и "культуры стыда". Разделяются они по тому чувству, на котором можно сыграть, чтобы манипулировать человеком. "Культур стыда" больше, и они древнее. В них человек становится уязвим, если считает, что не соответствует идеалу (при этом идеал может быть самым разным, так русская учительница в узбекской школе не могла объяснить детям, что в сказке о трех поросятах положительный герой вовсе не волк). К "культурам вины" принадлежит европейская христианская цивилизация. Здесь человеком можно управлять, если он сочтет себя виновным, причинившим кому-то зло.

Я долго думала, как обозвать культуру моего мира, где нет нравственных координат, а потому невозможны или, по меньшей мере, сильно ослаблены чувства вины и стыда. И решила, что ее можно определить как "культуру тревоги". Чтобы управлять человеком, надо играть на его страхе или беспокойстве — за себя, за семью, за собственность, да за что угодно. В этом человек близок к животному. Но тогда само словосочетание "культура тревоги" выглядит странно, потому что ничего культурного тут уже не остается, только биологическое.