дикий котанчик
Лет шесть назад, еще на старом контактовском аккаунте я беседовала с одной женщиной о Халиноми и... тогда еще Эвелине. Эта женщина приводила примеры из супружеской жизни, прикладывая их к реалиям фантастического мира и браку Халиноми с их сестрицей. Чем больше я читала ее сообщений, тем больше меня передергивало от одной мысли, что Халиноми могут быть такими, как в ее примерах. Скажу сразу, ничего страшного в примерах не было: обычная жизнь. Кто живет с мужчиной, наверное, сто раз попадал в такие ситуации. Но ни одного сообщения я не приведу: во-первых, помню их очень плохо, во-вторых, мне даже думать об этом противно, не то что говорить.
И вот пару дней назад я размышляла над всем этим, и подумала внезапно: если бы то же самое говорилось о драконах, мне не стало бы противно. Наоборот, я посчитала бы все особенности ящериной жизни весьма милыми. Так было, например, с Глаурунгом: сколько Толкин не писал о том, что ящер разжирел, о том, что его брюхо источало зловонную слизь, и о прочих объективно неприятных вещах, я все прощала. Что ни делал Глаурунг, все казалось мне милым, потому что я уже любила его, и досадные мелочи не просто не могли помешать этому, наоборот: преломляясь в моей симпатии, они становились забавными особенностями.
Выходит, в Халиноми видеть милые особенности мне отвратительно. Отвратительно видеть их живыми. Они могут быть сколь угодно жестоки, непримиримы и злы, но быть жалкими, нелепыми, с изъянами — не могут. Верно, поэтому образы Райхо и Ладише, в конце концов, оставили все человеческое и в чистом своем проявлении стали силами неживой природы.
И вот пару дней назад я размышляла над всем этим, и подумала внезапно: если бы то же самое говорилось о драконах, мне не стало бы противно. Наоборот, я посчитала бы все особенности ящериной жизни весьма милыми. Так было, например, с Глаурунгом: сколько Толкин не писал о том, что ящер разжирел, о том, что его брюхо источало зловонную слизь, и о прочих объективно неприятных вещах, я все прощала. Что ни делал Глаурунг, все казалось мне милым, потому что я уже любила его, и досадные мелочи не просто не могли помешать этому, наоборот: преломляясь в моей симпатии, они становились забавными особенностями.
Выходит, в Халиноми видеть милые особенности мне отвратительно. Отвратительно видеть их живыми. Они могут быть сколь угодно жестоки, непримиримы и злы, но быть жалкими, нелепыми, с изъянами — не могут. Верно, поэтому образы Райхо и Ладише, в конце концов, оставили все человеческое и в чистом своем проявлении стали силами неживой природы.