Как-то в голозадой школьной юности был в моем творчестве Очень Ангстовый Герой, который любил страдать. Нет, не так, Страдать. Даже СТРАДАТЬ. Не то чтобы любил, скорее, привык так жить, мучиться, терзаться, сосредотачиваться на своей боли. Погиб он, как можно догадаться, мучительною смертью. И было у него семеро детей (никаких отсылок к Феанору, честно). И вот когда Очень Ангстовый Герой умер, а его подруга отошла от дел, перестав интересоваться судьбой своего потомства, их сыновей и дочерей пустили с молотка.

Через много лет один добрый господин снова собрал всех семерых под своей рукой, но годы рабства не прошли для них бесследно. Кто-то озлобился, кто-то сделался насторожен и недоверчив, кто-то из просто умной кисоньки превратился в хитрую сволочь, которая будет улыбаться, ведя тебя на верную гибель. И ладе Хаорте, тогда еще в человечьем облике, был среди них. Благодаря некой мечтательности, задумчивости и отрешенности, он перенес годы неволи легче прочих.

С тех пор, как я писала об этом, прошло несколько лет. Я подросла, а со мной подросли и тараканы. Переизбыток человеческого в искусстве стал меня тяготить, и я больше не давала нечеловеческим героям антропоморфного облика. Так ладе Хаорте стал просто чудовищным змеем, тварью бессловесной.

В своей новой истории он также попадает на несколько лет в своеобразную неволю. Она могла обернуться для него нескончаемой мукой, если бы все эти годы он не провел в зачарованном сне, едва чувствуя жажду, голод, холод и боль от раны. Сыграло ли роль то, что самый первый, еще человекообразный Хаорте, умел отрешиться от дурной действительности, или то, что рептилии, испытывая лишения, впадают в своеобразную спячку, или все это вместе — как знать. Главное, что Хаорте не был похож на своего отца, не любил и не желал страдать, предпочитал уйти от удара, нежели принять его, и не только сумел развить отвлечение от тухлой реальности восьмидесятого левела, но и стать главным героем истории, ничего в ней не делая.