Вот описание одного (из множества) неудавшегося сватовства к Эдроф, которому Шичининтай были свидетелями. Несмотря на то, что на Эдроф не хотели жениться из суеверия, менталитет и религиозно-мифическая картина мира в моей фантастической вселенной таковы, что создают достаточно благоприятный психологический климат, и в отношениях между людьми гораздо меньше дичи, чем в нашем прошлом и даже. как мне кажется, в нашем настоящем.
__________________________

В тот день не было женщины во всей Суари наряднее, чем Эдроф. Платье ее было из мягчайшего белого хлопка, лишь ворот украшала золотая нить. Небесно-голубой халат же, напротив, весь был вышит золотыми узорами. Невесомые золотые цепочки перевивали косы, лежащие у нее на груди, а головное покрывало, украшенное единственной золотой каемкой, слепило глаз белизной. Как мрамор – сказал бы князь. Как снег – сказал бы Фарра. Эдроф никогда не видала снега, но слышала, что на родине ее матери, в далекой Вертолии, пару месяцев в году с неба падает холодная белая пыль, которая обращается в воду от тепла.

– Куда это ты так нарядилась? – Эсу сидел на бортике фонтана, мельчайшая взвесь воды на его волосах казалась драгоценным украшением. Фарра сидел с ним, нож ловко мелькал в его руке, обстругивая брусок дерева, но что он вырезал – того Эдроф видеть не могла.

Эдроф хотела присесть рядом с ними, но волнение заставляло ее оставаться на ногах. Она в любом случае не смогла бы усидеть.

читать дальше– Не хочешь – не говори, – хмыкнул Эсу, заметив ее замешательство.

– Князь Эсфаради из Западного Лаурадамана будет просить моей руки, – сказала Эдроф. – То есть я надеюсь, что будет просить. Сначала он должен хотя бы взглянуть на меня. Он добрый друг моего брата и не обидит нас без нужды.

– Если бы Гефзели увидел тебя в этом наряде, он бы в тот же день на тебе женился, – заявил Эсу.

Его попытка подбодрить – если, конечно, это была она – вышла несколько неловкой, и Эдроф не нашлась, что ответить.

– Ты красивая добрая женщина, – произнес Фарра. – Отчего ему не жениться на тебе.

Чужеземцы, они не видели зловещего знака в шрамах на ее лице, и Эдроф улыбнулась печально.

– Спасибо вам. Мне пора идти.

– Удачи, – без особой душевности пожелал Эсу.

И она поспешила во дворец.

Асхали пока был один. Знатный гость еще не явился, и князь, казалось, пребывал в мрачном расположении духа. Когда она вошла, он сидел на троне, подперев кулаком подбородок, и постукивал пальцами по резному подлокотнику. Эдроф приблизилась к нему и прижала руки к груди в знак сердечного приветствия.

– Сейчас ты прекраснее, чем все мое владение. Я впервые не хочу, чтобы тебя увозили отсюда, – признался Асхали, увидав ее.

Он подхватился и, шагнув к ней, крепко обнял. Но, когда отстранился, лицо его оставалось мрачным, будто он не верил в успех грядущего сватовства, и Эдроф нежно прикоснулась к его щеке.

– Отчего ты печален, милый князь?

Ответить он не успел. Кованые золотом двери вновь распахнулись, и в зал шагнул… стоило думать, то был ее возможный жених. Эдроф тут же повернулась к нему лицом и снова прижала ладони к груди.

Эсфаради был, верно, ровесником ее брата или чуть старше. Высокий, он казался несколько худощавым из-за явно выступающих скул. Черные глаза под густыми тяжелыми бровями смотрели, впрочем, без угрозы. Короткая острая бородка клином выдавалась вперед. Ни с кем из его родичей, владык Срединного Лаурадамана, не сложилось у Асхали столь близкой дружбы, как с этим человеком. Вероятно, отдать Эдроф ему было лучшей мыслью, и единственное, что останавливало брата – далекая дорога да суровая природа Западного Лаурадамана.

Селиться там можно было лишь на востоке, и чем дальше к западу – тем более безлюдела земля. Небольшие города сменялись поселками, поселки – обиталищами диких племен скотоводов, которые одни только и знали, как ходить по песку, чтобы не разбудить спящих под ним чудищ. Земли этих племен переходили в горячую пустошь, которую лишь страшные облака пепла, выходящие из жерл вулканов, могли преодолеть. Заканчивалась эта земля на крайнем западе ужасным Огненным обручем, где не было ничего живого и лишь Сабхати властвовал безраздельно. Устрашит ли хозяина этих владений знак на ее лице?

– Вот моя сестра, Эдроф, – представил ее Асхали. – Ты должен был слышать о ней, а если не о ней, так об ее саде. По всему материку идет о нем молва.

Эсфаради взглянул на нее, и Эдроф улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ. Но угол его рта дрогнул, и улыбка померкла спустя мгновение. Тем не менее, он еще прежде, чем приветствовать брата, произнес:

– Я вижу, что красота твоей сестры не уступает красоте твоей земли, а глаза ее теплы и ярки, как солнце.

Эдроф было жарко от волнения и быстрой ходьбы, она вспотела, но боялась снять халат и покрывало: как бы Эсфаради не решил, что она таким образом ненавязчиво себя предлагает, и не рассердился бы. Она поднесла край покрывала ко лбу, чтобы промокнуть пот, и гость, заметив это, тут же обратился к ней:

– Если вам нездоровится, госпожа, вовсе нет нужды здесь стоять. Я уже увидел все, что хотел, и вы можете отдохнуть в прохладном покое, а я поговорю с вашим братом.

Эдроф хотела было ответить, что ей не дурно, просто жарко, но поняла внезапно, зачем он это сказал. Прочие ее женихи не отличались подобной вежливостью и прямо при ней изобретали невероятные причины, по которым они только сейчас вспомнили, что им ни в коем случае нельзя жениться на лурдской царевне ни даже договариваться о браке.

– Вы очень добры, – улыбнулась она. – Я и правда несколько утомилась.

И она покинула тронный зал, и прошла в маленькую комнату для отдыха неподалеку, и опустилась на подушки, и служанка принесла ей прохладного сладкого вина.

***
– Хорошо, что ты хотя бы отослал ее, – мрачно проговорил Асхали. – Не думаю, что она хотела слушать очередную безумную сказку о ревнивой жене, грубости на брачном ложе или о том, как вредно для ее кожи солнце.

– Я не хотел, чтобы она решила, будто я отказался жениться на ней, едва увидев ее лицо.

– О, она все поняла. Потому и сказала, что ты очень добр.

– Видят небеса, я не хотел ее обижать! Но почему ты не сказал мне, что она носит метку проклятия?

– Да какую, будь она неладна, метку! – вскричал Асхали. – Неужели ты тоже веришь в эту чушь! Она была в лихорадке и изрезала лицо, и, уж прости, не взяла зеркала, чтобы смотреть, ровно ли режет! Это суеверие, только и всего! Покажи ее чужеземцу – он и внимания не обратит на шрамы!

– Я слышал, что она была проклята, когда носила дитя, а затем – случайно, как ты утверждаешь – нанесла на лицо знак дурной бесплодной земли. Даже если она ничего не видела, сама судьба водила ее рукой, чтобы предостеречь того, кто захочет жениться на ней. Ты говорил, что потом она родила мертвого ребенка, а что дальше? У нее есть дети?

– Нет.

– За десять лет брака?

– Ее мужу больше нравилось таскать себе в постель других женщин.

– Возможно, он тоже не захотел связываться с ней, его можно понять.

– Странное дело. – Асхали устало потер переносицу. Он был раздражен и утомлен и, хотя не желал, чтобы голос выдавал его обиду, полностью скрыть ее не смог. – Наемники уверены, что она приносит удачу, а ты заявляешь, что она принесет тебе беду.

– Какие наемники?

– Та знаменитая семерка, что я взял в плен весной.

Эсфаради задумчиво поскреб бороду.

– Я не подвергаю сомнению слова твоих воинов, – медленно произнес он. – Я женюсь на ней, если ты скажешь мне честно, что эта женщина чиста от любого рода проклятий.

– Да зачем, – горько усмехнулся Асхали. – Кому нужен брак, в котором муж боится жены, а случись что в твоей земле – ты будешь подозревать в том ее несчастливый дар. Нет уж, лучше я вовсе отдам ее чужеземцу, которому даже в голову не придет искать в ней причины его бед.

– Я знаю, ты обижен. – Эсфаради заговорил примирительно, как будто желал успокоить его. – И я хотел бы жениться на твоей родственнице, чтобы сохранить и упрочить нашу дружбу. Твоя старшая дочь, Нергелеф, я слышал, еще не замужем. Сколько ей лет?

– Четырнадцать, – без особого воодушевления отозвался Асхали.

– Она не носит… знаков, которые могли бы меня смутить?

– Нет. – Асхали не удержался от ехидной гримасы.

– Тогда, может быть, если уж я приехал, ты дашь мне встретиться с ней и, если она окажется не против, обсудим помолвку?

Асхали тяжело вздохнул. Очевидно было, что всякий новый отказ ранит Эдроф, хоть она не показывает того и остается, как прежде, доброжелательна и спокойна. Однако, видят небеса, он ценил стремление Эсфаради укрепить их дружбу и не мог и не хотел пренебречь им.

– Да будет так. Нергелеф сейчас, наверное, в саду, и, думаю, будет рада уделить тебе время. Пойдем.

***
В саду Эдроф, наконец, сняла халат и покрывало и присела на бортике фонтана. Водяная взвесь летела ей в лицо, оседала на волосах, и по жаре не было большего наслаждения, чем сидеть здесь. Чтобы занять руки, Эдроф медленно выплетала из волос ненужные уже золотые нити. Она скорее почувствовала, чем увидела, что кто-то приблизился к ней, и обернулась к неожиданному гостю.

Фарра стоял рядом, и Эдроф улыбнулась ему, приглашая сесть с ней. Прихрамывая, он подошел и опустился на бортик фонтана.

– Твоя помолвка прошла удачно?

– Весьма, – усмехнулась Эдроф. – Князь женится на моей племяннице.

– Почему?

– Видимо, она понравилась ему больше, чем я.

Фарра был как будто смущен. Он явно не желал ее расстроить, и Эдроф хотела уже сказать, что все хорошо, и она, как и коротышка Гефзели, привыкла к отказам, когда Фарра внезапно что-то протянул ей.

Это был вырезанный из дерева тюльпан, в самой сердцевине которого красовалась золотисто-красная яшма. Сложно было поверить, что эти грубые руки, из которых и живой-то была только одна, могли проделать такую тонкую работу. Тронутая подарком, Эдроф приняла цветок и положила себе на колени.

– Спасибо. – Она нежно взяла обе его руки, живую и железную, и поцеловала. – Идем со мной, я сделаю нам шербет. Сегодня ужасная жара.