дикий котанчик
Это будет пост про ацтеков, ибо все дороги ведут в Теночтитлан, но начну издалека.
Я русская, родившаяся и прожившая всю жизнь в Беларуси. Вы видите в этом что-то необычное? Что-то достойное подколов и особого отношения? Я нет, а вот некоторые наши университетские преподы видели. Один, который вел философию, заставлял меня отвечать всякий раз, когда мы проходили русских философов, таким образом, отвечать мне надо было чаще, чем любому другому студенту. Но сейчас расскажу про другого препода, на экзамен которого я пришла, почти ничего не зная по предмету (там и предмет был мутный, надо сказать). Мне очень повезло, что вместо того, чтобы спрашивать меня по билетам, он решил втянуть меня в отвлеченную дискуссию. А вы знаете, сказал он, что русские на самом деле не столько славяне, сколько финно-угры, вот, мол, есть какие-то там данные. Я дискуссию поддержала, чтобы скрыть свое незнание билетов, но думала при этом так: чувак, ты напрасно пытаешься меня задеть или развести на спор. Во-первых, мое этническое самосознание определяется более широкой общностью, чем нация. Во-вторых, разве корни народа или человека хоть сколько-нибудь определяют его ценность?
И вот сейчас в "Ацтеке" я вижу подтверждение собственных мыслей. Там герой доходит до легендарной ацтекской прародины, собственно Ацтлана, и по пути, да и на месте назначения узнает о своих далеких предках неприглядную правду. Мол, никакие они не носители высокой культуры и даже не отважные искатели лучшей доли, а просто сборище культистов, изгнанное приличными людьми в пустыню за кровавые жертвоприношения.
Он возвращается домой, чувствуя себя униженным и глубоко несчастным, однако по пути его посещают такие мысли:
И все то долгое время, пока я уныло тащился на восток, меня переполняли мрачные, горестные мысли, ибо собственный народ виделся мне плодом дерева, уходящего корнями в болотную тину и питаемого человеческим навозом. Но, взглянув на это с иной точки зрения, я постепенно пришел к новому заключению. Люди — не растения. Они не привязаны к своим корням и не зависят от них. Люди подвижны и вольны уходить сколь угодно далеко, если у них окажется достаточно способностей и характера для поиска лучшей доли.
Мешикатль издавна чванились своими славными предками, которых, как мне дали понять, скорее стоило бы стыдиться. Однако обе эти точки зрения были в равной степени нелепы: не стоило ни хулить, ни превозносить своих давних предков за то, какими стали мы, их потомки. Мы стремились к чему-то лучшему, чем болотная жизнь, и мы добились своей цели. Мы переселились с острова Ацтлан на другой остров, ничуть не лучше прежнего, и уже сами превратили его в величайший и великолепнейший город — настоящий центр знания и культуры, из которого они неуклонно распространяются до самых дальних земель, без нас так и прозябавших бы в дикости, нищете и невежестве. Каким бы ни было наше происхождение, какие бы силы ни подтолкнули нас, но мы после этого толчка так или иначе поднялись на высоту, никогда не достигавшуюся прежде никаким другим народом. И нам нет нужды что-то доказывать и объяснять или извиняться за наши истоки и за наш трудный путь, ибо в конце его мы все-таки поднялись на вершину. Для того чтобы вызывать уважение всякого другого народа, достаточно лишь сказать, что мы — мешикатль!
Я русская, родившаяся и прожившая всю жизнь в Беларуси. Вы видите в этом что-то необычное? Что-то достойное подколов и особого отношения? Я нет, а вот некоторые наши университетские преподы видели. Один, который вел философию, заставлял меня отвечать всякий раз, когда мы проходили русских философов, таким образом, отвечать мне надо было чаще, чем любому другому студенту. Но сейчас расскажу про другого препода, на экзамен которого я пришла, почти ничего не зная по предмету (там и предмет был мутный, надо сказать). Мне очень повезло, что вместо того, чтобы спрашивать меня по билетам, он решил втянуть меня в отвлеченную дискуссию. А вы знаете, сказал он, что русские на самом деле не столько славяне, сколько финно-угры, вот, мол, есть какие-то там данные. Я дискуссию поддержала, чтобы скрыть свое незнание билетов, но думала при этом так: чувак, ты напрасно пытаешься меня задеть или развести на спор. Во-первых, мое этническое самосознание определяется более широкой общностью, чем нация. Во-вторых, разве корни народа или человека хоть сколько-нибудь определяют его ценность?
И вот сейчас в "Ацтеке" я вижу подтверждение собственных мыслей. Там герой доходит до легендарной ацтекской прародины, собственно Ацтлана, и по пути, да и на месте назначения узнает о своих далеких предках неприглядную правду. Мол, никакие они не носители высокой культуры и даже не отважные искатели лучшей доли, а просто сборище культистов, изгнанное приличными людьми в пустыню за кровавые жертвоприношения.
Он возвращается домой, чувствуя себя униженным и глубоко несчастным, однако по пути его посещают такие мысли:
И все то долгое время, пока я уныло тащился на восток, меня переполняли мрачные, горестные мысли, ибо собственный народ виделся мне плодом дерева, уходящего корнями в болотную тину и питаемого человеческим навозом. Но, взглянув на это с иной точки зрения, я постепенно пришел к новому заключению. Люди — не растения. Они не привязаны к своим корням и не зависят от них. Люди подвижны и вольны уходить сколь угодно далеко, если у них окажется достаточно способностей и характера для поиска лучшей доли.
Мешикатль издавна чванились своими славными предками, которых, как мне дали понять, скорее стоило бы стыдиться. Однако обе эти точки зрения были в равной степени нелепы: не стоило ни хулить, ни превозносить своих давних предков за то, какими стали мы, их потомки. Мы стремились к чему-то лучшему, чем болотная жизнь, и мы добились своей цели. Мы переселились с острова Ацтлан на другой остров, ничуть не лучше прежнего, и уже сами превратили его в величайший и великолепнейший город — настоящий центр знания и культуры, из которого они неуклонно распространяются до самых дальних земель, без нас так и прозябавших бы в дикости, нищете и невежестве. Каким бы ни было наше происхождение, какие бы силы ни подтолкнули нас, но мы после этого толчка так или иначе поднялись на высоту, никогда не достигавшуюся прежде никаким другим народом. И нам нет нужды что-то доказывать и объяснять или извиняться за наши истоки и за наш трудный путь, ибо в конце его мы все-таки поднялись на вершину. Для того чтобы вызывать уважение всякого другого народа, достаточно лишь сказать, что мы — мешикатль!