Короче, я обнаружила, что у "Дочери Монтесумы" есть как минимум два перевода, и тот, который я слушаю, во-первых, в сети отсутствует в виде текста и есть только в аудиозаписи, а во-вторых, он более адекватный, чем тот, который можно скачать текстом.

И говоря "адекватный", я имею в виду вовсе не правильность перевода имен и названий (которая в текстовой версии гораздо лучше, ибо в аудио они все сокращены или искажены), а буквально смысл. Не знаю, что ближе к оригиналу, но аудиоперевод мягче. Там нормальный Кортес, прикиньте. Просто чувак с благими, в общем, намерениями, но заебанный ответственностью. Тогда как в текстовой версии он что-то среднее между религиозным фанатиком и пьяным матросом. Говорит и делает одни и те же вещи, но, как говорится, есть один нюанс.

И так как текстовую версию вы найдете в любом поисковике, я тут выложу самый показательный кусок из аудиоверсии (сдача Куаутемока и решение о пытке). Оффтопиком - мои комментарии. В жирной заливке - пассажи, которые особо легли мне на душу. Что до стиля изложения, то он, на мой взгляд, весьма неловкий и присущ обоим переводам. Видимо, он принадлежит самому Хаггарду, и на мой художественный вкус - так себе.

***
отрывокВскоре после того нас разлучили и, высадив на берег, препроводили к одному уцелевшему дому, где квартировал Кортес и где он приготовился встретить императора. Окруженный своею свитой, испанский предводитель стоял на плоской крыше этого дома, наскоро изукрашенной, со шляпой в руке, в почтительной, приветливой и вместе с тем полной достоинства позе. Подле него была, как всегда, Марина – более прекрасная и милая, чем когда-либо. По ее глазам я увидел, что она узнала меня. Но мы не обменялись с ней ни одним словом, так как в этот момент все взоры были обращены на Куаутемока и Кортеса, на победителя и побежденного.

Все по-прежнему гордый и спокойный в своем царственном величии Куаутемок, походивший теперь скорее на живой скелет, чем на человека, приблизился к группе испанцев и заговорил твердым, почти повелительным голосом:

- Я Куаутемок, император этой несчастной страны, Малинче. Все, что только человек мог сделать для защиты своей родины и своего народа, я старался сделать. Но, видно, сами боги были против нас, и твоя сила превозмогла мою силу. Делай со мной что хочешь. Но я был бы тебе очень благодарен, если бы ты сейчас же приказал убить меня или дал мне возможность самому покончить с собой. – И он почти любовно дотронулся до меча, висевшего на боку у Кортеса.

- Не бойся ничего, Куаутемок, - сказал растроганный Кортес. – Ты сражался как герой, таких людей мы уважаем. От меня тебе не грозит никакой опасности, мы, испанцы, любим доблестного неприятеля. Смотри: здесь приготовлена пища. – И Кортес указал на уставленный яствами стол. – Она приготовлена для тебя и твоих людей – ешь, и пусть они тоже едят, ведь вы нуждаетесь в этом. А после мы будем говорить.

И мы расположились вокруг стола и ели сколько кто хотел. Я думал при этом, что хорошо было бы умереть от несварения желудка. В это время привели к Кортесу Текуишпо, жену Куаутемока, и еще нескольких других женщин, в том числе и Отоми. Кортес чрезвычайно почтительно раскланялся с пленницами и просил их к столу.

В это время один испанец, все время внимательно вглядывавшийся в мое лицо, подошел к Кортесу и шепнул ему что-то на ухо. Я видел, как лицо последнего вдруг омрачилось и брови сурово сдвинулись.

- Скажите, - обратился он ко мне по-испански, - вы тот ренегат-изменник, который содействовал ацтекам в их войне против нас?

- Я не ренегат и не изменник, генерал, - ответил я. – Я англичанин и сражался в рядах ацтеков, потому что имел на то свои причины и основания, как имею причины и основания ненавидеть испанцев.

- А! В таком случае вы действительно будете иметь эти основания в самом непродолжительном времени. Эй, слушай! Повесить этого изменника там, на мачте того судна!

Но вот Марина, наклонившись к уху Кортеса, стала что-то горячо говорить ему. До меня долетали слова «скрытое золото», после чего Кортес с минуту колебался, затем крикнул:

- Не вешать его сегодня! Но пусть за ним присматривают строго, чтобы он не ушел! Завтра я рассмотрю его дело.

Ко мне подошли два испанца и повели меня к лестнице вниз. Проходя мимо Отоми, я как будто споткнулся и упал к ее ногам.

- Прощай, жена! Что бы ни случилось, молчи.

- Жди меня у врат смерти. Я иду за тобой.

И она помогла мне подняться. Один же из солдат ткнул меня своим тяжелым сапогом. Кортес увидел это и грозно прикрикнул на него:

- Я приказал вам стеречь этого изменника, но не бить его! Ты срамишь нас в глазах этих диких! Посмей только еще раз тронуть его – и ты будешь примерно наказан! Бери пример с этой женщины: она, голодная, отложила еду, чтобы помочь ему, а ты что сделал! Отвезите его в лагерь – и смотрите не причиняйте никакого зла.

Солдаты повели меня. Оглянувшись, я увидел искаженное скорбью и отчаянием лицо Отоми. Идя дальше, я прошел мимо Куаутемока. Он подошел ко мне и крепко пожал руку (не слышала, чтобы у ацтеков был такой обычай).

- Прощай, брат. Игра наша сыграна. Теперь нам пора отдохнуть. Благодарю тебя за твое мужество, твою помощь и дружбу, верную до конца.

- Прощай, Куаутемок. Ты пал, но ты велик в своем падении (имя Куаутемока на науатле означает "Падающий орел") – и доблести твои покрыли тебя бессмертной славой. Прощай.

- Ну же, вперед, что тут долго разговаривать! – понукали солдаты.

Меня посадили в лодку, и после нескольких часов пути через озеро Тласкалан (Тескоко же, нет?) мы пришли в испанский лагерь.

<…>

Но я стал замечать, что в лагере начинало царить какое-то недовольство, и однажды увидел через окно, что на площади, куда оно выходило, было большое сборище солдат. Затем сюда явился сам Кортес на белом коне и в богатом одеянии. К нему подошли несколько человек офицеров и стали гневно высказывать какие-то претензии, на которые он ответил довольно длинной речью, но расслышать ее я, конечно, не мог. На другой день после этого ко мне вошли четыре солдата и повели меня к Кортесу. Подле него, как всегда, стояла Марина. Кругом сидело несколько человек из его боевых товарищей. Некоторое время Кортес молча смотрел на меня, затем спросил:

- Ваше имя Вингфельд? Вы полуангличанин-полуиспанец? Вы были осуждены воплощать собой некоторое время индейского бога Тескатлипоку – и мы вас спасли от смерти на жертвенном камне при взятии теокалли. Но после того вы встали на сторону ацтеков и сражались с ними против нас. Вы были ближайшим другом и советником императора Куаутемока. Правда ли это?

- Да, генерал, все это правда.

- Прекрасно. Но теперь вы наш пленник, и как изменник своей крови и своему народу, как человек белой расы (откуда понятие белой расы в 16 веке - это такой же анахронизм, как называть Марину предательницей своего народа, что тоже, кстати, есть в этой, да и не только в этой книге; все эти идеи родом из 19 века, во времена же Конкисты вряд ли они могли прийти кому-нибудь в голову), обагрявший свои руки кровью своих собратьев-христиан (а вот это уже более достоверное для тех времен деление на своих-чужих), вы заслужили смертную казнь. Казнь через повешение, как изменник.

- Так, стало быть, и говорить больше нечего, - спокойно заметил я.

- Нет, ошибаетесь. Теперь остается еще сказать, - продолжал Кортес, - что, хотя преступления ваши, несомненно, велики, но я готов подарить вам жизнь и даровать свободу, даже устроить вам проезд в Европу, если вы согласитесь указать нам, где скрыты сокровища Монтесумы, которые были отняты у нас во время ночного сражения Печальной ночи. Что вам известно место, где скрыты эти сокровища, - в том мы имеем несомненные доказательства, поэтому не отпирайтесь.

Была минута колебания, но я вспомнил свою клятву, вспомнил, что подумала бы обо мне Отоми, если бы я оказался так малодушен, и отвечал:

- Я ничего не знаю о сокровищах Монтесумы. Прикажите меня казнить, генерал.

- То есть вы хотите сказать, что решили не говорить нам? Одумайтесь, пока не поздно! Даже ваша клятва ацтекам недействительна теперь, когда этот народ стерт с лица земли (ну, не перегибай), а богатства его – моя законная добыча. Я должен иметь это золото, чтобы заплатить моим доблестным товарищам, которые требуют награды за свою службу и труды. Поймите, что, кроме уговора, есть еще пытка – и, как мне ни противно прибегать к этому последнему средству, но, если вы вынуждаете меня, я должен буду решиться и на это.

- Я в вашей власти, генерал. Я ваш пленник, и вы можете поступить со мной как хотите. Но как доблестный воин и победитель, будьте великодушны к павшему неприятелю: прикажите меня казнить без промедления.

- Я не могу этого сделать, если бы даже и хотел. Я здесь не просто генерал, а главнокомандующий, глава церкви и глава испанцев. На мне лежит ответственность за все и обязанности по отношению к моим товарищам. Итак, мне остается только предоставить вам выбор: или указать нам, где скрыты сокровища Монтесумы, или быть преданным в руки дона Сарседы до тех пор, пока он не найдет средства заставить вас сказать нам что мы должны узнать.

Услыхав эти слова, я понял, что от де Гарсиа, если ему будет поручено пытать меня, трудно ожидать пощады. Но моя гордость и честь одержали верх, и я, превозмогая свой страх перед пытками, повторил еще раз, что мне ничего не известно.

- Попросите сюда дона Сарседу, - сказал Кортес.

Наступило молчание. Марина нагнулась к его уху и что-то горячо говорила ему. Сначала он слушал ее, затем досадливо оттолкнул от себя.

- Не могу я этого сделать! Не могу пощадить его, когда товарищи требуют от меня золота! Они подозревают даже, что я украл его для себя, утаил от них! Дальнейшая судьба моя, быть может, даже жизнь зависит от этого! И что для тебя этот человек? Он знает, где золото. Наш шпион видел, как он отправлялся тогда вместе с другим шпионом, который не вернулся больше из этой поездки и которого они, вероятно, убили. Не утруждай же меня, Марина, своими просьбами. Ты знаешь, что у меня и без того много забот.

Закрыв лицо ладонью, Кортес погрузился в глубокое раздумье. Обстоятельства вынуждали его, человека по натуре своей отнюдь не жестокого и благородного, поступать против себя и во многом насиловать себя.