Мои стихии - земля и вода. И если земля - это что-то уютное, родное, теплое и надежное, то вода меня подчас пугает. Впрочем, я с трепетом отношусь к тому, что захватывает дух и заставляет сердце замирать (у меня даже гидрочка симпатичная на аватарке), посему в этой подборке - реки, озера и водопады. И даже пара-тройка фонтанов
Ванная - источник вдохновения и спонсор странных мыслей, что доказано до меня. Сегодня в душе я размышляла о судьбах мироздания и устройстве Вселенной Богородице и Люцифере, вернее, об их отношении друг к другу. Ведь, грубо говоря, она приходится ему мачехой...
Вспомнился эпизод из "Истории сношений человека с дьяволом": один человек заключил сделку с Сатанаилом и подписал договор. Но потом испугался вечного пламени и сжег свою копию договора. А когда попросил Люцифера вернуть его копию, князь отказался. Тогда несчастный взмолился Божьей матери, и она обещала заступиться за него. На рассвете Мария встретилась с Люцифером и потребовала у него отдать копию. Сатанаил согласился (вынужден был согласиться?), добавив, что это в последний раз и больше поблажек не будет. Договор был уничтожен.
Вот я и пытаюсь представить себе эту сцену - встречу Марии и князя. Как они обращались друг к другу? Как были настроены? Как друг на друга смотрели? Почему-то мне кажется, что Богородица не могла пылать к отверженному ангелу лютой ненавистью. Быть строгой - могла, а ненавидеть - нет. В общем, представить не получилось: не достигло мое воображение такого уровня. Но может быть, когда-нибудь...
Очередная недоэротическая зарисовка о Лилит и Люцифере. Читать вместо снотворного.
... снотворноеУлыбаясь и отбрасывая за спину смоляную прядь, она всегда говорила, что ему дано больше.
У него был Ад, ревущий тысячей голосов, опасный и кровожадный, но покорный своему владыке, как пес, были братья - нерушимая стена за спиной, неизменная поддержка, опора, которую все стрелы Небес не смогли бы выбить. У нее были израненные ноги и обожженные руки, тело из глины и голос из рассветного серебра, сорванный от крика и плача.
У него был адамантовый панцирь и такая же воля, очерствевшее от боли сердце и холодный рассудок. Была смелость не отводить взгляда перед бывшими своими братьями и сила не опускать рук в трудные времена. У нее не было иной защиты, кроме ласкового взора, иного оружия, кроме улыбки, а это неверные союзники и часто они оставляли ее на растерзание злой судьбе.
У него были тяжелые крылья с когтями на сгибах, крылья, что преодолевали за один взмах полверсты, у него был венец на золотых кудрях и глаза, в которых плескалась тысячелетняя мудрость, придавленная вековой яростью. У нее были мягкие ладони и легкие пальцы, которые умели только ласкать и никогда не держали ни лука, ни кинжала.
У него был меч как молния и щит как лунный диск, был город из золота и плащ из огня, было государство, которое по великолепию и мощи могло тягаться с небесной державой. У нее были округлые груди, широкие бедра и мягкий живот, к которому он припадал губами, как к святому источнику.
У него было имя утренней звезды, пресловутой Хайлал, о которой ходит легенда среди израильского народа, у него были волосы цвета золотой зари, который даже огонь Геенны не смог выжечь. У нее было имя звезды ночной и волосы, как ночь, темные, мягкие и длинные, ароматом которых он дышал в жаркие часы любви.
У него за плечами был скипетр наместника Создателя на Небесах, вооруженный мятеж, падение с огромной высоты и девять дней беспамятства в серном озере. У нее - всего лишь неудавшийся брак и слабовольный супруг, слишком мягкий, чтобы принудить ее к близости, слишком малодушный, чтобы достойно пережить ее уход.
У него был княжеский штандарт, кровью алеющий, войско, при виде которого устыдилась бы самая могущественная из когда-либо существовавших армий, было пять рек и девять огненных поясов. У нее было девять лент в волосах, несколько десятков прислужниц и собственные покои в золотом дворце золотого города - впрочем, она с легким сердцем принимала то, что и это принадлежит ему.
У него был престол, у его ног ревела, пресмыкаясь, древняя Тьма - не потому что была слабее... хотя нет, все правильно, была. У него были честолюбие и стремление всем назло, всему вопреки, во что бы то ни стало, чем бы ни откликнулось... У нее был страх перед Геенной и желание укрыться от ее опасностей, желание оказаться как можно дальше от этого красно-черного мира, желание спрятаться на груди у кого-нибудь сильного, желание целовать эту грудь, желание вынуть из нее сердце и себе под ноги бросить...
У него был княжий венец, колесница, запряженная черными конями, гривы которых были чистый огонь, увечная левая лодыжка, к которой так часто в порыве нежности припадали ее губы, печать в виде пятиконечной звезды и власть над созданной Всевышним планетой. У нее было уже совсем не девственное лоно, породившее сотни дьявольских исчадий, было имя Матери Всех Демонов и право уходить и возвращаться, когда пожелает...
Улыбаясь и отбрасывая за спину смоляную прядь, она всегда говорила, что ему дано больше.
Гравюры Густава Доре на библейскую тематику (из "Потерянного Рая" совсем немножко, честно )
Возвещение (чего не люблю, так это пошлых шуточек о том, что, мол, Гавриил к Марии не только с благой вестью являлся, но и кой с чем посущественнее. Пушкин, конечно, великий поэт и всякое такое, но есть вещи, над которыми шутить нужно осторожно)
смотреть дальшеElie nourri par un ange (кто-нибудь знает, как это переводится?)
Ангел в подземелье
Рафаил рассказывает Адаму и Еве о враге рода человеческого (к Мильтону)
Ангел, посланный на спасение Израиля
Ангел показывает апостолу Иоанну путь в Новый Иерусалим
Ангел (да, просто ангел )
Воинство падших ангелов (к Мильтону)
Ангельские колесницы (одна из любимых, ибо какой же русский...)
Дорога в Иерусалим
Лестница в Небеса
Низвержение (аллегорично)
Поле битвы (к Мильтону)
Рассвет Люцифера (к Мильтону)
Рождение Христа (ну, разве Мария не красавица? *_*)
Рой небесных сил
Смерть египетских младенцев (... ангел идет по земле, осеняя двери крестом. Те, кто спит за такими дверьми, будут спать до света... (с))
Стигийский собор (к Мильтону)
Товия и ангел (историю все помнят, да?)
Юдифь показывает служанке голову Олоферна (О_о а я как раз фильм про нее нашла (про Юдифь, а не про голову) из серии "Библейские сказания")
Явление ангела Валааму (одна из любимых, ибо ну прекраснейшее же существо)
Прегрешнья наши, Господи, прости нам. Пусть никто не обвинит меня в тиранстве. Сорок лет вожу народ я по пустыне, Чтобы вымерли родившиеся в рабстве. Про жестокий им назначенный экзамен Знают путники бредущие едва ли, Эти женщины с бездонными глазами И мужчины, что оковы разбивали.
Тот, в ком с детства кровь от страха в жилах стынет, Неспособен жить при равенстве и братстве. Сорок лет вожу народ я по пустыне, Чтобы вымерли родившиеся в рабстве. Вот идут они, словам моим поверя, Позабыв об униженьях и напастях, Но нельзя войти в сияющие двери С синяками от колодок на запястьях.
Все возможно только средствами простыми, — Мы в самих себе не в силах разобраться. Сорок лет вожу народ я по пустыне, Чтобы вымерли родившиеся в рабстве. След причудливый за нами вьётся гибко. Звон бубенчиков и топот караванный. Тем, кто вышел вслед за мною из Египта, Не добраться до Земли Обетованной.
Схоронив своих мужей в песке постылом, Плачут вдовы в белом траурном убранстве. Сорок лет вожу народ я по пустыне, Чтобы вымерли родившиеся в рабстве. Треплет ветер их убогую одежду. Солнце гневное восходит на Востоке. Я внушаю им покорность и надежду И считаю им отпущенные сроки.
Бурдюки с водой становятся пустыми. Серый коршун растворяется в пространстве. Сорок лет вожу народ я по пустыне, Чтобы вымерли родившиеся в рабстве. Скоро смерть в свои холодные объятья И моё возьмёт измученное тело, Но не должен прежде срока умирать я, Не закончив мне порученное дело.
И покуда не скончается последний, Буду я водить народ мой по барханам. В царство светлое войдёт его наследник, Лишь родителя увидев бездыханным. Мне на посох всё труднее опираться. Бог всевидящий, меня не слышишь разве? ... Чтобы вымерли родившиеся в рабстве, Чтобы вымерли родившиеся в рабстве!
Как-то беседовали мы с Flash, и я призналась, что, если таки доведется мне повстречать ангелов, вести я себя буду не как взрослый уравновешенный человек, а как пятилетняя девочка, которой все интересно и ново, все хочется потрогать, особенно крылья. И, конечно, много чего другого еще потрогать, но крылья в первую очередь На что мне предложили так себя и вести, если вдруг. Потому как, учитывая их возраст, я не слишком отличаюсь от пятилетней девочки. Сегодня я вспомнила эту беседу, и сочинилось такое вот стихотворение.
У меня есть пять лет, толстый кот и пытливейший разум, А еще мама, папа, сестренка и кукольный столик. Я не знаю еще, что на свете есть слово "обязан". Я не знаю еще, что на свете есть слово "достоин".
У меня много мягких подушек и платьев нарядных, Вот одно мои кошки вчера, доигравшись, порвали. Я не знаю еще, что на свете есть слово "навряд ли". Я не знаю еще, что каких-то вещей не бывает.
У меня есть магический садик и лес заповедный, Где живут мои чудища в темной таинственной глуби. Я не знаю еще, что какие-то чувства запретны. Я не знаю еще, что отец нашу маму не любит.
"Ну, чего ты сидишь - все котлеты же скоро остынут!" И на бабушкин голос из кухни несут меня ноги. Я не знаю еще, что какие-то мысли постыдны. Я не знаю еще - оттого я счастливее многих.
Образ этого существа - Ларока - пришел ко мне еще на июльском фолк-фесте, но с тех пор я не отразила его ни в рисунке, ни в стихотворении, ни даже в краткой зарисовке, чтобы не забыть. Однако он никуда не делся, и, спустя столько времени, напомнил о себе. Я доподлинно не знаю, кто такой этот Ларок, но из того, что мне известно, - это дух и душа огромного леса, как хвост дракона обвивающего дворец, в котором прячется от человеческих глаз вечно печальная Королева Птиц, покровительница южных земель Джалассе, Алаян.
Не ходи к Алаян, не тревожь ее вечной печали, Не топчи сапогами изъезженных пыльных дорог. Кто без спросу пройдет в заповедном лесу, повстречает Только гибель, которую шлет пробужденный Ларок.
Не ходи к Алаян, Королева тебе не ответит. А затихнет в лесу птичье пенье - беги со всех ног. То из плоти земли поднимаются чудища-дети, Что созвал страшным криком к себе пробужденный Ларок.
А не смог убежать - просто встань и не смей защищаться. Тот, кто с миром пришел, не боится хозяина чащ. Вкруг тебя соберутся, дыша хрипловато и часто, Дети леса - и ты за себя не поднимешь меча.
А случится один на один повстречаться с Лароком - Ты узнаешь его по трем загнутым черным рогам - Поклонись до земли и сойди, уступая дорогу, И не вздумай просить ни о чем, коли жизнь дорога.
Может статься, однако, что он вдруг к тебе обернется, И позволит чего пожелаешь просить у него. Ты не требуй ни славы, сияющей ярче, чем солнце, Ни любви, что, как омут, затянет тебя с головой,
Ни богатства, ни власти, ни мудрости также не требуй, А проси проводить тебя за руку прямо туда, Где чертог Алаян и где море смыкается с небом, И тебя Королева услышит... пожалуй... тогда...
Автор много курил и кололся, прежде чем это написать. Умной мысли нет, морали нет, идеи нет, хотя особенно талантливые все равно умудряются найти. Воспринимайте сказку про говорящие пальмы как страшилку для наркодетишек.
Во времена, когда людей на земле были еще не тысячи даже - сотни, когда холодной поры года не существовало, а солнце было щедро на тепло, росла возле реки старая пальма. Много восходов и закатов видела она на своем веку, много раз прогонял под ее сенью овец сын Ламеха и Ады, Иовал, подолгу сидел на берегу, мастеря из воловьих жил и пальмовой древесины инструмент, способный издавать мелодичные звуки. Иногда на берег с ним приходила и сестра его единокровная, Наамах, и пела, и от голоса ее травы стряхивали покрывшую их за ночь росу, цветы распускались, а солнце, казалось, светило ярче. И старая пальма любила прекрасную отроковицу, не зная и не предчувствуя грядущей беды.
Река годами не меняла русла и была вечна, как небо и как ветер, но дети, невечные людские дети вырастали. Иовал начал приходить на берег один, но все реже, а со временем и его шаги пальма перестала слышать в утреннем полусне. Жизнь шла своим чередом: сыновья Ламеха взяли жен, семья увеличилась, и земли стало не хватать. Наамах, вероятно, превратилась в необыкновенной красоты женщину, которую всякий почел бы за счастье взять в жены. Верно, сидит она теперь под крышей из пальмовых ветвей, прядет овечью шерсть, кормит нежной грудью дитя да поет чародейным голосом печальные песни, только уже не для нее, старой пальмы.
читать дальшеСколько прошло дней, месяцев, лет в одиночестве, молчаливое дерево не смогло бы сказать. Рассветы и закаты слились в один непрерывный час, и времени для раздумий и воспоминаний у пальмы было достаточно. Где они, те, кого она знала еще детьми, к чьим разговорам прислушивалась, чей смех звучал на этом берегу каждый день... Никто не мог уже ответить, и стояла старая пальма, гордая и высокая, позабытая в своем одиночестве и дорогая еще только солнцу, которое любит всех без разбора.
Сколько прошло дней - уж никто не сочтет, только однажды на заре появилась на берегу женщина необыкновенной красоты. Черные волосы ее свивались крупными кольцами, укрывая покатые плечи, падая на высокую грудь. Колдовские глаза, опушенные густыми ресницами, утратили детский блеск, присущий им когда-то. Сейчас в них отражались такие глубины, что и старая пальма почла за лучшее не всматриваться. Женщина была в тягости, и подходил ей срок разрешиться от бремени, темные глаза оглядывали знакомый с детства берег, выбирая, должно быть, место для предстоящих родов.
Но, стоило Наамах обнять толстый ствол, как будто сильнейший порыв ветра сотряс дерево - так было дитя в ее чреве чуждо земной природе.
Пальме бы рухнуть тогда и погибнуть, да Наамах вместе с собой погубить, но не сделало этого старое дерево. Женщина, обнявшая его, прижавшаяся щекой к шершавой коре, была той самой, что много месяцев назад пела на этом берегу, заставляя весь мир внимать зачарованно ее голосу. И пальма не смогла причинить ей вред.
- Что же забыла ты меня, Наамах? - еле слышно прошелестели ветви над черноволосой головой. - Что же не пришла отдохнуть под моей сенью, что же перестала петь на моем берегу?
- Разве могла я забыть родные места, где мне каждая травинка милее нового дома, - отвечала Наамах, вздрагивая от первых родовых схваток. - Разве могла я забыть тебя, когда в детстве каждый день отдыхала в твоей тени.
- В чей же дом ты ушла, милая Наамах? Кому досталось счастье назвать тебя супругой?
- Лучше тебе не видеть края, в котором стоит мой дом, а брак мой, право же, не из тех, которые благословляют Небеса.
- А как имя твоего мужа, Наамах? Может быть, он мне известен?
- С его именем на устах люди отвечают убийством на убийство и ударом на удар, его имя - для всякой вражды, что идет ради справедливости, его зовут ненавидящие, дабы извести ненавистного, и обиженные, дабы отомстить обидчику.
Пальме бы рухнуть тогда и погибнуть, да Наамах вместе с собой погубить, но не сделало этого старое дерево. Капли горячего пота, выступившие на высоком лбу, хотело стереть, но неподвижно было и могло только вздыхать обреченно да спрашивать печально:
- Тяжко ли тебе, Наамах?
И, зарываясь дрожащими пальцами в густые жесткие волоски на теплом стволе, отвечала красавица со стоном:
- Тяжко мне, матушка... сил больше нет.
- Хватит тебе сил, милая, всем хватает. Еще твоя мать так же меня обнимала, когда рожала сперва брата твоего, потом тебя. - Говорила - и не верила в то, что говорит. У Циллы человеческие дети были, от человека зачатые, человеком рожденные, а припавшая к пальмовому стволу женщина дьявольское семя вынашивала. - Ты мне как дочь родная, Наамах, я тебя ребенком знала, игривой девочкой, я тебя отроковицей видела, почти созревшей для замужества, я поддерживаю тебя сейчас, так скажи мне: что произошло с тобой, как ушла ты из родительского дома - силой ли увел тебя демон или по доброй воле согласилась, сладкими речами прельщенная?
- Не уводил он меня и похитить не грозился, только ночами за левым плечом стоял, волосы перевивал звездами, на ухо шептал сладкие обещания, в губы целовал, в ноги падал, и сдалась я, не устояла, да и теперь пошла бы за ним, как позовет... Поддержи меня, матушка, ноги слабеют, в глазах темно, упаду я...
- Страшно тебе, Наамах, а мне страшнее, - отвечала старая пальма. - Ты боль забудешь скоро, а сын твой еще много боли людям принесет, и в ответе я останусь - потому что могла обрушиться и погрести тебя под собой, а вот стою и помогаю появиться на свет свирепейшему из демонов.
- Не оставляй меня, матушка... - умоляла Наамах, и старая пальма чувствовала ее страх, когда маленький дьявол разрывал чрево изнутри, раскрывал нежное лоно, торопясь скорее выбраться в мир, которому он принесет столько же мучений, сколько рождающей его матери.
И пальма стояла. Стояла тогда, когда женщина, опираясь на раздвинутые колени, цеплялась за нее как за спасительную руку, когда, чтобы заглушить рвущийся из груди крик, кусала теплую кору, когда, выталкивая из материнской утробы сгустки крови и слизи, на траву упал младенец, чье тело было чистый огонь, - и выжег землю дочерна.
Пальме бы рухнуть тогда и погибнуть, да Наамах вместе с собой погубить, но не сделало этого старое дерево. Оно глядело на держвшую ребенка женщину, чьих рук не опаляло окутывающее его пламя, глядело на детские ладоши, обхватившие налитую молоком грудь, на требовательные губы, еще не научившиеся выносить приговор в одно слово, но уже по-хозяйски впившиеся в материнский сосок, и думало о том, что все-таки позволило свершиться, возможно, самому страшному из бедствий.
... Сколько лет минуло с тех пор, сколько раз взошло и зашло солнце, сколько детей родилось, сколько поколений сменилось - кто сосчитает. Стояла недвижимо старая пальма, глядела на реку да за холмы, слушала песни птиц, но той самой, любимой, которую могла петь лишь одна женщина на земле, больше не слыхала.
Цветам так и не удалось свернуть головки в ту ночь, травам не удалось покрыться росой наутро - на берег реки пришел человек. Был он худ и бледен, подволакивал правую ногу, борода его была нечесана уже много дней, а грязные волосы растрепались и закрыли глаза.
Вслед за человеком пришел пожар. Огненный столп, огненный смерч, вихрем пронесшийся по берегу, обративший цветы в пепел, траву - в прах, набросился на несчастного, рухнувшего на колени перед старой пальмой, обнявшего ее, как последнюю надежду, тщетную и пустую... Смерть в огне - расплата за убийство, справедливая и жестокая. Горящие руки не выпустили шершавого ствола, будто приросли к нему, и пламя, не делающее различия между виноватым и правым, перекинулось на податливую древесину. Уже пылая, старая пальма увидела в огне две тени. Одну - черную, как подземное озеро, а вторую - плоть от плоти огня, такую же яростную и полыхающую.
- Ты можешь гордиться мною, отец, - говорил пламенный дух, и голос его смешивался с ревом пожара. - Я научился воздавать людям по злодеяниям их и определять меру вины и наказание для каждого.
- На самом деле, сын мой Сорат, существует одно наказание для всех злодеев - гибель, - отвечал забравший сердце Наамах. - Только каждому своя.
Пальме бы рухнуть много лет назад и погибнуть, да Асмодееву супругу вместе с собой погубить, но не сделало этого старое дерево, пожалело...
Посвящается Flash, вдохновившей меня своей поистине волшебной творческой работоспособностью, и Нефилимчику, потому что до такой степени укуриться я могла только после ее постов.
Там, за черной рекою, колышется лес И тропинку скрывает древесная сень, Надеваю на пальцы я девять колец По количеству ангельских падших князей.
Надеваю на пальцы я девять перстней, Что лежат на песке возле черной воды. А десятый мой перстень - в подарок волне, От костра моего низко стелется дым.
Кто к воде подошел - тот уже не жилец, А кто в реку ступил - тех не выпустит сель. Надеваю на пальцы я девять колец По количеству ангельских падших князей...
***
Кольцо оловянное Первый перстень надетый - из олова и янтаря, И на солнце огнем ограненные камни горят. Хоры жриц кровожадных с тимпанами славу поют Солнцу, жгущему землю - последний оплот и приют.
От сгорающих нив поднимается медленно пар, Колос мог бы взрасти, но под дланью твоею упал. Над страной, помертвевшей от жара, висит тишина, Значит, жертва, великая жертва светилу нужна.
На руках твоих - кровь, на губах твоих - мед и вода. Бедный люд что имел - все тебе, богу солнца, отдал. Сжалься, солнце, над тысячу раз искупившими грех, Огради их от засух и зноя, царь Адрамелех.
***
Кольцо серебряноеПомянуть бы к ночи святых отцов, Снять с двери засов, Вскинуть вверх лицо. Серебром сверкает мое кольцо, Да не нужно мне серебра...
Деньги правят явнее, чем цари, Коль дают - бери, Да везде горит Ярче блеск монеты, чем блеск зари, Расцветающей по утрам...
Ты внушаешь людям, что в мире нет Ни сильней монет, Ни важней монет Ничего, и тот, кто презрел их вред, - Тот хозяин лесов и гор.
Ты смеешься: как же они слабы, О свои гробы Разбивают лбы, Силясь слиток золота раздобыть. Веселись же, Ваал-Фегор!..
***
Кольцо медноеТретье кольцо из меди и камня лала, В недрах багровых дышит огнем закат. Встанет могучий царь в одеяньи алом, Меч раскаленный в сильных сожмет руках.
Айшма! - бросались в бой кочевые рати. Айшма! - стонал песок, принимая кровь. Сжалься! - кричали женщины. - Сжалься, хватит! Мало. - Ответ был короток и суров.
Много ли знает та, что Творцу молилась, Мира прося для мужа и для детей... В мире нет мести - в мире есть справедливость, Коей железом требует Асмодей.
***
Кольцо железноеВойна да немирье - стезя твоя, до битв как никто охоч. Кольцо из железа надену я и на берег выйду в ночь. Прямой, и свирепый, как волк лесной, и жадный до крови князь. Как может на час тот забыться сном, с чьим сердцем война срослась.
Младенцев швыряли своих в огонь, не ведая, что творят. Ты темный народ попирал ногой, и не было злей царя. Ты в гущу сраженья бросался, рад, что крови хлебнет клинок. Шаги твои в ужас вгоняют Ад, простертый давно у ног.
Что жажду кровавую утолит, что сердцу покой вернет? Ты слез не видал, не слыхал молитв, но страшно - терпеть твой гнет. Спущусь по тропинке в зеленый лог, кольцо подниму к луне. Ты слышишь, безжалостный царь Молох? Прошу, пригаси свой гнев...
***
Кольцо золотоеТы катись, мое колечко, Да за реку, да по лесу, Не сверкай на солнце златом И рубином не сверкай. Говорят, что время лечит, Но по правде лечат бесы - Льстивой речью, сном проклятым Да объятьями греха.
Ты катись, мое колечко, До родимого порога, Приводи гостей желанных, Завлекай ко мне в покой. Говорят, что время лечит, - Я лечусь луной двурогой: Заживет любая рана Под луною колдовской.
Ты катись, мое колечко, Не лесами, что горели, Не в пески, где гибли царства, Не в крутой зеленый яр. Говорят, что время лечит, Только ложь целит быстрее. Сладкий яд - мое лекарство, Исцелитель - Велиар.
***
Кольцо свинцовоеУ черной реки всем дорогам конец - Идущих вода схоронит. Шестое кольцо мое - чистый свинец, И камень по перстню - гранит.
Из падших лишь ты потерял что имел - Свет солнца стал хуже, чем нож. Ты слепнешь от света, ты видишь во тьме И холод теплу предпочтешь.
Не так был наказан сам вождь мятежа, Как ты, избегающий дня. Так выйди к реке, Рофокаль, мне не жаль, Что ты не увидишь меня.
***
Кольцо бронзовоеПерстень седьмой дороже любых подарков - В роскоши мог тягаться бы и с венцом. И под лучами солнца блестит неярко Бронзой мое кольцо.
Царь величавый западной части Ада, Алый штандарт трепещет над головой. Жемчугом, лалом, яшмою и агатом Кубок украшен твой.
Роскошь, разврат и лень - непростое дело, Если учить людей отвергать добро. Коль к богачу на ложе восходит дева - Выучил Астарот.
***
Кольцо стальноеНебо зарницей на равные части расколото, Зноем потянет с реки полыхающей, огненной. Перстень восьмой - из металла, что ярче, чем золото. Перстень восьмой - он из стали, что крепче, чем олово.
Сердце владыки неложной надеждою радовал, Мудро на ярость его милосердьем ответивши. Низко склонялось в почтении княжество адово, Первое, да и, пожалуй, любимое детище.
Может, кому-то ты жестче Молоха покажешься. Может, и прав кто зовет Вельзевула безжалостным. Только из праха и пепла встает твое княжество. Вставши, ложится на плечи великою тяжестью.
***
Кольцо адамантовоеА кольцо мое - Все сплошной алмаз. Видно, не дает Спать спокойно власть. Горячит умы, Совращает дух, И в объятья тьмы Все за ней идут.
Что любил и знал Упадет во прах, Отгремит война, Отшумят ветра, Содрогнется Ад, Захлебнется крик, Трое медных врат, Ни одной двери.
Столкновенье сил, Столкновенье воль, И не вам просить Доброты Его. Кровь отри с меча, Пот отри с лица. Раньше - раб, сейчас - Светоносный царь.
Хруст ноября. Листья шуршать устали. Мягкий покой им принесут снега. Кони бредут - миля пути, верста ли. Кровью блеснет в ухе вождя серьга. Как объяснить, что на земле творится? Как услыхать тихий небесный хор? Ждут в сундуке мирра, янтарь, корица. Глядя на юг, щурится Мельхиор.
В праве пустынь каждый шакал - законник. Доли воды - сильному и вдове. Ветер пустынь бьет по лицу - запомни, Душу свою только огню доверь. Там где Мизрах, воины и поэты, Там где Магриб - женщины и базар. Смирну, сандал, шахматы и монеты Прячет в суму яростный Балтазар.
Сказки лесов помнят одни лианы, Мудрость лесов знают одни слоны. Палкой в песке чертит меридианы Старый моряк - тот, что сошел с луны. Сколько ни спорь, дождь обернется лужей, Даже царю надо снимать венец. Едет Каспар, дремлет под шаг верблюжий. В ветхой шкатулке ладан и леденец.
Признавайтесь в любви, даже если боитесь отказа, Даже если на все сто процентов уверены в нём. Говорите смешные слова и нелепые фразы, Озаряйте обыденность тусклую ярким огнём.
Признавайтесь в любви, не жалея ни слов, ни эмоций. И не бойтесь остаться, растратив себя, на мели. В жизни, кроме любви, нет других маяков, карт и лоций. А без них кораблям никогда не достигнуть земли.
Признавайтесь в любви тем, кто нужен вам, дорог и близок. (Лучше сделать, чем плакать, что мог, но, увы, не успел.) Исполняйте мечты и, смеясь, потакайте капризам, А малыш-купидон поколдует над меткостью стрел.
Признавайтесь в любви, не пытайтесь скрывать её в сердце. Не страшны холода, если вы отдаёте тепло. Если вашим огнём удалось хоть кому-то согреться, Вы поймёте когда-нибудь, как вам в любви повезло.
Стандартная квартирка в Москве или в Ленинграде - кошка на подоконнике лежит, разглядывает прохожих, как вдруг у неё в голове включается радио, необычное радио «только для кошек»:
«Uwaga, Uwaga, Aсhtung, Aсhtung, Внимание всем хвостам!!! Attention, Attention, кошки мира, мы обращаемся к вам!
Вчера Гагарин своим кораблем проделал в небе дыру, уходит воздух, кончается воздух, скоро мы все умрём, закончится воздух часам к четырем, тогда мы все и умрём!» Кошка думает: - Странно. Неужели и я умру?
«Убежать нельзя, переждать нельзя и заделать дыру никак. Погибнут птицы, жирафы, потом хозяин, дальше очередь крупных собак… Повезёт лишь рыбам в морях самых дальних, дельфинам, подводникам и китам»
Тогда кошка лезет в пододеяльник, она всегда спасается там.
Сегодня на семинаре по фольклору преподавательница рассказала нам такую историю.
В семье, где она живет уже два года во время экспедиций, у мужа каждый июль во второй половине месяца случаются многочисленные эпилептические припадки. Притом, что с мозгом у него все в порядке. Его обследовали в разных клиниках, но не увидели ни малейших симптомов эпилепсии. Жена утверждает, что ежегодные приступы начались сразу после свадьбы.
На самой свадьбе, как водится по обычаю, она обколола подол платья иголками - крест-накрест. Скрещивающиеся иглы должны были отвратить от нее дурной глаз, так как на свадьбах молодые подвергаются риску быть испорченными завистником-недоброжелателем, который, как правило, всегда находится.
Во время свадебного пира - а гостей приглашали много, две сотни - это еще не предел - к невесте подходили незнакомые люди и словно бы невзначай советовали сменить платье. В конце концов, их советы слились в ее ушах в один нестройный гул, твердящий: "Смени платье, смени, надень другое..." Она не надела.
Когда пришла пора входить в дом, где стояла супружеская постель, невесту, которая должна была войти первой, словно что-то не пустило через порог, оттолкнуло. Медлила она, мялась, не в силах объяснить, что происходит и почему от дома прочь тянет. В конце концов, жених не выдержал, шагнул через порог сам, принимая на себя то, что предназначалось ей, а невесту за руку за собой втянул.
Уже утром, когда она сменила платье, три десятка иголок с прошлого куда-то пропали. Сколько ни искали, нигде не могли их найти, будто расплавились защитные иглы. А во второй половине июля у мужа случился первый приступ...
Большинство моих стихотворений делятся по тематике на две группы:
а) по иудейско-христианской мифологии; б) по миру Джалассе.
Вот и подумалось мне собрать их в два больших поста, потому как я тщеславна, люблю систематизацию и мне нечего делать.
Стихотворения расположены в порядке обратном написанию. Последние в списке относятся к концу 2011-началу 2012 года.
Плач по ХейлельГоры в страхе обмерли, и светила замерли, И луна растерянно взгляд свой отвела. Как с Небес скатилася да упала за море Заряница алая, светлая Хайлал.
Я искала по лесу, я искала по морю, По горам, расселинам, скалам и пескам. Где иду - не видела, что ищу - не помнила, А вперед гнала меня лютая тоска...
Отзовись же, милая, отзовись, любезная, Дай мне знак, что, павшая, ты не умерла, Мне твое молчание - что стальное лезвие. Что ж со мною делаешь, светлая Хайлал...
Я брела пещерами, я брела обрывами, Я была лисицею, серной и совой, Я с водою падала, шумною, игривою, Я в пустыне слышала бурь голодный вой...
И в страну, где пала ты, жаркую, далекую, С наступленьем осени я, как тень, пришла, И в ущелье, за реку с ледяными токами Я поторопилася, светлая Хайлал...
... Ты лежишь расколота, ты лежишь раздроблена, Солнце правом сильного выбрало твой суд. Я возьму осколок твой, спрятанными тропами Из пещеры сумрачной к свету унесу.
Я возьму домой его да у печки выложу, Пусть хранит очаг он мой от любого зла. Пусть, впитавши жар в себя, замерцает, или же Хватит сил тебе сиять, светлая Хайлал...
***
ЛилитПоменяться бы с тобой, окаянная, Поменяться не местами, так судьбами. Чтоб уста его от ласк были пьяными. Как бы низко мне ни пасть - все на грудь ему.
Поменяться бы с тобой, Матерь Демонов. Ты мне - князя, я тебе - человечество. Но с людьми ты что могла - все уж сделала, А Денницу не заменишь и вечностью.
Поменяться бы с тобой, шаловливая, С сердцем женским дать земные же радости. А ласкать его мне что под оливами, Что под скалами - не менее сладостно.
Поменяться бы с тобой, бессердечная. Да боюсь, подмена будет замечена.
***
Aeshma-devЭто справедливость, а не месть Воздает и мертвым, и живым. Кто придумал сказку, будто меч Не сечет повинной головы.
Там, где митр, оливы и имбирь, Там, где реки - мед и молоко, Я вершу свой суд, я вижу мир И не забываю ни о ком.
К тем, кто лил неправедную кровь, Пьяный от убийств при свете дня, Я приду, сорвав ночной покров, Принесу железа и огня.
К тем, кто был неверен, подл и льстив, К тем, кто лгал в лицо, а в спину бил, Поутру приду, неся в горсти Кровью напитавшийся рубин.
К тем, кто долг супружеский презрел, К тем, чьи жены ночью голосят, По вечерней я приду заре, Поцелуй отравленный неся.
Там, где пламя лишь сгущает тьму, Там, где реки серы да огня, Я вершу свой суд, платя тому, Кто когда-то осудил меня.
***
КарателиБратья, точите мечи! В жалости истины нет. Мир этот слабый вручил Право наказывать мне.
Братья, берите щиты! Вы и одной-то рукой Тех, кто и так уж остыл, Жизни лишите легко.
Братья, седлайте коней! Нам в эту ночь небеса Принадлежат. Чем сильней Вы, тем сильнее я сам.
Братья, идите за мной! Пусть этой ночью суда Кровь нам заменит вино, Слезы нам будут - вода.
Братья, точите мечи! Выйди, бессмертная рать, Коей Всевышний вручил Право судить и карать.
***
Колыбельная для царяНошу тяжелее царского венца Сыщешь ли на Небе, на земле, в Аду... Спи, от войн уставший, спи, подземный царь, Если пожелаешь, то и я уйду.
Спи - уже довольно пролили мы слез. Спи, а за окном пусть бесится гроза. Спи - тебе немало плакать довелось, Пусть теперь все будет так, как ты сказал.
Пусть Небес твердыня упадет во прах, Пусть падут оковы, вырастут мосты. Над садами Рая - жаркие ветра. Над людьми мы будем, а над нами - ты...
От равнин бесплодных, от горящих рек, От земель проклятых встанет рать твоя. Пошатнем престол мы Божий на горе, Помни: где б ни стал ты, рядом стану я.
День в Геенне мрачен, как и ночь за ним, Алый луч Алголя бьется в волосах... Спи, хромой властитель выжженных равнин. Спи, от войн уставший, спи, подземный царь.
***
Колыбельная для царевныКрасным и черным пепел расчертит небо, Вновь веет жаром с далекого Флегетона. Пусть все твои печали уходят в небыль. Пусть все заботы в Лете-реке утонут.
Я в колыбель к тебе влезу черной кошкой. Я охраню тебя от ночных кошмаров. Буду лизать протянутую ладошку И защищу от страхов, больших и малых.
Будет тебе царевна, жемчужный пояс, Будет тебе, царевна, венец янтарный. Нитью алмазной в прядях твоих укроюсь, Ибо улыбка дочери - лучший дар нам.
Будет тебе, царевна, подземный город, Будут тебе, царевна, почет и слава. Будет супруг тебе - и красив, и молод. Будет тебе, царевна, браслет из лала.
Будет тебе, царевна, что ни попросишь. Будут дворцы, и кольца, и ожерелья. Будут туманы утренние и росы, Будут земля, надземье и подземелье.
Только любви людской у тебя не будет. Станут тебе завидовать, рвать на части. Ты уже знаешь, какими бывают люди... Только не в их любви ведь, Царевна, Счастье.
***
Уходить - так уж чтоб...Уходить - так уж чтоб Сразу. Если рвать, то уже С корнем. Ты, назвавший себя Князем. Ты, назвавший себя Вольным.
Если падать, так уж С Неба. Враждовать - так уж чтоб С Богом. Ты, кто сам не ушел В небыль, Не позволил уйти Многим.
Оставлять - так уж чтоб Крылья. А калечить - так уж Ноги. Если взмах - так уж чтоб Миля. Если шаг - то пускай Крохи.
Целовать - так уж чтоб Больно. Если бить - так уж чтоб Наземь. Ты, назвавший себя Вольным. Ты, назвавший себя Князем.
***
ХейлельТут уже решайте сами, быль скажу вам или небыль – Что глядишь, вина вон лучше из кувшина мне налей – А легенда эта будет о том случае, как с неба Пала гордая, взрывная и безумная Хейлель.
Так, в то утро, как ведется, солнце вышло на рассвете, Золотистыми лучами озарило небосвод. Звезд же не было и близко, звезды спали, будто дети, Лишь одна Хейлель-денница повстречать смогла его.
Вот настал горячий полдень, ей уж время удалиться, А не хочет, выжидает да сияет как алмаз. Тут не выдержало солнце: «Не пора ль тебе, денница, Чтоб потом, с приходом ночи, снова ярче всех зажглась?»
Но молчит Хейлель, сияет, да так ярко, что и солнцу Позавидовать бы впору дерзкой утренней звезде, О которой, вероятно, скоро слава разнесется И которая светила вмиг оставит не у дел.
- Хочешь власти над землею? Хочешь днем светить и ночью? Хочешь ангелам дорогу озарять на Небесах? – Гневно спрашивает солнце, но и так понятно: хочет, Оттого горячим блеском по утрам слепит глаза.
Губит место подле солнца, губит власть, и губит слава, И себя сгубила так же горделивая Хейлель. И разгневалось светило, и метнуло луч кровавый. Этот луч пронзил денницу и повлек ее к земле.
И несложно догадаться, что не выдержало тело Ни удара о поверхность, ни паденья с высоты. Так звезда Хейлель разбилась, на осколки разлетелась. Может быть, такой осколок где-то в сердце носишь ты…
Хайлал - лат. "lucifer". В четвертом веке нашей эры христианские монахи, переводившие древнееврейские тексты на латынь, назвали Сатанаила, падшего архангела, ее именем.
***
АсмодейЗаходя, в крови утонет Солнце, звезды заблестят, Принесу тебе в ладонях Прах из Храма-на-костях.
Много пепла, мало крови, Да и та, что есть, горька. Не суди меня сурово: Я ведь лишь учусь пока.
С первой встречи – будто в трансе. Помню, как забылся страх, Как кружилась в диком танце У огромного костра,
Как в огонь бросала травы, Как с тобой – спина к спине – Я плясала. Бог не вправе Помешать тогда был мне.
Как упали, обессилев, Мы в траву под старый дуб… За тобой – я не шутила – В Преисподнюю пойду.
Помню, как была согрета, На твоей уснув груди, Как звала, когда с рассветом Ты под землю уходил.
Как проплакала три ночи, Невзирая на людей. Дверь открыта – если хочешь – Выйду встретить, …
***
МатушкаКроме своих природных детей дьяволы любили брать приемышей. Доставались им дети либо через похищение, либо через проклятие или неосторожное обещание родителей, либо через неправильность в обряде крещения. (с) А. В. Амфитеатров, «Дьявол в быте, легенде и литературе средних веков»
- Матушка, милая, скоро простимся мы: Завтра я в полдень уйду в новый дом. Лучше корзину наполни гостинцами, Косы мои расплети, а потом…
- Свет мой, подарки в корзину положены, А недостанет чего – так прости. Только скажи мне: девице возможно ли Без дозволенья отцова уйти?
- Я ухожу с разрешения вашего, Данного лет восемнадцать назад. Семя чужое уставши вынашивать, Ты прокричала: «Возьми его Ад!»
Тяжестью в чреве и болью изглодана, Ты увядала, бедна и плоха, И проклинала дитя перед родами. Ад не ответил, но Ад услыхал.
- Полноте, полноте, доченька милая. Время с тех пор утекло как вода. Встану крестом над твоею могилою, Но Преисподней тебя не отдам.
Как объясню это мужу и людям я? Сядь, успокойся и слезы утри, Ну, а назавтра порою полуденной Спрячься в подпол, схоронись до зари.
- Поздно мне прятаться. Участи собственной Я не боюсь, но жалею тебя. Вижу уже я когорты бесовские – Духи-герольды приветно трубят,
Сотни огней и столицу подземную, Вижу и зал для торжеств за стеной, Вижу мосты через озеро серное… Матушка, хочешь – отправься со мной…
***
Не грусти, княгиняНочь за окнами, в спальне светильник горит, И в огромном дворце тишина. Ты печальна сегодня, княгиня Лилит. Расскажи, отчего ты грустна.
Почему ты молчишь, глядя в страшную ночь, Где зарницы секут небеса, Почему ты прислужницу выгнала прочь, Девять лент расплела в волосах?
Ожерелья, браслеты и перстни зачем Побросала в сердцах на постель? Крупный локон чернеет на белом плече, И глаза полны темных страстей.
Сколько царств у твоих было сложено стоп, Сколько звезд потерял небосвод. Пожимала плечами со вздохом: "Не то" - И жила, ожидая "того".
Вспоминаешь сейчас всех, кто кровь проливал За один только ласковый взгляд? На полях жарких битв прорастает трава, А погибших укрыла земля...
Или, может, явился во сне райский сад, Где нет места таким же, как мы? Или видела ты, как предвестник Конца Рушит мост из подземной тюрьмы?
Ночь за окнами, в спальне светильник горит, Этот вечер не время для слез. Не грусти, мое сердце, княгиня Лилит, Посмотри, что тебе я принес...
***
О колдунах злонравных… но дьяволом может овладеть лень или упрямство, тогда заклятие следует повторять до тех пор, пока он не явится… А. В. Амфитеатров, «Дьявол в быте, легенде и литературе средних веков», не дословно
Какофония для слуха, Дайте кто-нибудь огня! Я прикончу эту суку, Если вызовет меня.
Начитался заклинаний – И ведь правильных, мудак… Вот выебываться станет – И служи ему тогда.
Снова вызов. Ну-ка тихо! Посмотреть бы им в глаза… Я уже из-за таких вот С личной жизнью завязал.
Третий раз зовет, мудила… Вот схуя он так орал? Что за сволочь начертила Столько ровных пентаграмм.
Оп! Четвертый раз! А, ладно, Потолкуем – не беда. А решит услать обратно – Инквизиции отдам.
***
Отвергнутым посвящаетсяПриходи, милый друг, и садись у колен. Или, хочешь, сама подойду и присяду. Ты расскажешь сегодня о грешной земле? Об утерянной прелести райского сада?
Ты расскажешь, а я буду просто молчать, И кивать иногда, и вставлять восклицанья. Я желала бы видеть хоть малую часть Твоей памяти, но - не с моими глазами.
Расскажи, как ты смертной признался в любви, Как богатства земные ей дать обещался, Как чудовищным прессом гордыню давил Под надеждой на еле возможное счастье.
Расскажи обо всем так, как есть, - без прикрас, Не стараясь представиться в выгодном свете. Сколько раз на признанья услышал отказ, Сколько раз оставался порыв безответен.
Расскажи - и забудь. Лучше выпей вина. Очарован одной, а ведь их будут сотни. Плачь от боли и ярости: я не она, Я не верю, что Бог у тебя душу отнял.
Я не верю, поэтому и не возьму Из того, что ты им предлагал, сотой доли. Не раздаривай сердце незнамо кому. Лучше дай я тебя поцелую в ладони...
Как проклятие Сарре ее красота, Равных коей не сыщешь во всей Иудее. Мало кто из девиц так жестоко страдал От любви злого духа, царя Асмодея.
От подземного князя ни слезы, ни гнев, Ни молитва, ни плеть, ни кинжал не спасали. День и ночь много лет неотлучно при ней. Шепот тихий и вкрадчивый чудится Сарре:
- Серебром бы запястья твои оковать, Жемчуг с моря вплести тебе в черные косы, И шептать жарко полные страсти слова, И прикончить любого, кто глянет без спроса.
И носить на руках над землей и водой, Целовать бы – до слез, до бессилья, до боли. И ввести как супругу в подземный свой дом… Я прошу – лишь кивни в знак согласья – не боле.
- Убирайся под землю к себе, Асмодей. Будь ты хоть фараон, все равно мне не нужен. От таких происходят все беды людей. Духу зла никогда не бывать моим мужем.
- Сжалься, Сарра, молю, покажи мне свой лик! Обернись только раз – и возьму тебя в жены. Гордый князь Преисподней у ног у твоих, Красотою твоей неземной пораженный.
Мир огромный – захочешь – и брошу к ногам, Только слово – и будешь княгиней, царицей. Отчего же ты так холодна и строга? Отчего не желаешь судьбе покориться?
- Не судьба ты мне, демон, проклятье мое! Ах, зачем, о Создатель, зачем я красива! Уходи: здесь не ждет тебя теплый прием. Уходи: о любви этой я не просила.
- Что ж, упрямая женщина, гляну и я, Сколько дней, сколько лет продержаться ты сможешь, Если всякий, кто будет назначен в мужья, – Всякий замертво рухнет у брачного ложа.
И убийства те лягут на совесть твою, Тяжким камнем на душу и цепью на тело. И ты будешь знать точно, кого я убью И что этих смертей ты сама захотела…
***
Княжна адоваОднажды папа принес портрет Красивой девочки на окне. А перед ней – ленты серных рек И почва мертвая из камней.
А перед ней простирался Ад – Земля страданий, ее земля. Ребенок был, как ни странно, рад, Светился счастьем лазурный взгляд.
Улыбка тонкая на губах И чуть прижмуренные глаза. И я спросил: «Почему судьба Решила так ее наказать,
Что всю Геенну дала в надел, Что падших духов дала семьей?» А мне ответил мой старый дед: «Рок не хотел наказать ее.
Взгляни: вся светится. И потом, Ты вряд ли видишь, что вижу я. Она в тепле: у нее есть дом. Она согрета: ведь есть семья».
А за окном ее билась тьма, И плыл в кровавых клубах Алголь, И стлался серый внизу туман – Она касалась его ногой…
Ей было где-то тринадцать лет. Я мог бы много писать о ней. Но лучше: папа принес портрет Счастливой девочки на окне.
***
СеераПрославленный скульптор решил создать портрет, что не тронут дни. Его вдохновила одна звезда, что в небе зажглась над ним. Теченье веков – высший наш судья, не те, что властей бегут. И думалось скульптору: «Высечь я лик Времени в год смогу».
Меч в правой руке, а в другой – часы. Песчинки спешат ползти. Отверженный некогда Божий сын, хранитель земных светил. Легки, словно шелк, пряди змей-волос ложатся на ткань плаща. Дух помнил все то, что уже сбылось, и мало кому прощал.
Под взглядом его горы в пыль и прах стирались, а он песок В часы собирал и вертел в руках гремящее колесо. Не дрогнули даже на миг уста, смеялись глаза одни… А мастер мечтал, будто смог создать портрет, что не тронут дни.
***
Люцифер и ТамараКак ты легко говорила «прости» - Нежно, ничуть не скорбя. Тысячу раз пожалел, отпустив К людям из Ада тебя.
Люди слабы и жестоки, мой друг. Всех, кто не понят, они Тащат по тюрьмам, на пытки, к костру, Ты же – отлична от них.
Больно мне видеть без права помочь Тягостный брачный хомут. Больно представить любимую дочь, Что отдается ему…
Разве твой муж, этот смертный, поймет, Разве оценит твой дар? Как для меня на губах твоих мед, Так для него – лишь вода.
Как для меня скрыт в глазах свет Небес, Так для него – соль земли. Я этот мир подарил тебе весь, Муж – тесный дом подарил.
Я по утрам поцелуем будил, Смертный – под ребра толчком. Я улыбался: «К любому иди», Он – «Не мечтай ни о ком».
Милая девочка, я терпелив. Если захочешь уйти, Прочь унесу от холодной земли, Грудь прижимая к груди…
***
ЗаклинательСколько мучился я с этим демоном – С ног валился уже, но изгнал. И в неровный пролом между стенами Равнодушная светит луна…
На колени швырял духа адского, Заставлял поклониться кресту. Цепь заклятия трижды он сбрасывал, Но я чувствовал: силы растут.
Я не мог допустить поражения И терзал с мастерством палача. Заклинанием, будто ошейником, Стиснул горло, велев замолчать.
Искривились уста одержимого, Под ребром показался стигмат. Демон вышел. А я… дальше жил бы, но Разум густо окутала тьма.
Насмехаясь над слабостью собственной, Позабыть я его не могу: Зачарован очами бесовскими. Все твержу себе: демоны лгут.
Лгут, проклятые, Небо в свидетели. В мире тварей бесчестнее нет. На их речи ведемся, как дети, мы, Но не легче от этого мне.
По ночам я страдаю бессонницей. Душно спать, хоть открыто окно. Стоит веки сомкнуть – сразу вспомнится Дух, твердящий мне все об одном:
«Каждый день ста обличьями новыми, Хмур иль весел ты, трезв или пьян, Появлюсь пред тобой и оковами Привяжу к себе накрепко я.
Что ж изгнать меня больше не пробуешь? Или понял уже, что не выгонишь? Заклинатель, я твой… первый проигрыш. Заклинатель, ты мой… сотый выигрыш».
***
НаамаСлушай, дитя… вот закат потух, Звезды уже горят. … Очень давно Асмодей, злой дух, Сел на престол царя.
А Соломона швырнул в пески, Проклял вовек блуждать. «Глупый, за гордость в пустыне сгинь… Как же я долго ждал…»
Царство и армия, трон, гарем – Это легло у ног. Взявший обличье Царя Царей Мог наслаждаться, но
Сердце отчаянно ревность жгла К Сарре, любимой им. «… Я в каждой паре девичьих глаз Вижу глаза твои…»
Как-то однажды пришел верблюд С девушкой на спине. «В дар от соседей Царей Царю Для сладострастных нег».
Это не Сарра, увы, была, Только на ложе с ней Демон не видел любимых глаз – Эти влекли сильней.
Знала его, как он сам не знал, И ублажала всласть. В сто раз быстрее, чем от вина, Демон пьянел от ласк.
В час же душевной его борьбы Нежно прижмет к плечу, Шепчет: «Хочу, чтобы счастлив был, Знал бы ты, КАК хочу».
А как на город ложится тьма – Ласково льнет к груди… Знала бы, милая Наамах, Кто тебе господин…
Скоро к концу подошла игра: Царь возвратил права, И на глазах у всего двора Демон был изгнан в Ад.
Крылья его окружала тьма, Тело – поток огня. Горько он выкрикнул Наамах: «Ты и таким… меня?..»
Жаркий столб пламени взвился вверх, Демон исчез как дым И не слыхал ее слов в ответ: «Я ведь тебя… любым…»
***
ПадшиеРаньше – Господни слуги, избранные из равных. Раньше – посланцы Света, гордость небесных войск. Ныне – любой родитель, сын его, внук и правнук Знают, что нас бояться нужно сильней всего.
Раньше – гремели трубы, пели тягуче флейты, Звали нас к бою против рабской своей судьбы. Ныне – забыться можно разве что в водах Леты. Впрочем… они бессильны. Этого не забыть.
Раньше – азарт сраженья, встреча свирепых ратей. Раньше – плеснувший кровью первый горячий бой. Ныне – позор и пламя, стоны, слова проклятий. Ныне – без стен темница. Сера, огонь и боль.
Нам говорили, будто нас не запомнит Небо, Будто не впустит больше некогда свой порог, Будто уйдем под землю и превратимся в небыль, Выжгут из Книги Жизни тысячи наших строк.
Кара за бунт – забвенье. Только скажите честно, Лучшие дети Божьи, люди, ответьте нам: Скольких мятежных падших вам имена известны? Многих? А сколько ангелов знаете по именам?
***
Приемыш ЛюцифераАдово пламя бушует в крови. Райское солнце горит в волосах. Демон по сути и ангел на вид – От Преисподней посол в Небеса.
Каждое утро встречает рассвет, Сводит усталость прохладной росой. Днем, глядя в небо, лежит на траве И по чащобам гуляет босой.
Вечером встанет от женских работ, Мужа обнимет, ласкает детей. Ночью же словно кого-то зовет, Но отвечают все время не те.
Ей пентаграммы не нужно и жертв, Крови, заклятий и черных свечей. Только Тамара не видит уже Адской печати на левом плече.
Стерлась под спудом житейских забот, Или небесные духи свели… Только Тамара все так же зовет – Каждую ночь, хоть супруг не велит.
Ввек не согреться на этой земле Той, что узнала жар адских глубин. Сладости нет в человечьем тепле Той, что когда-то сам Дьявол любил.
Пекло – твой дом, злые духи – семья. Помнят, и любят, и ждут. Почему ж Ты не уйдешь? Чем так манит земля? - Я и ушла бы… но дети… но муж…
*
Узами брака плотней, чем цепями, Крестницу Князя сковал этот мир. Мечется, бесится адово пламя: Душно и тесно ему меж людьми.
Вырвется, выбьется, ввысь вознесется – Прочь, только прочь от постылой земли. Быстро и жарко оближет шар солнца, Небо объятием испепелит.
Плакать сквозь смех и смеяться сквозь слезы Станет, и слезы ей будут как мед: Вождь падших ангелов светловолосый Дочь свою крепко в объятьях сожмет.