Вчера увидела в твиттере у одной котяни этот пост.



Ничего не хочу сказать насчет посыла, этих юношей и вправду жаль, но мне из этого послания отчетливо читается: жизни обученных солдат не так ценны, а их гибель достойна меньшей скорби.

Иногда мне хочется закричать на весь мир: прекратите делать вид, будто существует общая для всех шкала ценностей! Что угодно и кто угодно ценны не из-за своей природы, а из-за отношения к ним, потому любая ценность относительна.

Если между вариантами "спасти любимую собаку" и "спасти десять незнакомых детей" ты выбрал собаку, тебе не в чем себя упрекнуть!

Если ты удачно вышла замуж и даже по дому не работаешь, проводя дни в праздности, это не значит, что твой муж заплатил за пустышку. Само твое общество, одна твоя улыбка могут быть ему дороже домашней еды и выглаженных рубашек, в конце концов, можно нанять прислугу.

Если ты плачешь над сильным, а страдания слабого никак не отзываются в твоей душе, с тобой все хорошо!

Я искренне убеждена, что для Бога нет разницы между старым солдатом и новорожденным младенцем, между женщиной и мужчиной, человеком и животным, звездой и планетой, вулканом и озером, все это одинаково дорого для Него.

А потому красота в глазах смотрящего и ценность в сердце оценивающего.

Как я уже рассказывала, моя работа заключается в том, чтобы проверять переводы документов. Документы приходят самые разные, в том числе много материалов судебных и следственных. Это как "Час суда", только все происходит на самом деле. Читая их, я поняла, какая из граней человеческой подлости мне противна больше остальных.

Это когда человек совершил (или готовится совершить) дичь и рассчитывает избежать наказания или, во всяком случае, полной меры наказания, потому что он инвалид, женщина, беременная, пенсионер, многодетный родитель, нужное подчеркнуть. Никогда еще слабость не была таким хорошим щитом, как в наши дни. Ею прикрываются, о ней кричат во все горло, как же вы, суки, тронете беременную многодетную пенсионерку!

Но на мой взгляд, снисхождение — это проявление величия души, и даваться оно должно по зову сердца. На него нельзя рассчитывать, и уж всяко немыслимо требовать его.

Почему женщину и мужчину, действовавших с одинаково злым умыслом и нанесших одинаковый ущерб, должны наказывать по-разному? Почему должны по-разному наказывать пожилого человека и молодого? Инвалида и здорового?

Как речь заходит о правах, так все хотят равенства. А как об ответственности, так мы ничтожные, несчастные, пожалейте, не губите!

Встретилась мне в ленте реконструкция погребения раннего средневековья Северной Европы. Потрясающие фотографии, сохранила себе все. Женщины особенно тронули, у мужчин какие-то уж больно современные лица.

Что меня удивило: комментарии в духе "ппц познавательно, отписка" или "интересно, но опыт такой съемки не для всех". Какой опыт? Что в съемке не так? Мне мексиканский праздник мертвых кажется куда более стремным, чем эта фотосессия. Может, потому что для меня это больше про культуру, чем про смерть.

Пойду напишу все это под постом.

Князь пришел к ней утром третьего дня и казался обеспокоен и подавлен. Эдроф провела его в беседку и, присев у его ног, ласково взяла за руки. Асхали смотрел на нее с улыбкой, нежность была в его глазах, но под нежностью – под нежностью она видела тревогу.

– Что с тобой случилось, милый князь? Я слышала от княгини, что, как вы вернулись из похода, ты ходишь будто сам не свой. Что такого могло произойти, если даже тебя, пленившего величайших воинов, снедает тревога?

– Мне кажется, я совершил ужасную ошибку, – признался князь. – И уже не могу ее исправить. Ты могла бы сказать, что мне стоит говорить об этом с кем-нибудь из моих военачальников, с Руадоше, но кроме тебя, никто не сможет вернуть мне покой.

– Я не чародейка, милый князь. Я могу только попытаться утешить тебя, но я не разбираюсь в твоих делах и не знаю, что происходит, когда ты покидаешь дворец.

читать дальше– Я думаю, в этом деле ты разбираешься лучше меня. – Он как-то странно усмехнулся, но оборвал смешок, будто резко себя одернул. – С тех пор как мы вернулись, ты видела наемников?

– Видела. Они по-прежнему приходят в мой сад.

– Как они себя ведут?

– Как обычно, – растерянно проговорила Эдроф. – С ними что-то случилось, милый князь?

– Я не знаю, как начать… – усмехнулся Асхали. – Когда я впервые увидел их, когда я пленил их, они были оглушены и ранены, и, хотя некоторые из них и вправду имели престранный вид, я сказал себе так: мир велик, и в нем встречаются такие чудеса, которых ты можешь вовек не увидеть даже на благословенной своей земле. Раненые, они были… как все раненые воины. Собственные страдания занимали их куда больше всего остального… куда больше меня. Да ты и сама видела, ты же возилась с ними. Когда я спрашивал себя, зачем я взял их в плен и почему не велел прикончить там же, на поле боя, как велел умертвить остальных, раненых или оглушенных в том хаосе, я отвечал себе, что мною двигало любопытство. Потому я поселил их в своем доме, и велел лечить их, и предложил воевать на моей стороне, и не возражал, когда ты сблизилась с ними. Я столько слышал об этих наемниках, что мне захотелось посмотреть, так ли они ужасны, как описывает молва. И вот недавно я, – он сделал невнятный жест рукой, как будто хотел обрисовать окружность, – … посмотрел.

– Что же ты увидел, мой князь?

– Я не хочу пугать тебя и тревожить, потому обойдусь без подробностей. Но представь себе землетрясение, или песчаную бурю, или пожар. Они мчатся быстрее лошади, поглощая все на своем пути, и так и должно быть, потому что силам природы Небесный Отец даровал мощь, несравнимую с человеческой, но когда столь же разрушительной силой обладает человек… Они мне, конечно, пытались что-то объяснить, когда я спросил, как удается им отправлять к Небесному Отцу ряды и ряды вражеского войска и как разит их оружие. И вроде все, о чем они говорили, и вправду не выходит за пределы человеческой власти. Но только разумом я могу это понять, а душа твердит мне, что они и не люди вовсе.

– Чего же ты хочешь от меня, милый князь?

– Расскажи мне о них! – попросил Асхали. – Ты знаешь их лучше меня, ты видела их всякими, ты должна знать, каковы они!

«Успокой мою тревогу! – будто говорил он. – Убеди меня, что они всего лишь люди».

Эдроф улыбнулась.

– Они любят приходить в мой сад. Я не спрашиваю, почему, но, возможно, во дворце им неуютно или тесно. Не думаю, что им доводилось когда-либо жить при княжеском дворе. Сакалави всего семнадцать лет. Он ушел из дома в тот год, когда я покинула Аламар. Его матушка происходит из варваров, кочующих между Восточным Лаурадаманом и морем, но живет среди суатрийцев, в небольшом городке под названием Мадрохи. И там же живут его сестры. Его отец торгует тканями в столице и изредка навещает мать. Там он женат на другой женщине, но исправно снабжает любовницу средствами, и Сакалави не помнит, чтобы его семья в чем-то нуждалась.

… Длинный шест с широкими лезвиями на обоих концах вращался в его руке так быстро, что трудно было рассмотреть даже форму этой ужасной вертушки. Он разбивал черепа и раскалывал доспехи, и ничто не могло устоять перед этой чудовищной скоростью. Сакалави достаточно было оказаться в одиночку среди врагов, чтобы на десять шагов вокруг него осталось мертвое кольцо, усеянное разрубленными телами. Казалось, столь легкое оружие не может обладать такой разрушительной силой. Когда Асхали попросил дать и ему попробовать, Сакалави согласился необычайно охотно. И тогда князь понял, отчего чудовищная вертушка с такой легкостью ломает любой доспех. Она была невероятно тяжела. Он едва смог оторвать древко от земли, и оставалось лишь гадать, как малорослый Сакалави, на голову ниже него, держит ее одной рукой и вращает так, что шест превращается для смотрящего в колесо.

– Видимо, среди варваров ходит легенда о некоем Цвете Надежды – волшебном цветке, чаша которого всегда наполнена водой, способной в краткий срок срастить любую рану, – продолжала тем временем Эдроф. – Когда Сакалави оправлялся от ран, я слышала от него об этом цветке чаще, чем о чем-либо другом. А когда он едва набрался сил, то пожелал взглянуть на мой сад – он верил, что цветок просто обязан там расти.

… Сакалави тяжело привалился к могучему дубу и сполз на землю. Бесплодные поиски, казалось, отняли у него последние силы, и без отдыха он не добрался бы до дворца. Эдроф присела рядом. Конечно, сад ее был обширен, и они обошли его далеко не весь, но в тех частях, где они еще не побывали, не росло вовсе никаких цветов. Жемчужное озеро лежало перед ними, Сакалави смотрел на неподвижную воду, но едва ли ее видел, взгляд его был задумчив и печален.

– Теперь ты убедился, что в моем саду нет твоего цветка, – очень мягко сказала Эдроф. – Тебе поможет не цветок, а время и отдых. Раны затянутся сами, если ты их не растравишь, это ли не лучшее лекарство, дарованное человеку Небесным Отцом?

Сакалави не отвечал, казалось, полностью погруженный в свои невеселые мысли, и Эдроф спросила осторожно:

– Ты не веришь мне?

– Почему же, верю. В конце концов, тебе лучше знать твой сад.

Он выглядел таким мрачным, что Эдроф хотелось отвлечь его, но она не знала, чем бы сейчас утешилось его сердце, и потому лишь сказала:

– Если я могу что-нибудь для тебя сделать, скажи, я постараюсь выполнить твою просьбу.

Сакалави вздохнул, встряхнул головой, словно отгоняя тоску, и произнес:

– Ладно, давай возвращаться.

– Эсу как будто относился ко мне без особенного радушия, тем более поначалу. Потом я узнала, что женщины вообще кажутся ему довольно бесполезными и скучными созданиями, он, похоже, больше любит мужчин… Он родился в Галайтане, но плохо его помнит: мать продала его, когда ему было шесть лет, и вскоре он попал в богатый дом в Вертолии. Там он почти десять лет услаждал слух хозяев и их гостей своим пением, и он и вправду прекрасно поет, я как-то попросила его спеть мне здесь, в саду. Он ни в чем не нуждался, пока жил в Вертолии, более того, хозяева и гости щедро его одаривали, но через десять лет, устав от такой жизни, Эсу покинул господский дом и больше туда не вернулся. Затем он и назвался Эсу – первым, что пришло ему в голову, когда нужно было представиться – хозяева звали его по-другому. В Тардиоле он встретился с оружейником и хорошо заплатил ему, и тот в несколько дней выковал Эсу клинок ему по руке, и то было весьма кстати, поскольку Эсу отправлялся в Ласс. Там он и познакомился с Сакалави и Вада Ортой и вскоре подружился с ними.

… Широкий меч с изогнутым лезвием выглядел так лишь когда висел в ножнах за спиной наемника. Стоило ему взмахнуть клинком, тот раскладывался на десятки таких же лезвий, и Эсу владел ими столь превосходно, что разглядеть отдельное звено этой смертоносной цепи было почти невозможно. Меч его походил на плеть, разрубающую все, сквозь что она проносилась, и был, видимо, из столь прочного металла, что мог крошить горную породу. Славно постарался неведомый оружейник, будь он проклят.

– Когда яд еще оставался в нем, он отказывался от еды, и я предлагала ему только воду и изредка добавляла в нее мед. Кажется, он наелся меда на всю оставшуюся жизнь и теперь его ненавидит, – улыбнулась Эдроф. – Учти, если когда-нибудь вздумаешь угостить его.

Что до Медже, это тоже имя, которое он взял себе сам, когда отправился учиться в Лидетци. В доме его воспитателя в Тардиоле его называли Ортаярве, а как назвала его мать, он не помнит. Он осиротел рано, и его взял на воспитание наместник Халавира и обучал с тем, чтобы мальчик, когда вырос, стал служить дому своего детства. У Медже, видимо, были другие планы на жизнь, ты, должно быть, замечал, в нем есть некое тщеславие. Хозяева оплатили ему обучение в Лидетци, но, отправившись туда, он не собирался возвращаться к ним и сменил имя, чтобы никто не смог сопоставить Ортаярве из Тардиолы с Медже из императорской столицы. Там талантливого юношу заметил наместник Сувы, очень влиятельный человек, и дал ему место в своем войске, и часто приглашал навещать его дом. У него было двое сыновей-подростков и дочь на выданье, и он хотел выдать ее за Медже, но помолвка… кажется, сорвалась. Медже не уточнял, что случилось, а я не спрашивала. Может, наместник нашел дочери лучшую партию, а может, девица сама передумала.

… Вдоль ладоней Медже тянулись стальные нити, черные, сверкающие, будто неподвижная вода, а вдоль нитей, за пару ладоней от его пальцев, тек огонь, и огонь этот не гас, и Асхали не мог понять, что горит так долго на этих тонких полосках металла, и нити сплетались в сеть, и всякий, кто попадал в эту ловушку, уже не выбирался из нее, и Асхали видел, как тлели волосы и обугливалась кожа, как лопались от страшного жара глаза, и ему казалось, что и его глаза сейчас вытекут из глазниц, не выдержав той нечеловеческой легкости, с которой Медже делал то, на что потребовались бы усилия многих человек и подготовка во много дней.

Но и это было не самым удивительным, что видел Асхали в дни их похода. На поясе Медже висела бутыль с узким горлышком, и, стоило Медже глотнуть из нее и выдохнуть, чудовищный вал огня срывался с его губ и не гас, пока Медже не нужно было сделать новый вдох.

Когда он попросил, Медже закатал рукава и показал ему наручи, внутри которых и были спрятаны стальные нити, и даже, кажется, объяснял, как они горят, но все его слова тонули для князя в реве пламени, и ничего не услышал он из его объяснений.

– А сыновей наместника обучал воинскому искусству Фарра Серебряная Мера из народа войхола. Он происходит из племени марейшей с правого берега Ицели, и у него было четыре брата, и все наемники, и трое погибли, а еще один остался в войске наместника Хардилеи, или тоже мертв, и пятнадцать лет Фарра не слышал ни о ком из его родных. Ему почти сорок лет, и у него никогда не было семьи, и лишь война, война… – Голос ее прервался, и Эдроф тяжело вздохнула. Затем продолжала: – Тебе ли не знать, как живут многие войхола. Фарра сильно пострадал в боях, да ты сам видел его руку и хромоту, и…

… о, князь видел его руку. Только не жалость вызывала она в нем, а содрогание. Внутри простого на вид механизма спрятана была железная цепь, а на ней – пять лезвий, жуткое подобие человеческой ладони. Этими-то лезвиями и хватал Фарра все, что нужно было удержать, и нельзя было выбраться из этой клетки иначе, чем мертвым, и, конечно, сил его не доставало, чтобы поднять лошадь, но выдернуть воина из седла он вполне мог. За спиной носил он четыре диска с зазубренными краями, каждый – на стальном поводе. Диски эти летали так быстро, что казалось, будто не четыре их, а много десятков. Размотав до конца стальной повод, диск тут же возвращался по нему назад, и так Фарра мог выбрасывать их бессчетное количество раз. Механизм, придававший дискам ускорение, он сконструировал с помощью Медже, и, не в силах не восхищаться задумкой этой зловещей пары, князь все же не хотел думать о том, что следующее придет в их головы.

– … они с Медже стали друзьями. И после того, как с дочерью наместника не сложилось, Медже отправился проситься в императорскую армию, и Фарра отправился с ним. Император учел и талант Медже, и заслуги Фарры, и дал Медже небольшой отряд, которому надлежало отправиться в Ласс.

Тогда же Император отправил с ними в Ласс еще двоих, искавших при его дворе удачи – Гефзели и Хонгу, его телохранителя.

– Гефзели! – воскликнул Асхали. – Расскажи о нем!

– Ну, он… – Эдроф внезапно зарделась, – он говорит, что у меня прекрасные волосы и мягкие руки, и что… – Она совсем смутилась и замолчала. – Прости, милый князь, он много чего говорит. Кажется, в отличие от Эсу, он очень любит женщин, и я не исключение. Он родился в Ферши, в деревне близ Ноамы. Его матушка была знахаркой, Гефзели утверждает, что к ней ходили даже из соседнего села – и не было беды, в которой не могли бы помочь ее травы. А беды, милый князь, сам знаешь – кому желудок вылечить, кому ребенка выкинуть, а кому и соседа отравить. Но Гефзели пошел еще дальше и даже выучился читать ради этого. Мне кажется, он знает о растениях куда больше меня и скорее не мне, а ему суждено вырастить Цвет Надежды, если эта легенда имеет под собой хотя бы какое-то основание. Он перебрался в Ноаму, и стал готовить всевозможные снадобья, и сделался весьма известен своим ремеслом. Но затем случилось так, что он склонил к близости жену градоправителя и тот объявил на него охоту. Гефзели пришлось бежать в соседнюю Лидетци, и там он уже, видимо, решил не мелочиться, – усмехнулась Эдроф, – и явился сразу ко двору Императора предлагать свои услуги.

… Долину высохшей реки заполнял грязно-желтый туман. Он тек меж осыпавшихся берегов и каменных навалов, между редких деревьев и мутных луж – всего, что осталось от некогда великой Сергелеви – и в этом тумане таяло все: деревья, камни, лошади и люди, и крик, ужасный крик поднялся над долиной, и Асхали едва удержал испуганно заржавшего коня. А коротышка Гефзели опустил деревянную тубу, из которой выполз туман, и, рассмеявшись противным клокочущим смехом, вернулся к войску.

– В Лидетци на невольничьем рынке он купил Хонгу – думаю, это тоже не первое имя, которое он носит, а сам родом из Саярна. Гефзели боялся, что градоправитель Ноамы подошлет людей, дабы расправиться с ним в Лидетци, и ему нужен был телохранитель. С Хонгой и вправду ходить нестрашно, – она рассмеялась, – только кормить уж больно накладно.

… Хонга не носил оружия, да и не нуждался в нем. Шкура его была такой толстой, что стрелы, втыкавшиеся ему в руки и ноги, не могли причинить вреда, а грудь и спину его закрывал доспех – какой же кузнец выковал его на такого великана? Хонга хватал воинов голыми руками, и черепа трескались в его кулаках, как яичные скорлупы, и все их содержимое вытекало между пальцев, будто из протухших яиц. Что люди! Даже череп лошади Хонга мог одним усилием сжать так, что животное падало замертво.

– О Вада Орте, мой князь, я много не расскажу, да он и сам, кажется, не горит желанием рассказывать. Он всегда говорит о Лассе, и, возможно, там он родился и вырос, но мне кажется, он происходит из другой страны. И в той стране он оставил что-то, что не оставило его. Мне кажется, милый князь, он отправился в Ласс, чтобы убежать от тьмы своей души, и не сумел. Он любит приходить ко мне и говорит, что мое общество ему приятно, и мне кажется, я отвлекаю его от того, что преследует и терзает его сердце, и потому он порой молчалив и мрачен. Но, когда он в хорошем расположении духа, он смеется и шутит, и часто это грубые шутки, но мне радостно оттого, что его душа на короткий миг обрела покой.

… Словно дикий зверь, бросался Вада Орта в гущу вражеского войска, кажется, совершенно не боясь ни копий, направленных ему в грудь, ни стрел, свистящих у него над головой. В деревянные пластинки, покрывающие тыльную сторону его ладоней, вставлены были длинные лезвия, похожие на звериные когти. И сам он, с лицом диким и мрачным, искаженным яростью, походил на раненое животное, и казалось, чем больше крови льет, тем больше радуется его сердце, словно и вправду забывает о чем-то, чего все реки мира не смогут смыть.

– Так в чем же твоя ошибка, милый князь? Что ты сделал такого, отчего теперь мучаешься?

Асхали поднял на нее глаза.

– Я не отрубил им головы, когда мог. А теперь уже поздно.

– Что?

– Подумай сама! – Он схватил ее руки и сжал так сильно, что Эдроф охнула от боли. – Я держу их в неволе, как собак, я сковал их омерзительным колдовством, которое проникает даже в их разум, чтобы видеть там зачатки гнева и злопамятства! Они не могут ни покинуть, ни убить меня, они ненавидят меня!

– Это все не…

– Когда заклятие падет, как смогу я удержать их от мести! Чтобы они снова позволили себя сковать, они должны быть так же слабы, как в день их пленения, но больше нет у меня порошка, обращающего свет во тьму, и никакого колдовства, чтобы сломить их! Что же я наделал, милая сестрица, что я наделал…

– Милый, милый князь, успокойся. – Эдроф гладила и целовала его руки. – Разве они дали понять, что ненавидят тебя? Разве не очевидно им твое милосердие? Разве не понимают они, что любой иной велел бы добить их на поле боя и не стал бы ни лечить, ни вводить в свой дом как почетных пленников.

– Они так любезны с нами, только пока на них эти браслеты. А не будь их, они уничтожили бы тебя, и меня, и мое семейство, и мое войско, и весь мой дом и твой сад обратили бы в пепелище!

… Объятые пламенем, рушились могучие дубы, и беседки тончайшей работы обугливались, исчезая среди огня, и дым страшного пожарища поднимался в черно-красное небо, и не было травы, и земля была такая же черно-красная, и из раны на его груди толчками выбивалась кровь, и не было рук, чтобы зажать рану – все разрубил на куски ужасный меч-плеть – и он мог лишь смотреть, как коротышка Гефзели, распяв на земле обнаженную Эдроф, сладострастно стонет между ее бедер, и лицо ее мокро от пота и слез.

– Я вижу, ты совсем не слышишь меня, милый князь. О чем ты думаешь?

– Я должен был велеть прикончить их тогда, весной, – горько усмехнулся Асхали.

– Нет!

Она вскричала так горячо, что он удивленно поднял глаза.

– Я вижу, ты полюбила их, и не знаю, право слово, радоваться мне этому или огорчаться.

– И ты полюбишь, – убежденно сказала Эдроф, прижав его руки к груди, – когда узнаешь их ближе. Мне неизвестно, милый князь, как тебе следовало бы поступить, но сейчас я вижу ясно, что не здравый смысл движет тобой, а страх. Мои слова тебе не помогут – как и Сакалави, тебя излечат только время и отдых. И будет лучше, если ты проведешь это время с ними. Ты сам говорил, что хочешь приблизить их к себе. Так устрой пир в честь победы, или пригласи их на охоту… нет, это плохая мысль, мне кажется, они не умеют ездить на лошади… или позови на горячие озера, куда ты ездишь с Эсфаради. Ты и сам увидишь: они не питают к тебе ненависти и не вынашивают планов мести. Ты щедрейший и милосерднейший среди всех, кто мог бы распорядиться их судьбой, они не могут не понимать этого!

Асхали глубоко вздохнул. Он не знал, говорила ли она так, потому что и вправду так чувствовала или чтобы защитить наемников от его необдуманных распоряжений, но ее слова казались ему разумными. Опустившись рядом с ней на колени, он крепко обнял Эдроф, и, возможно, из-за волнения, которое все еще терзало его сердце, аромат ее волос показался ему слаще всех цветов ее сада.

Если вы не знаете этого трэшового паблика, вам повезло. Но вот я тут случайно обнаружила две картинки из него, и меня так и подмывает пробить по этим спискам моих любимых героев. Мадоку — как мой идеал женщины, и... пожалуй, Ренкотсу, потому что из Шичининтай только его худо-бедно еще можно сравнить с идеалом мужчины (у остальных все еще хуже).

осторожно: нижеприведенные списки могут оскорбить ваши чувства или вызвать неудержимый ржач


Ренкотсу:

1. Сила духа. До определенной черты, конечно. Если речь идет о самодисциплине — это одно, а если о стойкости в смертельной опасности — другое.
2. Создатель, творец, инициативный и целеустремленный. Еще бы!
3. Принципиальность, порядочность, объективность. Чего нет, того нет. Ренкотсу та еще беспринципная лживая пристрастная тварь.
4. Интеллект, ум. А вот этого не занимать.
5. Физическая сила. Все хорошо.
6. Здоровье психическое и физическое. Тоже все хорошо. Терпимость Шичининтай к насилию — это скорее адаптивный механизм психики. У Суикотсу вот его не было, психика и сломалась.
7. Понимание семейных ценностей и установок традиционной семьи, где мужчина во главе. Ох, с чего бы тут начать... Начну с того, что Шичининтай в целом не выглядят как люди, которые росли в традиционных семьях (по крайней мере, я бы не удивилась, узнав, что их растили только матери, в те времена это было весьма распространено). А Ренкотсу вовсе кажется мне сиротой: какие бы родители отдали здорового мальчика в монастырь? Разве только у них совсем не было средств, чтобы его кормить, но тогда это социальное сиротство. Понимать-то он эти ценности, может, и понимает, но, как и все ценности — только разумом, не применяя к себе. Для себя он, как и прочие его товарищи, предпочитает действовать по ситуации.
8. Создание достойных условий жизни, хозяйственник. Да Ренкотсу вообще как мамка, которая все расскажет, покажет, распланирует семейный бюджет и найдет для детей хорошую школу.
9. Умение ставить и достигать цели. Самый противоречивый пункт, и разве выше уже не говорилось про целеустремленность? Это такая фраза, которую каждый толкует как хочет, но которая красиво звучит. Мне почему-то вспоминаются всякие самцы-альфачи из всратых любовных романов, привыкшие "получать что хотят". А если возвращаться к Ренкотсу, он вовсе не выглядит человеком, привыкшим получать что хочет, скорее — такой себе кошечкой, которая может посмотреть на цель, понять, что оно того не стоит, развернуться и уйти, сохранив свою шкурку.
10. Дисциплина себя и окружения вокруг него. Да, это есть, причем это происходит достаточно мягко, без "потому что я так сказал, вот почему". В общем, не вяжется с обликом сурового мужика на картинке.
11. Отстаивание и защита своих интересов. Сука ору Если вы помните, чем закончилось противостояние Банкотсу и Ренкотсу, который не хотел стать его очередной жертвой, вы поймете, что защита своих интересов зашла далеко, но куда-то не туда.
12. Стремление к постоянному развитию. Трудно сказать. Мне кажется, как и у всякого человека, который не дрочит на развитие, а просто живет свою жизнь, развитие происходит само собой и достаточно естественно.
13. Общественная деятельность, взаимодействие с единомышленниками. Господа, я отойду, мне надо проржаться.
14. Отсутствие вредных привычек (алкоголь, курение, переедание и т. п.) Не думаю, что чувак, выросший в монастыре, стал бы всем этим страдать. Он даже не бухает после взятия замка, так что, полагаю, Ренкотсу в этом смысле пример для подражания.
15. Иммунитет к манипуляциям, в том числе через СМИ. Основная черта дикой твари — это и есть иммунитет разума. Причем не только к манипуляциям, но и в целом к любой человеческой культуре. И Ренкотсу с его критическим мышлением, конечно, не дал бы внешнему давлению ни шанса.
16. Способность принимать решения не эмоциями, а разумом, и нести за них ответственность. Наверное среди Шичининтай большая часть разумных решений принадлежит именно Ренкотсу. Но мы видим героев в таких стрессовых обстоятельствах, когда разум уже не справляется, и некоторые важные решения принимаются исключительно эмоциями, причем зачастую негативными. Если суровый мужик на картинке способен во всех ситуациях действовать исключительно разумом... я не хотела бы оказаться с ним в одной постели.
17. Наличие хороших привычек (спорт, духовное развитие, правильное питание). Ух, как бы сказать... мне кажется, когда человек принимает все решения не столько разумом, сколько сердцем, ему все это даже не нужно, потому как сама его жизнь становится такова, что приносит ему пользу.
18. Финансовая грамотность. В каноне этого не видно, но я свято убеждена, что Ренкотсу умеет обращаться с баблом.
19. Умение обращаться и владеть оружием. Естественно.
20. Ответственность за себя, свой Род и Отечество. Поговори с наемником об отечестве...

Знаете, странно, что во всех этих критериях выбора мужа нет качеств, указывающих на то, каково тебе с ним будет. Все это — качества просто полезного члена общества, а не человека, с которым тебе может быть хорошо. Он может быть холоден и суров, требователен и беспощаден, с ним может быть неприятно и пусто. Поэтому я бы сказала так: девачьки, выбирайте мужа, с которым вам тепло рядом, ну, или который, по крайней мере, отпишет вам половину своего состояния и будет нечасто попадаться на глаза.
_________________________________

А теперь мы переходим к еще более веселой части — критериям выбора жены! И тут у нас девушка с профессиональным макияжем и список, в котором есть природная красота!



1. Искренняя готовность следовать за мужем. Что ж, она у Мадоки была, но со временем из влюбленного подростка Мадока превратилась в ненужную забитую женщину и даже на пару минут готова была преклонить слух к словам наемников, жаждущих ее мужа отправить на тот свет.
2. Сильный, принципиальный и целеустремленный отец. Да, Йендо Арета был именно таким. Но, в отличие от многих князей того времени, любовь была для него все-таки высшим принципом, и могущество рода он ставил превыше чести, а могущество не создается на несчастье и равнодушии.
3. Здоровье физическое и психическое. А мне вот интересно, если у женщины какая-то приобретенная травма, она уже не подходит на роль жены? Мадока, например, хромала после падения со стены. Не знаю, осталась ли она хромой на всю жизнь, но явно надолго.
4. Отсутствие вредных привычек (курение, алкоголь, переедание и т. п.) Разговоры с отрубленной головой считаются?
5. Заботливая мать. Она прекрасная мать!
6. Полезные привычки: спорт, рукоделие, альтруизм. Как сказал кто-то в комментах, "может, альпинизм, потому что альтруизм — это не привычка". Да, Мадока заботлива, хотя не настолько, чтобы ради чужих людей жертвовать собой. Рукоделие... наверное, она им занималась, хотя у меня нигде нет сцен (причем в обеих частях повести), где она сидит за рукоделием. А спорт... ну, она гуляла в саду.
7. Наличие братьев и сестер. Нет, она единственное дитя своего отца. И это не сделало ее эгоистичной и избалованной. Хотя, конечно, она всегда мечтала о братьях и в Шичининтай, так уж получилось, именно их и увидела.
8. Обучаемость. Ух, сколько у меня дурных мыслей пронеслось, когда я увидела это качество в списке. Как требование к соискателю на вакантную должность, ей богу. Не знаю, что здесь сказать. В меру способностей, наверное.
9. Навыки ведения домашнего хозяйства. Она управляла замком, так что навыки ведения домашнего хозяйства у нее развиты на самом высоком уровне.
10. Желание реализовать себя как жена и мать. Ну, "как жена" у нее отпало после двенадцати лет несчастливого брака, а как мать — да, ей определенно мало было одной дочери, ее любви хватило бы на много детей.
11. Круг общения — семьи и люди с правильными установками на семейные ценности. У нее из круга общения были только дочка и старая служанка с ее приблудным воспитанником. Потом добавились еще наемники и кошачья голова. Окружение что надо, ящетаю!
12. Естественная красота, часто без косметики и в простой одежде. Интересно, мужчины вообще представляют, что женщины без косметики выглядят не так, как девушка на фотке? Но да, Мадока вроде как обходилась минимумом пудры, потому что скрыть ее уродство косметика не могла, так, слегка замаскировать, чтобы мужу не совсем отвратительно было на нее смотреть. А вернувшись в отцовский дом, она, наверное, вовсе перестала маскировать шрамы, круги под глазами и прочие недостатки внешности.
13. Трудолюбие. Думаю, оно есть, хотя и не как у ломовой лошади.
14. Доброта. Да! Именно доброта и спокойствие и склонили к ней Шичининтай.
15. Женственность: мягкость, гибкость. И этого навалом. Хотя гибкость ее временами переходит в податливость и мягкотелость, но с деспотичным мужем, которому она ничего не могла противопоставить, это и естественно.
16. Обязательно оценить, кто в семье жены главный, в большинстве случаев жена будет похожа на тещу. Матушка Мадоки умерла от лихорадки, так что главным за неимением конкурентов был отец. Но, судя по тому, что после смерти жены он так и не женился снова, видимо, главной была любовь.
17. Отсутствие признаков манипулятивного поведения по отношению к мужчинам. О, этого вообще нет, хотя в "Годе Кошки" Шичининтай ей прямым текстом говорят: тебе достаточно сказать слово. И вот в проде, которую я меееееееееедленно и долго пишу, есть сцена, где Мадока, чтобы просить Банкотсу об услуге, сначала спит с ним. Хотя, конечно, могла попросить и просто так, но, видимо, решила убедиться, что он будет в добром расположении духа, чтобы ее слушать.
18. Скромность. Да, и она есть. Тем не менее, Мадока сознает свое общественное положение и не избегает ни привилегий, ни власти, которые оно дает.
19. Верность даже в мыслях. Отказ от общения с чужими мужчинами без необходимости. Че за фигня. Общение с чужими мужчинами не подразумевает восприятие их как потенциальных возлюбленных.
20. Устойчивость к внешним провокациям окружающего мира. С ее спокойствием и нерешительностью естественно она устойчива.

Смотрю выпуски "Орел и Решка" про Узбекистан, и, господи, какая же красота. Почему-то ведущим местная эстетика кажется безвкусной ("цыганскому барону бы понравилось, а вот шведский дизайнер бы застрелился"), но я обожаю узоры и яркие краски и обычно такую одежду себе и выбираю (если выбор есть, конечно). Местные женщины ходят в свободных ярких одеждах: халатах, сарафанах, юбках и платьях, шароварах, можно повязать голову косынкой или ходить без покрывала, многие ходят с зонтиками от солнца, также всевозможных расцветок. Города малоэтажные, жизнь недорогая, моя зарплата чуть не вдвое больше средней по стране (по крайней мере, по данным двухлетней давности). Нож ручной работы можно купить за двадцать долларов, и это еще не самая низкая цена, множество лавок мастеров раскидано по улицам Самарканда и Бухары.

На рынках тысячи вещей, о природе которых можно только догадываться, съедобные камни, халва всех видов, сырные шарики, как будто над тобой опрокинулась чаша изобилия и ты стоишь посреди всего этого великолепия и богатства. Столько красоты я, пожалуй, не видела нигде, и уже начинаю думать, чтобы в следующий отпуск доползти до Узбекистана с тысячей-другой долларов и КУПИТЬ ВСЁ.

А вообще, котаны, мне пришло в голову забавное сравнение.

Я тут прочухала, что почти все штатные исполнители нашей компании — из Беларуси (корректоры так точно все). А в московском офисе — менеджеры, руководство и множество переводчиков-фрилансеров со всех языков мира, рассеянных по всей России.

Потому что хуй какой москвич пойдет работать на пятидневку за 25к. А белорус — с радостью. Потому что 25 российских тысяч в Беларуси — это не зарплата среднего неудачника, а втрое больше, чем получает дочка маминой подруги, убиваясь в своем детском саду или в супермаркете со сменами по двенадцать часов.

Вспоминаются производства крупных корпораций, открытые в странах Африки и в Китае. За день я проверяю (или даже делаю, если перевод шаблонный) объем текста стоимостью в половину моей зарплаты. То есть за месяц я довожу до ума объем переводов стоимостью в двести-триста тысяч рублей. Притом, что документы с типовыми оборотами переводят даже не переводчики, а специальная программа, за которой мне потом и нужно править текст. Кажется, наш генеральный мутит неплохой бизнес.

Но, если вам кажется, что меня это как-то оскорбляет или унижает, вам кажется. Мне скорее весело от происходящего и, как любой африканец, получивший работу в крупной корпорации, я счастлива.

Попалась еще одна аннотация к любовному роману, автор которого, похоже, не замечает противоречия.

***
— Давид Романович, заберите меня с собой, — я в диком отчаянии, голос срывается.
— И зачем ты мне?
— Я не хочу загнуться от побоев отчима и терпеть приставания его пьяных дружков. Водка превращает человека в зверя… Пожалуйста, спасите меня. Я готова на всё. Сделаю всё, что скажете. Только не прогоняйте… Умоляю!
Мужчина смотрит на меня изучающе, пристально. Приподнимает бровь, пригвождает к полу опасным тёмным взглядом.
— Готова на всё, значит? — насмешливо произносит он. — Что ж, докажи. Подойди ко мне.
Его глаза гипнотизируют, я чувствую себя беспомощным кроликом, попавшим в западню. Надо бы сбежать, но вместо этого делаю несколько шагов вперёд.
— Раздевайся, — приказывает Давид.
отсюда

И куда же без опасного темного взгляда, в самом деле.

Увидела в избранном флэшмоб на тему "олицетворением какого исторического периода вы меня видите", но поняла, что если не ассоциируюсь у вас ни с одной из эпох первобытности, то не хочу об этом знать.

А вообще я уже как-то писала, что со стороны может показаться, будто я люблю историю и мифологию, тогда как на самом деле — не слишком, особенно мифологию. Меня трогает дикость во всех ее проявлениях, и, конечно, проще всего ее найти в традиционных культурах. Но нравятся мне не все традиционные культуры и не каждая в отдельности, а только те их части, в которых я нахожу то, что трогает мое сердце. В мифологии этого еще меньше, мифология символична и гротескна, я не могу ощутить ее реальность. В ней почти нет сюжетов и образов, что достигали бы меня, за исключением, может, шумерских Сибитти.

Но среди всех эпох, занимающих меня только отдельными их чертами, есть времена, которые я люблю целиком. Это те периоды первобытности, которые прошли до появления первых государств: три периода каменного века и медный век. То, чего я ищу, пронизывает их насквозь и есть в каждом их дне и в каждой ночи. Более того, из моих знаний о них складывается впечатление об относительно благоприятном психологическом климате этих времен. Есть в них и близость к природе (палеолит), и глубочайшие тайны, от одного прикосновения к которым становится жутковато (неолит и медный век), и ощущение некой подлинности жизни, в будущем замененной суррогатом.

Помните, месяц назад я писала о том, каковы могли быть Шичининтай в моем фантастическом мире. Конечно, я думала вписать в этот мир и Мадоку, просто тогда не видела для нее конкретного места.

А теперь вот.
__________________________

Эдроф была дочерью князя Лурда от его наложницы, происходившей из Вертолии. Может, из-за смешения кровей девочка родилась очень красивой: у нее были смоляно-черные волосы и молочно-белая, плохо принимающая загар кожа, нехарактерная для суатрийцев. Кроме того, она была добрым и ласковым ребенком, и, когда ей исполнилось двенадцать лет, князь подарил ей прекрасный сад, разбитый возле дворца. Сад Эдроф посещала и раньше, но именно тогда отец даровал ей его во владение. Там проводила девушка большую часть времени, когда хотела побыть наедине с собой, со своими деревьями, животными и цветами.

В четырнадцать лет Эдроф вышла замуж в область Аламар и прожила в браке больше десяти лет, но брак этот был несчастливым. В отличие от Мадоки-из-феодальной-Японии, Эдроф не имела даже дочери, и проклятие завистливой служанки пало на нее не после родов, а во время беременности. Чтобы избавиться от насланной проклятием лихорадки, Эдроф изрезала лицо ножом. Видимо, во время этого процесса она не очень смотрелась в зеркало, и вышло так, что шрамы на ее лице отдаленно напоминали знак, который суатрийские крестьяне выжигали на земле, покидая ее. Символ этот призван был дать понять тем, кто придет после них: это дурная земля, на ней почти ничего не растет, здесь лучше не селиться.

Разумеется, женщине, изуродованной таким образом, надеяться на счастливое замужество в Суари нечего было и думать. Эдроф родила мертвого младенца, и после этого муж вовсе перестал ее навещать. Через десять лет, понимая, что лучше не будет, она покинула Аламар и вернулась в Лурд. Отца ее к тому времени не было в живых, и Лурдом (а следовательно, всем Срединным Лаурадаманом) правил ее единокровный брат Асхали. Пытаясь избыть свою печаль, Эдроф снова занялась садом, и за пару лет он обрел в Суари и даже за ее пределами необыкновенную славу. Говорили, какое растение ни назови, какой цветок ни придумай — все отыщется в саду лурдских владык. Разумеется, Шичининтай тоже краем уха должны были слышать о нем. Охотнее прочих к этой истории преклонял слух Банкотсу (Сакалави), еще в детстве слышавший от матери легенду о Цвете Надежды — волшебном цветке, в чаше которого никогда не оскудевает вода, способная в короткий срок исцелить любую рану.

Оказавшись в лурдском плену, он, конечно, не упустил случая посетить знаменитый сад и, хотя никакого волшебного цветка там не нашел, полюбил приходить туда. Возможно, Шичининтай привольнее было в саду, чем во дворце, особенно первое время, и со временем они сдружились с его хозяйкой. Эдроф проявила сострадание и участие и не навязывала им свое общество. Вероятно, не считая родных, Шичининтай были ее единственными друзьями (Рен в этой истории нет).

Надо сказать, что Асхали, жалея сестру, все же не потерял надежды удачно выдать ее замуж, но, конечно, все эти попытки были тщетны, и очередной провал только больше расстраивал обоих. Шичининтай во время их плена были свидетелями одной или двух таких неудач. Их самих уродство Эдроф не смущало и не пугало. Пятеро из них не были суатрийцами, и шрамы на ее лице не несли для них зловещего смысла. А те двое, что происходили из Суари, изначально не имели на Эдроф никаких видов, потому им было все равно, а через много месяцев глаз уже замылился.

Что было дальше, можно легко догадаться, но я все же промолчу. Если беспощадная лень отпустит меня, завтра я выложу небольшой рассказ о том, что же, собственно, было дальше.))