Во-первых, это грубая чувственность. И речь идет вовсе не о том, что кто-то с кем-то жестко сношается, а о привычке подробнее, чем это нужно для сюжета, описывать ощущения тела. В моих последних работах есть много вещей отвратительных и неприглядных, но они не выглядят таковыми, потому что я рисую их скупо, едва намечаю штрихами. Здесь же я могу на два абзаца расписывать пытку или на страницу — секс, что вовсе не двигает сюжет и не раскрывает героев, а просто показывает, как им было больно или, наоборот, хорошо. Но, думаю, всякий вменяемый человек понимает, что когда тебе дробят лодыжку — это больно, а когда ты спишь с любимой женщиной — это хорошо.
Во-вторых, топорные приемы воздействия на читателя, как будто уже заранее подсовывающие ему готовое отношение к герою или готовый образ его. Вы можете сказать, что это прием отнюдь не современный и сегодняшняя литература, наоборот, пытается его избегать. Но я так скажу: раньше автор, если он был достаточно талантлив, просто высказывал свое мнение о герое, и оно, это мнение, не мешало герою быть разным. Даже если он становился отрицательным персонажем, автор не оставлял за кадром его величия и благородства, и, даже если был положительным, автор не замалчивал его жестокости. Сегодня же, пускай отношение автора и не выражено словами, оно прекрасно видно в подборе событий и ракурсов, из которых у читателя складывается единственно верная картина. Но я пишу всю свою жизнь, я знаю эти приемы и не имею против них ничего, если они изящны и тонки, а не кричат о себе во все горло. Впрочем, от них я, видимо, стала отходить еще тогда: часто встречается описание Халиноми как традиционно отрицательных персонажей, и, таким образом, читателю не понять, кто тут хороший парень.
И в-третьих, уже безотносительно постмодернизма, — поведение главной героини, от которого хочется навсегда приклеить руку к лицу. Может быть, семь лет назад мне это было неизвестно, но теперь я знаю, что честь женщины — не в ее статусе, а в ее поведении. В фэнтезийной версии главная героиня обладала достаточно высоким общественным положением, которое до смерти боялась утратить, но вела себя при этом как шлюха. Если я когда-нибудь перепишу историю Халиноми в новых декорациях, а я ее перепишу, главная героиня сразу же сделается их наложницей, но вести себя будет в высшей степени пристойно.
# Наслушалась вчера о неоязычестве и глянула фильм "Боги Египта". Что могу сказать: фильм зрелищный, но права я была, когда с самого начала не хотела его смотреть. От Египта там одно название, чистой воды Голливуд. Даже мультик про Моисея куда более аутентичен. Но все-таки была в фильме пара мотивов, произведших на меня впечатление.
Первый из них — это ладья Ра, которая тащит за собой на цепи огромный плазменный шар и за сутки обходит плоскую Землю. В этой картинке много было зрелищного: и космический океан, и сотканный из хаоса змей, не имеющий ничего, кроме бесконечных рядов зубов, и огненное копье солнечного бога, — но больше прочего меня привлек именно плазменный шар. Потому что настоящим Солнцем был, разумеется, он, а не величественный старик с копьем из золота. В шаре были душа и сила, а старик всего лишь управлял лодкой и прогонял змея.
Второй мотив — это дьявольские охотницы Сета на огнедышащих уродливых кобрах. Кобры были омерзительны настолько, что напоминали больше червей или гусениц, нежели рептилий, но мне они все равно казались очаровательны. И вот богиня Хатхор, способная обольстить любого, чье сердце было свободно, подошла к одной из кобр и вынула копье у нее из пасти. Дело милосердия вкупе с чарами богини сделали свое дело, и чудовище уже не тронуло бы ее, и не слушало приказов своей хозяйки. И тогда Хатхор приказала ему — вы, может быть, думали, она велела кобре убить хозяйку? — но нет, она пожелала, чтобы чудовище сожгло само себя. Богиня любви, мать ее. Неудивительно, что после этого она мне окончательно разонравилась.