Снилось, что вожу Халиноми по Фикс Прайсу и они ахуевают с пластиковых контейнеров (лучше бы ахуевали с моей неземной красоты). Сами Халиноми были в камуфляже, без украшений, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Ииии... я представляю себе эти диалоги.

Я: - Вам придется снять серьги и ожерелья, наши мужчины их не носят.
Х: - Даже богатые?
Я: - Даже богатые. Почти все украшения считаются женскими, кроме некоторых перстней и золотых цепочек. Еще, наверное, делают мужские браслеты, но я не уверена.
Х: - Ебать у вас скучно.

***
Я: - И вам придется спрятать или распустить волосы, лучше спрятать, почти все мужчины ходят с короткими волосами.
Х: - Волосы мешают им работать?
Я: - Да вряд ли, многие работают в офисах... Но длинные волосы все равно носят единицы, да и то вам придется их либо распустить, либо забрать в хвост.
Х: - Но они же будут мешаться.
Я: - Ничо не знаю, если у мужика длинные волосы, он носит их на виду, так что расплетайте этот пиздец и держите резинки, все прически, кроме конского хвоста, - бабские.
Х: - ...

P. S. Но конские хвосты они все равно делать не стали, просто спрятали косы под воротники.

Переслушиваю "Дары смерти", и ох, как же у меня пригорает по поводу местных нравоучений. Во-первых, я подмечаю некоторое противоречие в логике повествования. Смерть — далеко не самое страшное, что может случиться с человеком, но самым страшным преступлением почему-то считается убийство, и только посредством убийства можно создать крестраж. "Ничего страшного, если это сделают с тобой, но сам так ни за что не делай", получается? Неужели запытать человека до безумия или, скажем, лишить его всех частей тела, не нужных для прямого жизнеобеспечения, — злодеяние меньшее, чем быстро и бескровно убить, освобождая себе путь к цели?

Если для создания крестража нужно расколоть собственную душу, думаю, у каждого человека этому должно служить что-то свое, души-то разные. Одна расколется от убийства, другая даже не треснет.

Во-вторых, меня напрягает то откровенное осуждение, с которым автор и половина героев относятся к Дамблдору в истории с Арианой. Я всю жизнь живу с человеком, который поступил как Дамблдор, отказавшись от собственной жизни в пользу ухода за больным родственником — не из любви, а из чувства долга, и знаю еще несколько таких людей, и они не выглядят счастливыми. Они платят своей свободой за отсутствие чувства вины, и, сдается мне, именно вина, а не любовь заставляла Дамблдора желать воскресить родителей и сестру. Разве мог он заставить себя любить Ариану больше, чем то, что его занимало? Разве в его силах было заставить себя не тяготиться ею? Единственное, в чем он был неправ, — что не позволил Аберфорту бросить Хогвартс и самому ухаживать за сестрой, очевидно же, что так было лучше. Аберфорт по-настоящему любил ее, ему это было бы не в тягость, Альбус же, оставив Ариану в хороших руках, смог бы со спокойной душой вернуться к своим исследованиям или чем он там занимался.

Мне кажется, несчастье Дамблдора было в том, что его воспитание расходилось с устремлениями его души, и он так и метался между ними, не в силах остановиться на чем-то одном.

Как-то для зачета в университете я готовила доклад про аболиционизм. В Новое время это движение сосредоточилось, в основном, на освобождении рабов в колониях западных держав. Но и поныне оно существует, отстаивая права животных и борясь с торговлей людьми, и лозунг его гласит, что всякое живое существо имеет право не считаться ничьей собственностью.

Скажу сразу, я не ярая аболиционистка, даже рабовладельческие порядки не вызывают во мне негодования. Что действительно не согласуется с моим видением мира — это содержание домашних животных, объясняемое заботой об их благополучии. Я понимаю, когда человек разводит скот ради своих нужд, понимаю, когда стреляет дичь ради пропитания или одежды, понимаю даже, когда зверей убивают ради топовых шмоток, хотя это расстраивает и меня, и биосферу планеты. Человек умнее и сильнее большинства животных, неудивительно, что более могущественное существо решает судьбу менее могущественного.

Чего я не могу принять — так это когда чужой судьбой распоряжаются под предлогом заботы о ком-то, что сплошь и рядом процветает в городе, где животные для хозяйственных нужд не требуются. Многие могут сказать, что бедные котики и собачки рискуют насмерть замерзнуть на улице, скончаться от голода или травм, полученных в драке. И вот эти многие, ведомые состраданием, берут котика или собачку в дом, лечат их, приводят в пристойный вид, словом, заботятся. Но проходит время, зверь переживает трудные времена и снова готов отправиться навстречу судьбе. И все, что человек делает с ним после этого — уже не забота, а потакание собственной прихоти. Заботился о кошке всю зиму, а теперь отпустит? Но он же так привязался к ней, почему не взять ее в дом, чтобы она всегда была с ним, да и как она, несчастная, будет там, в большом мире, без человека, сгинет, бедняжка. И человек держит кошку у себя, и мир она видит только через дверцу переноски, и вроде бы живет в сытости и довольстве, но что это за жизнь?

читать дальшеДаже родители отпускают повзрослевших детей, как ни тревожатся о них, и о, как возмущались персонажи Поттерианы, узнав о судьбе Арианы Дамблдор, которой мать фактически не давала выходить из дому. Почему-то в отношении человека это выглядит крипово, но для животных норм, в самый раз. Хотя животные уж точно не приспособлены природой для обитания в настолько ограниченном пространстве, как пара комнат.

Операции, которые проделывают над животными, чтобы человеку удобнее было с ними жить, заботой оправдать трудно, поэтому люди обычно и не пытаются (хотя я встречала тех, кто смог). Человек, по сути, приспосабливает животное к своему жилищу: теперь, мол, у тебя новый дом, и тело твое должно ему соответствовать, да ты с таким и не сможешь вернуться к прежней жизни. Все эти стерилизованные кошечки, у которых меняется гормональный фон и которые могут есть только определенную еду, а иногда страдают ожирением. Кошки, которым удалили когти, потому что обивка стоит ползарплаты, и какая разница, что кошка не сможет влезть на дерево, она ведь и деревьев-то больше не увидит. Или вот эта типа гуманная операция по удалению ядовитых желез у змей. Зубы остаются на месте, змея и не чувствует ничего, но если вдруг ей придется вернуться в дикую природу, как скоро она поймет, что прежний способ охоты ее подводит? С такой стороны выбивание зубов камнями, как то делают заклинатели в Индии и на Шри-Ланке, выглядит не так уж жестоко. В конце концов, если змея сбежит, выбитые зубы отрастут снова, а вот новая железа не появится.

Встречались мне и люди, которые заявляли, что животные в силу своего слабого ума не в состоянии сами о себе позаботиться и не знают, что для них лучше, а человек, куда более образованный и смышленый, знает. И с чего бы тут начать... Во-первых, если животное до знакомства с тобой жило не под надзором бдительной хозяюшки, а на улице или, тем паче, в дикой или полудикой местности, ты сильно неправ. Во-вторых, если ты искренне уверен, будто животное настолько тупо, что неспособно само собой распоряжаться, зачем ты говоришь о заботе, зачем говоришь о любви? Если ты оцениваешь его так низко (причем не как ребенка, которому предстоит вырасти и стать полноценным человеком, но как существо, которое всю жизнь будет одинаково тупо), то как ты его полюбил, ведь любовь там, где личность и уважение личности, нет?

Если дело в разуме, почему детей-даунов не покупают за деньги, не заводят в качестве домашних питомцев, не удаляют те части тел, что мешают вписаться в новую семью? Нет, об этом и думать кощунственно! А ведь многие животные ориентируются в жизни куда лучше людей с умственными отклонениями и куда лучше могут позаботиться о себе. Если ты родился безволосой обезьяной, то вытянул счастливый билет, красава.

Повторю еще раз: меня возмущает не пожизненное содержание животных в неволе, а его обоснование заботой об их же благе. Я всю жизнь прожила с человеком, который настолько хотел казаться кисочкой, что каждое свое желание представлял так, будто оно должно служить моему благу. Это лицемерно, это считывается на раз, так же говорили рабовладельцы в Штатах, и, если уж вы человек, царь природы, имейте смелость сказать, что привязались к няшному котику и у вас достаточно власти, чтобы оставить его себе.

О Саби Янгели обычно говорят как о женщине храброй, хотя вернее было бы назвать ее бесстрашной. Ибо храбрость пребывает не там, где нет страха, но там, где страх не становится господином. Саби же вовсе не имела страха: потеряв все, что составляло радость ее жизни, она не боялась ничего, и самую смерть приняла спокойно.

Саби принадлежала одному из знатных родов Восточного Лаурадамана, самой южной его части. Владения ее супруга граничили с землями племени оши, кочевавшего вдоль побережья. Обычно набеги оши не причиняли большого вреда ее угодьям, но, когда во главе племени стал молодой и гордый вождь по имени Ясфарату, страшные бедствия обрушились на семейство Саби одно за другим. Меньше, чем в год, она лишилась мужа, обоих сыновей и четверых внуков, а внучек ее продали в рабство, и о судьбе их она больше не слышала. Единственной из своего семейства ей удалось спастись.

Долго бродила она в лесах и пустынях и везде находила тех, кто также был изгнан из родных мест новым вождем оши, кто потерял дом и родных, всю свою собственность, и лишь имена остались у них от прошлой жизни. Все это были люди, чьи сердца сожгло горе, лишь обида и злоба остались в них, и они слушали Саби, и шли за ней, и много месяцев странствовала она, собирая таких же, как сама, несчастных, пока не нашла приют при дворе ферсийского князя Иницара. В то время людей, шедших за нею, было уже больше тысячи, и князь поселил их в небольшом предместье возле столицы. Саби знала о его замысле отбить у варварских племен приморский юг, ибо не только в Восточном Лаурадамане, но и в Ферши путь к морю был отрезан чужими народами. Потому она сказала князю:

— Радость жизни давно покинула меня, и я стара, но не найду покоя, пока не отрублю голову убийце моих родных. Люди, что идут за мной, уже мертвы, и никто из них не боится ни огня, ни железа. Дай нам утолить нашу тоску и пусти вперед себя, чтобы мы могли измотать Ясфарату, тогда твоим воинам легче будет справиться с ним.

Иницар согласился, ибо, хотя ему и горько было слушать ее, он понимал, что и она, и те, кто пришел с ней, живут безрадостно и бессмысленно и лишь на поле боя смогут вспомнить, зачем пришли сюда. Понимал он также, что незачем посылать в битву свои войска прежде, чем озлобленные подданные Саби, среди которых много было славных воинов, измотают врага.

Две луны разведчики Саби и Иницара следили за кочевьями оши, и, наконец, тысяча Саби выступила в поход. И, хотя они не боялись смерти и не рассчитывали на победу, полагая, что их дело — облегчить путь войскам Иницара, удача неожиданно улыбнулась им. Когда от тысячи воинов осталось меньше полусотни, наемники войхола, призванные Иницаром, пришли им на помощь, и многие оши были перебиты, а Ясфарату схватили и бросили в темницу. Саби на руках внесли в его шатер, и богатую добычу нашла она там, и не знала, что с ней делать, поскольку не готова была к победе. Иницар, однако, подарил ей отвоеванную область, условившись, что каждое лето Саби будет собирать с нее дань. Тем сорока девяти воинам, что остались в живых, дарованы были богатые угодья на побережье, но большинство отказалось от дара, потому как сердца их были мертвы и ничто более не занимало их умы. Выполнив что надлежало, эти люди ушли, и судьба их неизвестна. Лишь двенадцать из тех, кто шел с Саби, остались и приняли щедрость новых господ. Среди них — известный ученый Ленги Ярокси. Ко времени победы над оши ему исполнилось сорок лет, в их набегах он потерял жену, сына и дочь. И, хотя он женился снова и имел детей, дух его от пережитого горя окончательно оторвался от земли и воспарил к небу.

Ленги прожил долгую жизнь и сделался известным астрономом, и, говорят, утешение сердца нашел он в одной звезде, молодой, наполовину скрытой пылевым диском. Говорят также, что он мог сообщаться с ней, ибо даже свету порой требуются многие годы, чтобы преодолеть версты, разделяющие небесные тела, а устремление души проходит это расстояние в один миг. В посмертной молитве о душе Ленги, написанной его сыновьями, выказана надежда, что Создатель даст ему тело в бескрайних просторах космоса, к которым тяготел его дух.

Вскоре князь Иницар привел под свою руку прочие варварские племена, жившие у моря, и поселил в новой области воинов войхола. Поскольку Саби лишилась всего своего потомства, после ее смерти приморское владение отошло князьям Восточного Лаурадамана. И, хотя род ее прервался, память о ней жива по сей день.

Господа, я тут нашла занятный сайт, где можно создать небольшой опрос для своих бро, кинуть ссылочку друзьям и посмотреть, как они проебутся хорошо они тебя знают. Поэтому, если вам нечего делать вечером пятницы, можете поотвечать на вопросы котяни, а если еще укажете в начале теста ник, под которым котяня вас знает, виртуальные сердечки тут же вылетят к вам.

Собственно тест

Младший из близнецов, Нефради Лаки, женился через год после Илевисы. Хотя он не был, подобно его матушке, одержим величием и славой своего рода и не был, подобно брату, самонадеян и безогляден, история его супружества оказалась далеко не так легка и удачна, как можно было предположить.

Не найдя себе невесты на материке, Нефради отправился на острова и на одном из них, на крайнем западе, повстречал семерых девушек, дочерей местной богини. Самой старшей из них было семнадцать лет, а младшей - одиннадцать, но Нефради больше других приглянулась пятая по старшинству девица, тринадцатилетняя Арбинои.

Посреди острова возвышался большой утес, обиталище богини — огромной кошки, слепой и старой, чья шерсть врастала в скалу. Именно у нее Нефради просил руки Арбинои, но кошка отчего-то хотела родниться с семейством Белого Лиса, старшего из сыновей Рауфи, чьи потомки владели областью Лурд и главенствовали в Срединном Лаурадамане. А надо сказать, что, хотя островная богиня некогда знала Белого Лиса, но ни разу не встречала его наследников и никого из многочисленного потомства Рауфи также не знала. Потому Нефради солгал ей и представился одним из рода Белого Лиса и, дабы подтвердить свои слова, обещал принести ей плащ из шерсти бога-льва, своего далекого предка. Плащ этот носили владыки Лурда, и лучше любого доспеха защищал он своего владельца от огня и железа, жары и холода.

На том порешили, и Нефради отправился на материк, дабы выполнить свое обещание. Князь Лурда встретил его радушно и отдал на время волшебный плащ, хотя Нефради и не сообщил ему о своем путешествии, а сказал, что хочет отправиться в далекое и опасное плавание, где ему понадобится защита надежней любого доспеха. Памятуя об их родстве, князь Лурда не взял у Нефради никакого залога, но провел его в свою сокровищницу и вручил сверкающий золотом плащ, необыкновенно легкий и прочный. Нефради обещал вернуть его через три луны, и, получив что просил, покинул сокровищницу.

В отличие от рода Золотого Скорпиона, с рождением Фади начавшего возвращать былое могущество, род Белого Лиса давно не порождал одаренных чародеев, но наследие великого предка сохранялось в нем, и многие чудища, приневоленные Белым Лисом и его детьми, служили их далеким потомкам. Таков был и страж сокровищницы, ужасная химера с головой орла, телом лошади и хвостом скорпиона. Некогда взмах руки Белого Лиса заставлял это чудище прятаться в тенях, трепеща в страхе, но нынешние владыки в обмен на его службу вынуждены были отдавать ему скот и рабынь, которые затем рожали детей, таких же ужасных, как их отец.

Нефради, однако, не испугался его, хоть жуткая тварь и привлекла его внимание. Из Лурда он отправился в Суалафи, дабы навестить мать, а затем вновь отплыл на запад.

Старая кошка долго нюхала плащ и скребла его когтем, одно движение которого могло сравнять с землей крестьянский дом, но, наконец, признала, что Нефради не обманул ее, и отдала ему в жены юную Арбинои.

Две луны минуло прежде, чем Нефради собрался в обратный путь. Погрузив в ладью плащ и дары для матушки, он сказал жене, что хочет навестить родню, но брать Арбинои с собой отказался, дабы она не узнала, из какой семьи он происходит.

Но то ли старая богиня почуяла его обман и обрушила на него свой гнев, то ли братья-ураганы бились над морем, но ладья Нефради не добралась до материка и разбилась о скалы, и плащ, и все дары, что были в ней, упокоились на дне морском и оказались растащены чудищами, живущими в глубинах. Самого Нефради западный ветер вынес на берег у подножия вулкана и оставил там, и минул остаток дня, и минула ночь прежде, чем путник пришел в себя.

Невиданное чудище волокло его по земле, но, увидев, что жертва жива, бросило. Это была женщина с красновато-коричневой кожей, лицо ее украшали знаки, сделанные голубой глиной, истолковать их Нефради не мог. Спину и плечи ее покрывали жесткие недоразвитые перья, и где они заканчивались, начинался скорпионий хвост. Огромные груди раскачивались над землей. Женщина передвигалась на трех конечностях, но, когда сбросила с себя Нефради, опустилась на четыре. Она сообщила ему, что ее послал отец, охраняющий сокровищницы Лурда, ибо ему стало известно, что Нефради потерял волшебный плащ. Она будет сопровождать его неотлучно, пока он либо не отыщет плащ в морской пучине, либо не принесет князю Лурда равноценный дар, который тот пожелает.

Нефради обещал, что возместит пропажу и нет нужды чудовищу всечасно находиться при нем, но женщина, выслушав его, не ушла. Тогда он стал думать, как выбраться из гиблого места, ибо шторм принес его в суатрийский огненный обруч, где даже ужасные черви Западного Лаурадамана не желали селиться. На счастье, в этой области находилась обитель западного ветра Сабхати, дружного с его матерью, и по просьбе Нефради ветер перенес путника в его дом в Суалафи. За женщину же Нефради не просил, надеясь, что она не выберется самостоятельно из огненного обруча и погибнет, и действительно, прошло много дней прежде, чем он увидел ее вновь на пороге своего дома.

К тому времени Нефради уже навестил князя Лурда, и рассказал о случившемся несчастье, и обещал принести любой дар, который тот пожелает в обмен на потерянное сокровище. Князь, опечаленный потерей, не сразу ответил Нефради и велел ему вернуться домой и ждать, потому как не мог без долгого раздумья назвать дар, заменивший бы ему волшебный плащ. Потому Нефради не вернулся на остров, а остался в Суалафи и ждал ответа, и дочь ужасного стража ни на день не покидала его, и, куда бы он ни шел, везде следовала за ним.

Поначалу Нефради тяготился ею, но вскоре перестал ее замечать, тем более что она никогда не отказывалась одеваться на суатрийский лад и представляться незнакомым людям его наложницей. Более полугода думал князь Лурда над достойным возмещением своей утраты и решил, что Нефради вернет его расположение, если добудет ему жену из островных божеств, чтобы сделать ее княгиней и в потомках попытаться возродить былое могущество Белого Лиса.

Что оставалось делать Нефради? Вновь отправился он на остров богини-кошки, и сказал, что заберет Арбинои с собой на материк, и чудище за его спиной вторило ему, и старая богиня, как ни тосковала о расставании с дочерью, все же отпустила ее. Тогда Нефради отвез жену в Лурд и передал князю, и так раскрылся его обман. Но Арбинои не отказалась от новой свадьбы и не рассказала о том матери. Быть может, выросшая на далеком острове, она была прельщена блеском и богатством княжеского дворца, а пуще того — грядущей своею славой, и дети ее и вправду были чародеями и уважаемыми людьми, но могущества Фади и ее сыновей превзойти не могли.

Тварь, отправленную его преследовать, Нефради оставил при себе, ибо уже много лун жил с ней как с женой. Вскоре после свадьбы Арбинои женщина с хвостом скорпиона родила сына, а через год — еще одного, и всего у них было семеро сыновей, и никто не спросил о ней. Одна из сотен детей чудовищного стража, она не имела даже имени, и Нефради сам назвал ее Элухини и дал ей прозвище Эловати, облако пепла. Ибо лишь эти страшные облака, выходящие из жерл вулканов, могли быстро пересечь пустыню, что отделяла огненный обруч от обитаемой части Суари.

Я бы об этом не писала, потому как вряд ли мои мысли у кого-нибудь отзовутся. Но вчера мне на глаза попалась статья о боязни самовыражения (хотя у меня скорее лень самовыражения), и я решила, что стоит попробовать.

В романе Дяченко "Скрут" (как бы не ошибиться) герой гостит у некоего семейства, где у одной из женщин случаются тяжелые роды. И, слыша, как она мучается, герой думает, как же трудно населять этот мир и как беспечно растрачиваются жизни в войнах.

Так вот. Считается, что все химические элементы (за исключением водорода, возможно, гелия и парочки легких атомных ядер) не были созданы с Большим Взрывом на заре времен, а появились в ядрах звезд и попали в открытый космос с их гибелью. Чем дальше элемент в периодической таблице, тем труднее его синтезировать, тем массивнее, ярче, горячее должна быть звезда. Но чем звезда массивнее, ярче, горячее, тем меньше она живет, тем скорей погибнет. Самые массивные едва ли живут дольше, чем род человеческий на Земле.

Но никакая звезда в расцвете сил не синтезирует тяжелые элементы — зачем, если есть водород, сжигать который куда легче? Только исчерпав запасы водорода, сначала в ядре, а потом в оболочке, почуяв неумолимое давление гравитации (которая не давала о себе знать до поры, но всегда была рядом), звезда не имеет другого выхода, кроме как начать сжигать то, что у нее осталось — гелий (в который превратился израсходованный водород). Это тяжелее, и такой отсрочки хватает ненадолго, но из гелия получаются углерод и кислород, и, если звезда может, она сжигает их. И так продолжается до тех пор, пока звезда, наконец, не сдастся, пока элементы, синтезированные внутри нее, не окажутся слишком тяжелы, чтобы сталкивать их ядра и продолжать поддерживать жизнь. Тогда гравитация побеждает.

Железо в крови, кальций в костях, кислород в воздухе родились из попыток сотен звезд продлить свои жизни. Попыток безуспешных, раз все это уже здесь.

Этот мир так тяжело населять, мальчик мой, тебе и не представить.

Каждый атом в вашем теле берёт своё начало во взорвавшейся звезде. И, возможно, атомы в вашей левой руке взяли своё начало в иной звезде, нежели атомы в правой руке. Это действительно самая поэтичная вещь из тех, что я знаю о физике: вы все звёздная пыль. Вас не было бы здесь, если бы звёзды не взорвались, потому что химические элементы - углерод, азот, кислород, железо, всё, что необходимо для эволюции и жизни, не были созданы в начале времён. Они были синтезированы в ядерных печах звёзд, и единственная причина, почему они попали в ваше тело, это потому, что звёзды соизволили взорваться. Звёзды умирают, чтобы вы могли находиться здесь и сейчас.

Лоуренс Краусс

Сейчас вы в полной мере оцените глубину моего падения, потому что на этот пост меня вдохновила попсовая песенка школьных времен, и писать я буду на ее основе.

Слушала записи той поры (сделанные на диктофон цифрового фотоаппарата — плеера у меня тогда не было) и нашла песню, о которой только сейчас узнала, что исполняет ее группа "Фабрика", а называется она "Рыбка".

Кратко о сюжете: сидят у моря три подруги и мечтают... похоже, все-таки о любви. В море, никем не замеченная, плавает золотая рыбка и, подслушав желания девушек, исполняет их, но это не приносит героиням счастья (по крайней мере, двум из них). Первая хочет быть чайкой, полететь в другие края, где водятся принцы, встретить Его и полюбить. Вторая хочет в небе сиять звездой. Третьей ничего особо не нужно, лишь "немного моря и его улыбку".

И вот вторая девушка поет:

И я бы ярче всех планет
Сияла там, на небосклоне,
И даже Солнца яркий свет...

Тут я подумала: если она сейчас скажет "затмила бы", это будет глупая песня и глупая героиня. Но девушка говорит:

... я полюбила, если б стала звездою.

И это была хорошая мечта, и я прониклась к героине симпатией, и мне жаль, что в песне все закончилось печально.

Но, черт возьми, какой это сюжет, вы только представьте. Уж в какие миры и тела не запихивали героев фэнтези, но это, сдается мне, что-то новенькое. Допустим, золотая рыбка исполняет мечту девушки, и душа ее вселяется в протозвезду в момент ее формирования, когда она еще не может светить сама, когда жар ее происходит из гравитации, сжимающей молекулярное облако. И вот героиня, ахуевая от происходящего (а кто б не ахуевал), приучается жить как звезда. Она успешно проходит "обряд взросления" и с началом термоядерных реакций превращается в полноценное светило, скажем, желтого карлика.

Рядом родится штук пять планет, широкие пояса льда и камня, и весь этот маленький (каких-то два световых года в поперечнике) мирок вращается вокруг нее. А обитает она в спокойном крае галактики, в той малонаселенной области, где лежит Солнечная система, и нынче она от Солнца дальше, чем была на Земле, и в то же время ближе, чем могла вообразить.

И постепенно эта жизнь (или вернее сказать — бытие) захватывает ее, и в сердце небольшой звездной системы, в тихом рукаве Млечного пути, она на своем месте больше, чем была когда-то на берегу моря. А и вспомнит иногда пальмы, и волны, и подруг, и зеленую бейсболку — но мельком, призрачными образами чужого мира, как будто не была никогда человеком, лишь видела короткий и странный сон.

... и о том, как менялось мое к ним отношение.

Пять лет назад я писала:

Не смотрите на мир — тот ужасно давно изменился:
Слишком долго он дымом заводов и фабрик дышал.
Солнце больше не бог в огневой золотой колеснице.
Нынче солнце всего лишь пылающий газовый шар.

Конечно, против Солнца-плазменного шара я ничего не имела ни тогда, ни сейчас, этими строками я хотела лишь показать, что вещи, ранее эмоционально окрашенные, были рационализированы. Но если уж придираться к словам, то сейчас я сказала бы, что образ Солнца-плазменного шара мне ближе и милее, чем образ какого бы то ни было солнечного божества. Он вовсе не исключает эмоционального, даже личностного отношения к Солнцу, Луне, звездам, планетам, чему угодно — пересмотрев десятки документальных фильмов о космосе, я могу сказать это с уверенностью. Вы послушайте, как специалисты в этих фильмах говорят о том, что они изучают, — это песня ровно в той же мере, что и наука.

Чем старше я становилась, тем меньше мне хотелось очеловечивать нечеловеческие существа, тем больше прелести и смысла я находила в их настоящей форме. Однако даже шесть-семь лет назад, сразу после школы, когда привычка к очеловечиванию во мне была еще сильна (честно говоря, я слабо представляла, как можно писать о существах, не имеющих антропоморфного облика), и тогда я отходила от них в определенные моменты повествования.

В рассказе "Дурная кровь" есть персонаж Нури-Тани, химера, тело которой собрано из частей тел разных чудищ. Он, конечно, умел превращаться в человека, ибо чародей, и превращался, чтобы, скажем, спать с женой. Но была у него дочь, Войхель, что любила его беззаветно и была ему ближе прочих существ на земле. И вот главный герой рассказа, подозревая, что слухи о кровосмесительной связи Нури-Тани и Войхель правдивы, видит в волшебном зеркале сцену, где Нури в человеческом обличье совокупляется с дочерью. В конце оказалось, что зеркало лгало, показывая лишь подозрения героя, а не реальное положение вещей. Однако у Нури и Войхель таки было общее дитя, так почему сцена в зеркале ложна? В рассказе это не объясняется, да и незачем лезть в такие подробности, но за кадром я хотела сказать, что, когда Войхель занималась любовью с Нури-Тани, он был в обличье химеры. Потому что, напомню, Войхель была ему ближе всех существ на земле, и человечья его личина была ей без надобности.

В более новом моем рассказе — "Василиск и волшебница" — есть сцена, к которой Шерра... нарисовала прекрасную иллюстрацию: "Фади пляшет с Сабхати".



В этой сцене, как и на рисунке, Сабхати пляшет в настоящем своем обличье, хотя может принимать видимость человека, и принимает в некоторых историях. Почему не сейчас? Потому что Фади его добрый друг, давно знает его и не боится.

То есть нечеловеческие герои принимали антропоморфный облик исключительно чтобы общаться с людьми, а не потому, что им так было удобнее, лучше, красивее и так далее. Но со временем мои фантастические миры населили другие люди — люди, которые на заре времен не уверовали в исключительность человечества и не отделили себя от остальной природы. Люди, каждый из которых был равен Солнцу и равен муравью. Люди, для общения с которыми не требовалось на них походить.