13 августа 1521 года пал город Теночтитлан, а с ним - хотя она еще того не поняла - вся мезоамериканская цивилизация. Конечно, никто не проснулся на следующий день латиноамериканцем, но процесс, занявший еще два века, был запущен именно тогда.

У Берналя Диаса этот день и следовавшие за ним описаны так подробно, что я могу едва не по часам восстановить их. И от этого кажется, что все происходит пусть и на другом конце земли, но сегодня, сегодня!

У нас вечер, но в Мехико сейчас ясный день. После полудня Куаутемока схватят посреди озера и, когда он взойдет на бригантину Гарсии Ольгина, тот на радостях бросится пленнику на шею и примется угощать всем, что найдет на корабле. Затем его проводят к Кортесу - и дорого бы я дала, чтобы знать, что успел Кортес передумать, пока бригантина шла к нему. Ибо когда Куаутемок все же предстанет перед ним, готовый к любой участи, но более всего желающий смерти, Кортес найдет нужные слова, чтобы утешить его и успокоить. Тут сотрудники МЧС не всегда могут отговорить незадачливую молодежь прыгать из окон, а Кортес отговорил от самоубийства побежденного и наглухо отбитого врага. У него бы поучиться специалистам по экстремальным переговорам.

Игра наша сыграна. Пора нам отдохнуть. Куаутемок с его родней и военачальниками сядут к Кортесову столу и впервые за многие месяцы смогут есть и пить вволю. Затем Куаутемок попросит Кортеса дать защитникам покинуть столицу, ибо Теночтитлан за время осады превратился из города в кладбище. И три дня будет продолжаться исход. Сам же Кортес с солдатами и Куаутемоком отправится в Койоакан и разместится там во дворце. Успеют они как раз вовремя: ближе к вечеру погода испортится, небо заволокут тучи и разразится страшная гроза - так оплачет эта земля своих прежних владык и омоется, чтобы встретить новых.

Потом гроза закончится и воцарится тишина. То полное безмолвие, которое бывает только после войны. Тогда всем почудится, будто они оглохли - так привычны стали за эти месяцы грохот артиллерии, бой барабанов и крики командиров.

На следующий день испанцы закатят в Койоакане пир с вином из Кастилии и свининой с Кубы, с песнями, плясками и весельем такого размаха, что даже падре попеняет Кортесу на этот банкет, и если ваша вечеринка не похожа на что-то подобное, даже не пытайтесь меня приглашать. На что Кортес ответит: не корите сегодня строго моих солдат, ибо мы заслужили праздник.

Следующий день испанцы посвятят покаянию и всяческим добрым обетам.

Много бы я дала, чтоб узнать, о чем думал Куаутемок в дни этих празднований. Его на них, думаю, не звали, но, поскольку они с Кортесом жили теперь под одной крышей, хотя бы отголоски этого веселья должны были до него долетать.

На четвертый же день праздник кончится и начнутся трудовыебудни, ибо Кортес придет к Куаутемоку и скажет: надеюсь, трех дней вам хватило, чтобы переварить происходящее, а теперь город надо восстанавливать. Начнем с водопровода...

Все, что будет сказано ниже - исключительно плод впечатлений с Ютубчика и стереотипов, не ставящий целью никого оскорбить или против кого-то настроить. Мексиканцы, безусловно, достойный уважения народ с великим прошлым, непростым настоящим и большим будущим.

Тем не менее, всякий раз, когда я смотрю видосики о современной Мексике, чувствую себя как тот старик, который "эх, малец, знавал я твоих родителей, вот это были люди, сейчас таких уже и нет, почитай" - и зависает, глядя в пространство.

Считается, что помесное потомство во всех смыслах круче своих чистокровных предков - и физически более совершенно, и культурно более своеобразно. Но мне кажется, это далеко не всегда так. Физически метисы, может, и превосходят родителей. Во всяком случае, уже чуть ли не стереотип сложился, что дети от смешанных браков всегда красивы. Хотя на мой взгляд - далеко не всегда. Часто они выглядят как-то унифицированно и, простите за грубость, дешево. Мне нравится рассматривать фото двух прошлых веков, когда люди всей земли еще не были так сильно перемешаны и в лицах виднелось некое своеобразие

Ну да ладно, это вкусовщина. Если отбросить внешность, то в плане здоровья, говорят, такие дети и вправду крепче обоих родителей. Но ведь природа куда умнее человека. Получив в распоряжение богатый генетический коктейль, она выбирает из него лучшее. Человек же, получив в распоряжение богатое и разнообразное культурное наследие, часто не знает, что с ним делать: то непонятно, это сложно, это фу, этого мне и дома хватило, это что такое вообще, а вон то я даже трогать не буду. Поэтому вместо того чтобы соединить лучшее из обеих культур и создать нечто новое и прекрасное - а в шестнадцатом веке как науа, так и испанцы были передовыми и самыми могущественными народами в своих регионах - мексиканская культура натаскала чето рандомное.

Вместо того чтобы спаять воедино лучшие свои проявления, индейская и европейская части выбили друг друга. И стала Мексика, как та королевишна, отомщенная, не вдова, не жена, неведомо кому нужна.

Кисонька продолжает свои ацтекские изыскания, и сегодня на очереди "Сообщение из Тескоко" Хуана Баутиста де Помара, метиса, написанное через 60 лет после завоевания. Несмотря на то, что это сообщение из Тескоко, а не из Мешико, обычай там описан ацтекский, потому что автор тупо перепутал, и еще потому, что Тескоко и Мешико в принципе были весьма близки культурно, географически и политически. Итак, вводную часть закончили, погнали по приколам.

1. Школьные годы чудесные. Даже если у вас не осталось теплых воспоминаний о школе, уверена, она не была так сурова, как ацтекская. Учились там с семи до 18-20 лет, и это была реальная Спарта, пацаны. Мальчики без различия ранга - от первенца императора до седьмого сына пахаря Ивана - спали в одной общаге, рубили дрова, убирались в комнатах, прислуживали своим наставникам, учились, тренировались, молились, постоянно закалялись жарой, холодом, недоеданием, недосыпанием, никогда не бывали сыты, ели сухие кукурузные лепешки без всяких приправ, пили чистую воду. Наставники обращались с ними без всякого почтения, невзирая на родовитость, а вот юноши за недостаточную почтительность к старшим подвергались телесным наказаниям, по сравнению с которыми порка - приятный вечер в кругу друзей.

Я, кстати, подумала: ведь юноши учились в этих школах без различий ранга. Прикиньте, несут императора в паланкине, тут он видит на улице каменщика Васю и такой: о, Васян, давно не виделись, как сам, а помнишь, как мы в общагу пытались пронести бухло, а нас поймали и отпиздили, вот было время...

2. Что-то на жестоком. Ацтеки и их союзники, как известно, покорили все ближайшие и не очень земли, кроме двух областей: Тлашкалы и Уэшоцинко. Не потому что не могли - при их могуществе им не составило бы труда подчинить соседей - а потому что им нужен был враг поблизости. Звучит странно, но на деле все упирается в религию и менталитет. Во-первых, война была ниибаца богоугодным делом, и каждое поколение должно было поучаствовать хотя бы в одной. А во-вторых, если бы покорены были абсолютно все соседи, то за пленными для жертвоприношений пришлось бы ходить за многие километры, потом еще охранять и кормить их по дороге, ну нахуй. Конечно, с покоренных народов взимали налог людьми, но #вынепонимаете #этодругое. Все-таки перед подданными у ацтеков были определенные обязательства, а вот перед врагами не было, их можно было истреблять тысячами и не выплачивать никаких компенсаций, а, как вы помните, ацтеки любили широко гулять ("это была не слишком кровожадная богиня, в ее честь умертвили двадцать человек"). Да, вы все правильно поняли: Тлашкалу не покорили, чтобы регулярно истреблять ее население. Поэтому каждое новое поколение тлашкальцев вырастало с ненавистью ко всем ацтекам сразу, и очередное такое поколение подросло как раз к приходу конкистадоров. Многие, если не все исследователи сходятся во мнении, что ацтеки сами вырастили себе убийц.

Даже когда жители Уэшоцинко вдруг встряли в войну с Тлашкалой и обратились к ацтекам с просьбой: сделайте нас уже своими данниками, заебало это все, у нас три четверти населения - женщины, мужиков не осталось, ацтеки ответили: давайте мы вам просто так поможем, но к себе не возьмем.

3. В дни больших праздников с жертвоприношениями жителям Тлашкалы и Уэшоцинко обеспечивались безвизовый свободный проход через границу и безопасное пребывание на территории Тройственного союза, если они желали в последний раз взглянуть на своих сородичей, приносимых в жертву.

4. Каждый раз, когда я читаю об ацтекском правосудии, мне хочется плакать от того, какую страну просрали. Настолько верховодило в нем стремление к справедливости, настолько равны были перед судом все, от императора до раба, что даже сейчас мало где встретишь такую беспристрастность. Не говоря уж о том, что разбирать даже самые сложные дела нельзя было дольше 80 дней (в очень сложных случаях дела и все материалы по ним передавали императору для принятия решения), а в наши дни разбирательства могут тянуться годами, и все это время подозреваемые находятся в каком-нибудь СИЗО.

5. Когда шли военные действия, император и его двор, кто сам в боях не участвовал, соблюдали довольно суровый пост. Они, конечно, не носили рубище и не спали на гвоздях, но никаких нарядов, увеселений, излишеств, удовольствий себе не позволяли, даже если кампания длилась многие месяцы. Ибо жрать рябчиков, когда твои воины рискуют жизнью, как-то не по-пацански. Все строго и скромно, правда, с перерывами на религиозные праздники. То же самое соблюдали и родные ушедших на войну солдат и командиров. Зато, когда войско возвращалось (в абсолютном большинстве случаев - с победой), устраивали пир горой, на котором, думаю, наверстывали все недогулянное.

6. Во всех сословиях жены и слуги покойного имели право (не обязанность!) быть похороненными вместе с ним, если любили его при жизни и больше жизни - тогда их обезглавливали. Таких людей, естественно, всегда было мало.

7. Мне почему-то казалось, что прелюбодеянием у ацтеков считались шуры-муры с замужней или просватанной женщиной - тогда казнили женщину и ее любовника. Но по тексту Помара получается, что и мужчина, если спал с женщиной, на которую не имел права, подлежал смертной казни. "И, вообще, прелюбодеев и прелюбодеек, если их не прощала оскорбленная сторона, предавали смерти посредством каменной плиты, которую отпускали, чтобы она упала на голову, размозжив ее, и то же с теми, кто растлевал девственницу или вдову, если она не была публичной женщиной". Уж не помню, кто использовал термин "ацтекское пуританство", но что-то в нем есть.)

8. Мы привыкли, что большинство народов начинали как сельские жители и лишь потом перебрались в города. Поэтому, когда говорят о традиционной культуре, скажем, русской или немецкой, это всегда культура деревенская, ибо возникла в те века, когда большая часть населения жила в деревнях. Ацтеки - один из немногих народов, кто начал как городские жители и потом распространился из мегаполиса в поселения поменьше. Поэтому, когда я слышу что-то вроде "решение по таким делам принимают старейшины...", то автоматически заканчиваю "... селения". А автор говорит "... квартала".
_________________________

# Под топовым контентом ацтеки ставят сердечки, а испанцы - огонечки. х)

# За два месяца гиперфиксации я узнала и поняла об ацтеках больше, чем за четыре года научной работы. Правильно писал Зеланд: лучший способ настроиться на чужую волну - это влюбленность.

# После того как я кринжанула от "Дочери Монтесумы", мне расхотелось читать другие книги Хаггарда, в частности "Владычицу зари", к которой я давно присматривалась. Не хочется словить древнеегипетский кринж. Тем не менее, отдам "Владычице" должное, именно этой книге принадлежит одна из моих любимых, почти библейская цитата о любви.

... и потому кажется, что нас почти ничто не соединяет. Но это не так, ибо узы любви связывают нас, а любовь, знай же, – единственное, что вечно и совершенно как в Небесах, так и на земле. Время – ничто; кажется, что оно есть, но оно не существует, ибо в вечности есть ли место времени? Величие и слава, красота и желание, богатство и нужда, все, что мы обретаем и чего лишаемся, даже рождение и смерть – только пузырьки в потоке жизни, что появляются и исчезают. Лишь любовь истинна, лишь любовь вечна. Ибо любовь – Бог и, будучи Богом, властвует над миром; это владыка с тысячью лиц, который победит всех и сотворит из ненависти мир, а из зла – масло для своей лампады. (с)

Котята, хочу посоветовать один сервис, который мне весьма помогает по жизни. Не знаю, зайдет ли вам, но я им пользуюсь довольно часто. Это онлайн синтезатор речи. Загружаешь в него текст, выбираешь голос и параметры озвучки и через пару минут получаешь mp3-файл. Без вип-доступа можно загружать файлы txt до 100 КБ, и это довольно много (около часа звучания).

Когда я только начинала пользоваться сервисом пару лет назад, там было всего два голоса: мужской (Александр) и женский (Елена). Сейчас их двенадцать. Лично мне из мужских больше нравятся Михаил и Виталий, из женских - Арина. Сужу по отчетливости речи и хоть какой-нибудь человеческой ноте в голосе.

Понятно, что синтезированный голос не сравнится с живой речью, живая речь - с текстом, текст - с печатным изданием, знаю все эти аргументы, но если вы, как и я, любите под рукоделие послушать письма Кортеса, которые вряд ли скоро издадут в виде аудиокниги, это весьма удобное решение.

Короче, я обнаружила, что у "Дочери Монтесумы" есть как минимум два перевода, и тот, который я слушаю, во-первых, в сети отсутствует в виде текста и есть только в аудиозаписи, а во-вторых, он более адекватный, чем тот, который можно скачать текстом.

И говоря "адекватный", я имею в виду вовсе не правильность перевода имен и названий (которая в текстовой версии гораздо лучше, ибо в аудио они все сокращены или искажены), а буквально смысл. Не знаю, что ближе к оригиналу, но аудиоперевод мягче. Там нормальный Кортес, прикиньте. Просто чувак с благими, в общем, намерениями, но заебанный ответственностью. Тогда как в текстовой версии он что-то среднее между религиозным фанатиком и пьяным матросом. Говорит и делает одни и те же вещи, но, как говорится, есть один нюанс.

И так как текстовую версию вы найдете в любом поисковике, я тут выложу самый показательный кусок из аудиоверсии (сдача Куаутемока и решение о пытке). Оффтопиком - мои комментарии. В жирной заливке - пассажи, которые особо легли мне на душу. Что до стиля изложения, то он, на мой взгляд, весьма неловкий и присущ обоим переводам. Видимо, он принадлежит самому Хаггарду, и на мой художественный вкус - так себе.

***
отрывокВскоре после того нас разлучили и, высадив на берег, препроводили к одному уцелевшему дому, где квартировал Кортес и где он приготовился встретить императора. Окруженный своею свитой, испанский предводитель стоял на плоской крыше этого дома, наскоро изукрашенной, со шляпой в руке, в почтительной, приветливой и вместе с тем полной достоинства позе. Подле него была, как всегда, Марина – более прекрасная и милая, чем когда-либо. По ее глазам я увидел, что она узнала меня. Но мы не обменялись с ней ни одним словом, так как в этот момент все взоры были обращены на Куаутемока и Кортеса, на победителя и побежденного.

Все по-прежнему гордый и спокойный в своем царственном величии Куаутемок, походивший теперь скорее на живой скелет, чем на человека, приблизился к группе испанцев и заговорил твердым, почти повелительным голосом:

- Я Куаутемок, император этой несчастной страны, Малинче. Все, что только человек мог сделать для защиты своей родины и своего народа, я старался сделать. Но, видно, сами боги были против нас, и твоя сила превозмогла мою силу. Делай со мной что хочешь. Но я был бы тебе очень благодарен, если бы ты сейчас же приказал убить меня или дал мне возможность самому покончить с собой. – И он почти любовно дотронулся до меча, висевшего на боку у Кортеса.

- Не бойся ничего, Куаутемок, - сказал растроганный Кортес. – Ты сражался как герой, таких людей мы уважаем. От меня тебе не грозит никакой опасности, мы, испанцы, любим доблестного неприятеля. Смотри: здесь приготовлена пища. – И Кортес указал на уставленный яствами стол. – Она приготовлена для тебя и твоих людей – ешь, и пусть они тоже едят, ведь вы нуждаетесь в этом. А после мы будем говорить.

И мы расположились вокруг стола и ели сколько кто хотел. Я думал при этом, что хорошо было бы умереть от несварения желудка. В это время привели к Кортесу Текуишпо, жену Куаутемока, и еще нескольких других женщин, в том числе и Отоми. Кортес чрезвычайно почтительно раскланялся с пленницами и просил их к столу.

В это время один испанец, все время внимательно вглядывавшийся в мое лицо, подошел к Кортесу и шепнул ему что-то на ухо. Я видел, как лицо последнего вдруг омрачилось и брови сурово сдвинулись.

- Скажите, - обратился он ко мне по-испански, - вы тот ренегат-изменник, который содействовал ацтекам в их войне против нас?

- Я не ренегат и не изменник, генерал, - ответил я. – Я англичанин и сражался в рядах ацтеков, потому что имел на то свои причины и основания, как имею причины и основания ненавидеть испанцев.

- А! В таком случае вы действительно будете иметь эти основания в самом непродолжительном времени. Эй, слушай! Повесить этого изменника там, на мачте того судна!

Но вот Марина, наклонившись к уху Кортеса, стала что-то горячо говорить ему. До меня долетали слова «скрытое золото», после чего Кортес с минуту колебался, затем крикнул:

- Не вешать его сегодня! Но пусть за ним присматривают строго, чтобы он не ушел! Завтра я рассмотрю его дело.

Ко мне подошли два испанца и повели меня к лестнице вниз. Проходя мимо Отоми, я как будто споткнулся и упал к ее ногам.

- Прощай, жена! Что бы ни случилось, молчи.

- Жди меня у врат смерти. Я иду за тобой.

И она помогла мне подняться. Один же из солдат ткнул меня своим тяжелым сапогом. Кортес увидел это и грозно прикрикнул на него:

- Я приказал вам стеречь этого изменника, но не бить его! Ты срамишь нас в глазах этих диких! Посмей только еще раз тронуть его – и ты будешь примерно наказан! Бери пример с этой женщины: она, голодная, отложила еду, чтобы помочь ему, а ты что сделал! Отвезите его в лагерь – и смотрите не причиняйте никакого зла.

Солдаты повели меня. Оглянувшись, я увидел искаженное скорбью и отчаянием лицо Отоми. Идя дальше, я прошел мимо Куаутемока. Он подошел ко мне и крепко пожал руку (не слышала, чтобы у ацтеков был такой обычай).

- Прощай, брат. Игра наша сыграна. Теперь нам пора отдохнуть. Благодарю тебя за твое мужество, твою помощь и дружбу, верную до конца.

- Прощай, Куаутемок. Ты пал, но ты велик в своем падении (имя Куаутемока на науатле означает "Падающий орел") – и доблести твои покрыли тебя бессмертной славой. Прощай.

- Ну же, вперед, что тут долго разговаривать! – понукали солдаты.

Меня посадили в лодку, и после нескольких часов пути через озеро Тласкалан (Тескоко же, нет?) мы пришли в испанский лагерь.

<…>

Но я стал замечать, что в лагере начинало царить какое-то недовольство, и однажды увидел через окно, что на площади, куда оно выходило, было большое сборище солдат. Затем сюда явился сам Кортес на белом коне и в богатом одеянии. К нему подошли несколько человек офицеров и стали гневно высказывать какие-то претензии, на которые он ответил довольно длинной речью, но расслышать ее я, конечно, не мог. На другой день после этого ко мне вошли четыре солдата и повели меня к Кортесу. Подле него, как всегда, стояла Марина. Кругом сидело несколько человек из его боевых товарищей. Некоторое время Кортес молча смотрел на меня, затем спросил:

- Ваше имя Вингфельд? Вы полуангличанин-полуиспанец? Вы были осуждены воплощать собой некоторое время индейского бога Тескатлипоку – и мы вас спасли от смерти на жертвенном камне при взятии теокалли. Но после того вы встали на сторону ацтеков и сражались с ними против нас. Вы были ближайшим другом и советником императора Куаутемока. Правда ли это?

- Да, генерал, все это правда.

- Прекрасно. Но теперь вы наш пленник, и как изменник своей крови и своему народу, как человек белой расы (откуда понятие белой расы в 16 веке - это такой же анахронизм, как называть Марину предательницей своего народа, что тоже, кстати, есть в этой, да и не только в этой книге; все эти идеи родом из 19 века, во времена же Конкисты вряд ли они могли прийти кому-нибудь в голову), обагрявший свои руки кровью своих собратьев-христиан (а вот это уже более достоверное для тех времен деление на своих-чужих), вы заслужили смертную казнь. Казнь через повешение, как изменник.

- Так, стало быть, и говорить больше нечего, - спокойно заметил я.

- Нет, ошибаетесь. Теперь остается еще сказать, - продолжал Кортес, - что, хотя преступления ваши, несомненно, велики, но я готов подарить вам жизнь и даровать свободу, даже устроить вам проезд в Европу, если вы согласитесь указать нам, где скрыты сокровища Монтесумы, которые были отняты у нас во время ночного сражения Печальной ночи. Что вам известно место, где скрыты эти сокровища, - в том мы имеем несомненные доказательства, поэтому не отпирайтесь.

Была минута колебания, но я вспомнил свою клятву, вспомнил, что подумала бы обо мне Отоми, если бы я оказался так малодушен, и отвечал:

- Я ничего не знаю о сокровищах Монтесумы. Прикажите меня казнить, генерал.

- То есть вы хотите сказать, что решили не говорить нам? Одумайтесь, пока не поздно! Даже ваша клятва ацтекам недействительна теперь, когда этот народ стерт с лица земли (ну, не перегибай), а богатства его – моя законная добыча. Я должен иметь это золото, чтобы заплатить моим доблестным товарищам, которые требуют награды за свою службу и труды. Поймите, что, кроме уговора, есть еще пытка – и, как мне ни противно прибегать к этому последнему средству, но, если вы вынуждаете меня, я должен буду решиться и на это.

- Я в вашей власти, генерал. Я ваш пленник, и вы можете поступить со мной как хотите. Но как доблестный воин и победитель, будьте великодушны к павшему неприятелю: прикажите меня казнить без промедления.

- Я не могу этого сделать, если бы даже и хотел. Я здесь не просто генерал, а главнокомандующий, глава церкви и глава испанцев. На мне лежит ответственность за все и обязанности по отношению к моим товарищам. Итак, мне остается только предоставить вам выбор: или указать нам, где скрыты сокровища Монтесумы, или быть преданным в руки дона Сарседы до тех пор, пока он не найдет средства заставить вас сказать нам что мы должны узнать.

Услыхав эти слова, я понял, что от де Гарсиа, если ему будет поручено пытать меня, трудно ожидать пощады. Но моя гордость и честь одержали верх, и я, превозмогая свой страх перед пытками, повторил еще раз, что мне ничего не известно.

- Попросите сюда дона Сарседу, - сказал Кортес.

Наступило молчание. Марина нагнулась к его уху и что-то горячо говорила ему. Сначала он слушал ее, затем досадливо оттолкнул от себя.

- Не могу я этого сделать! Не могу пощадить его, когда товарищи требуют от меня золота! Они подозревают даже, что я украл его для себя, утаил от них! Дальнейшая судьба моя, быть может, даже жизнь зависит от этого! И что для тебя этот человек? Он знает, где золото. Наш шпион видел, как он отправлялся тогда вместе с другим шпионом, который не вернулся больше из этой поездки и которого они, вероятно, убили. Не утруждай же меня, Марина, своими просьбами. Ты знаешь, что у меня и без того много забот.

Закрыв лицо ладонью, Кортес погрузился в глубокое раздумье. Обстоятельства вынуждали его, человека по натуре своей отнюдь не жестокого и благородного, поступать против себя и во многом насиловать себя.

И еще немного про любителей обвинять конкистадоров в лицемерии, стоит тем сказать хотя бы одно доброе слово.

Вот, например, сцена сдачи Куаутемока Кортесу. Куаутемок небезосновательно полагал и, возможно, даже надеялся, что Кортес его убьет. Но тот его накормил, напоил, успокоил и чуть не в лобик целовал. Весьма человечное отношение к пленнику, если вспомнить, что делали ацтеки с пленными испанцами.

И вот за этот теплый прием на Кортеса выливается чуть ли не больше обвинений, чем за пытки и казнь Куаутемока. Уж лучше сразу бы убил, скотина лицемерная, мы уже видели чего стоит твоя доброта, просто поюзал его на строительстве Мехико, а потом пустил в расход, вот такой ты гниловатый чувак.

Но знаете, думаю, Кортес был честен в своей теплоте и, возможно, в тот день и вправду рассчитывал, что не причинит Куаутемоку вреда. Мне сложно представить человека настолько рационального и бездушного, чтобы он мог руководствоваться в общении исключительно стремлением кого-то использовать на несколько лет вперед, тем более в состоянии сильного душевного подъема.

Ведь это был не простой день и не простой разговор, который можно было отрепетировать заранее. Испанцы вообще не ждали, что захватят Куаутемока, у Кортеса было не так много времени решить, что он ему скажет. И судя по тому, что капитан бригантины, на которую взошел Куаутемок, на радостях бросился пленнику на шею, испанцы были просто офигеть как рады тому, что все это закончилось. Конечно, в таком приподнятом настроении Кортес мог и хотел явить великодушие, не умножая без нужды насилия и печалей, которых за последний год обе стороны видели столько, сколько иным на жизнь хватит. Если так хочется его обвинить, то он виновен не больше, чем парочки, берущие кредиты на свадьбу и разводящиеся, не успев их выплатить. Ведь мало кто из них в торжественный день думает про тещу, уборку, стирку, ремонт на даче, носки под шкафом, пакет с пакетами, кредит еще этот...

Вот и здесь: праздник миновал, начались трудовыебудни послевоенного восстановления, шли годы, стоит думать, не без разногласий. Коих в итоге накопилась критическая масса. Конец.

Я написала это стихотворение, потому что устала от жалостливой повесточки об угнетенных няшках-ацтеках. Думаю, и они на том свете устали, ведь не для того так яростно защищались, чтобы посмертно попасть под раздачу соплей.

Поколений минуло двадцать,
И века замели мой след.
Ах, дитя мое, не дозваться
До тебя сквозь пять сотен лет.

Я сказал бы, случись направить
Мне слова через этот шум:
Благодарен тебе за память,
Только жалости не прошу.

Если вдруг через пять столетий
Ты ко мне пронесешь любовь,
Не запомни меня под плетью
Одного из былых рабов.

Не запомни, как продан скоро
На невольничьих я торгах.
Ни в цепях у столба позора,
Ни в пыли у сапог врага,

Ни о том, как меня в оковах
Волокли под собачий лай,
Ни в карьерах известняковых
Лучше тоже не вспоминай.

Ни страдающим от заразы,
Что сжигает быстрей огня,
Ни в судилище безобразном
Не запомни же ты меня.

А запомни, как из Ацтлана
Я дошел сюда невредим
Лишь с клинком из обсидиана,
Закаленным в чужой груди.

Помни в праздник начала года
Со свечой у моих колен,
И вернувшимся из похода,
Многочисленный взявши плен.

У подножия пирамиды
Завершающим путь мирской,
И в висячем саду над книгой,
И за лепкою в мастерской.

Помни пляшущим в Доме песен
В ярком свете сосновых ламп,
Помни, как целый мир был тесен
И любая земля мала.

Помни, как я назло природе
Сделал садом весь остров сей,
Как один я сражался против
Неприятелей и друзей.

Как снаряды летели мимо,
Как столицу пожар объял,
Как Великая пирамида
Стала пылью, а я стоял.

Как, водой небеса наполнив,
После засух идет весна -
Вот таким ты меня запомни,
Чтобы сам я себя узнал.

Отмеряй мне моею мерой,
Чтоб я сделаться мог тебе
И советником, и примером,
И опорой в любой борьбе.

А оплакать меня захочешь -
О величье моем заплачь,
И позволишь одеться ночи
В златотканый рассветный плащ.

Я всегда довольно равнодушно относилась к своей национальной принадлежности, особого восторга по ее поводу не выказывала и считала, что я сама по себе, страна сама по себе. В основном так и есть, и все же я замечаю, что мои главные ценности во многом соответствуют тому воспитанию, которое я, пусть незаметно для себя, получила в Беларуси.

Мир и созидание, которые у нас заявляются основой основ, - это и моя основа тоже. Очень хорошо это видно в большом интервью Лукашенко оппозиционной украинской журналистке, данном около года назад. Основной посыл: Украина нормальная, но ошиблась. Европа нормальная, но ошиблась. Что происходит сейчас - не экзистенциальное противостояние, но круги на воде. Кто на нас посягнет - порвем пасть. Но когда все закончится, протянем руку помощи и восстановим все, что было разрушено - от городов до дружбы, и взаимные обиды, как раны, постепенно затянутся.

В своем художественном творчестве я тоже бессознательно следую традициям белорусской классики, которой мы довольно дохуя читали в школе. Она мне не то чтобы нравилась, но главное ее отличие от русской в том, что русская литература допускает очень широкое разнообразие концовок. От торжественных до депрессивных. А белорусская - всегда либо хорошие ("все хорошо"), либо обнадеживающие ("все будет хорошо" или "все плохо, но..."). И вот я буквально физически не могу написать никакую другую концовку, кроме хорошей или обнадеживающей, потому что иначе не вижу смысла писать вообще. Поэтому теперь вы отчасти понимаете мои трудности с ацтекской кулстори.

Возможно, это тоже часть воспитания на белорусской классике. А может, просто совпадение.

Пару месяцев назад слушала книгу одной француженки о ее соотечественниках. Она писала, что в старших классах французских школ (в том числе в Москве) есть предмет "Философия". Но там не изучают разные философские концепции, как можно подумать. Там обсуждают всевозможные отвлеченные и не очень вопросы в духе "всегда ли переговоры - это отказ от насилия", "ответственность человека перед природой" и так далее. Первым домашним заданием ее сына было шесть страниц рассуждений на тему "Важнее ли счастье правды". Неудивительно, что парень приуныл.

Я не напишу шесть страниц, но мне есть что сказать на этот счет.

Если бы спросили ацтеков, они, вероятно, отвечали бы, что правда однозначно важнее. У них была (а может, и сейчас есть, много ли мы о них знаем) концепция так называемой "скользкой земли" или "неустойчивой земли", смысл которой сводился к тому, что будь ты даже образцом добродетели, это не спасет тебя от беды. Даже с хорошим человеком может случиться несчастье - не потому что он неправ, а потому что так устроен мир. Не говоря уже о том, что человеку свойственно ошибаться и оступаться. Поэтому счастья лучше не искать. Придет - хорошо. Не придет - во всяком случае, не разочаруешься. А чего же искать тогда? Достойной жизни.

Но я думаю немного по-другому. Для меня сам вопрос "важнее ли счастье правды" звучит как "важнее ли азот кислорода". Это вещи одного порядка, их нельзя противопоставить. Невозможно быть счастливым, если в глубине души знаешь, что поступаешь неправильно. Но и если вроде бы правильные поступки приносят тяжесть на душе, а не облегчение, значит, не такие уж они и правильные. Счастье и правда обусловливают один другого. Если ты несчастен, то, скорее всего, где-то неправ. Если ты неправ, то не будешь счастлив.

Один из любимых поводов для всяких моралистов шельмовать Кортеса - это пытка Куаутемока на тему ацтекского золота. Мол, видно теперь, чего стоят Кортесовы обещания хорошо с кем-то обращаться, мда мда, скотина лживая.

Но, имхо, любой нормальный конкистадор не стал бы ждать двести лет прежде чем приступить к допросу с пристрастием, а провел бы его чуть не сразу после победы, не отходя от кассы, так сказать. И Берналь Диас, и Франсиско де Гомара пишут, что Кортеса обложили испанские чиновники, уверенные, что Куаутемок точно знает, где бабки припрятаны и что непонятно, почему Кортес сопли жует. Тот, надо отдать ему должное, упорно сопротивлялся их домогательствам, пока ему не сообщили, наконец, что все это выглядит крайне подозрительно, как будто он сговорился с пленником и присвоил золото себе. И что если он не даст добро на пытки, в краже королевской доли обвинят именно его.

Мне кажется, или 99% моралистов при угрозе тюрьмы или виселицы позволили бы запытать даже любимую собачку, не то что пленного врага? Да и если бы Кортеса посадили, пленника это тем более не спасло бы. Что оставалось Кортесу, кроме как согласиться?

Дальше говорят, что он не только присутствовал на пытке, но и лично руководил процессом, а стал бы человек, которому все происходящее глубоко противно, впрягаться!

Я скажу страшную вещь, но да, стал бы. Потому что, если отдать Куаутемока в руки людей, которые не знают его и которым наплевать на него, они его запытают до смерти. А так, когда беспредел не получилось предотвратить, но получилось возглавить, Кортес мог лично следить, чтобы не случилось худшего, и вмешаться, если что-то пойдет не по плану. Что и произошло.

И знаете, я думаю, это серьезная моральная дилемма, и я не знаю, что правильнее: отказаться участвовать в беспределе или возглавить неминуемый беспредел, чтобы смягчить его. Сложные преколы на ночь глядя.