На днях один, хм, бывший ухажер написал сообщение следующего содержания: "А ты властная? Любишь власть?". Я ему стала рассказывать про первые дни в роли начальника отдела, про плюсы и минусы, сказала, что, пожалуй, больше люблю свободу, чем власть. А он сказал, что спрашивал не об этом.

Очень жалею, что не спросила в тот момент: а ты что, хочешь быть моим рабом, Димочка?

Я весьма миролюбивый человек. Не пацифист, отрицающий любое насилие, а скорее дипломат, стремящийся разрулить проблемы так, чтобы прибегать к насилию не пришлось. История Конкисты для меня весьма печальна, ведь я люблю обе стороны и обе они страдают. Тень этой печали касается меня всякий раз, когда я обращаюсь к этой теме, и как решить возникшие противоречия, чтобы все остались удовлетворены, я не знаю. Вероятно, так можно было сделать лишь в самом начале знакомства испанцев с ацтеками, когда они еще слабо представляли, что будут делать в Америке. С другой стороны, как сказал один из персонажей Тертлдава, дипломатия - искусство оставить все стороны неудовлетворенными.

И вот сегодня, когда я снова затосковала о том, почему же люди воюют, когда можно нормально порешать, мне вспомнился эпизод из фильма "Солдат Бога". Там крестоносец и араб, заблудившиеся в пустыне, жили в шатре у женщины-бедуинки, и еще к ним подгреб еврей, старый приятель ее мужа. И вот они сидели за трапезой и срались на самую животрепещущую тему: чей Крым Иерусалим. В конце концов, женщина не выдержала и говорит: хотите я вам скажу, почему вы на самом деле ссоритесь. Дело не в том, кто прав, а кто виноват, и вообще не в выяснении истины. И рассказала многим, думаю, известную притчу о черепахе и скорпионе. Скорпион хотел переплыть водоем, но не умел плавать. Тогда он попросил черепаху перевезти его на себе. Та сказала: стремно как-то, вдруг ты меня ужалишь. Скорпион отвечал: да ну что ты, ведь если я тебя ужалю, то сам утону.

Черепаха разрешила ему взобраться ей на спину, и они поплыли. И вот на середине водоема скорпион ужалил ее. Черепаха стала тонуть и говорит: ты же обещал не причинять мне вреда, сейчас мы утонем оба, почему ты это сделал? - Потому что такова моя природа, - отвечал скорпион. Вот так и мужчины дерутся потому, что не могут не драться, заключила бедуинка, и все, что нам остается - ценить как Божий дар часы мира и согласия - как сейчас.

Еще вспомнились занятные оскорбления, которыми ацтеки осыпали испанцев во время боев за Теночтитлан.

Наши ла­геря окружили со всех сторон, и целыми днями шли бои, и раздавались клики ме­шиков: "Эй, злодеи, ни к чему не годные! От вашего короля вы сбежали, как и от честного труда: не умеете вы ни дома построить, ни поля засеять! не для слабонервныхДаже в пищу вы не годитесь, ибо мясо ваше горькое как желчь!"

Хотя меня в этой истории заинтересовали не столько сами издевки, сколько то, почему испанцы вообще их поняли. Неужто Марина такая: хм, переведу-ка ребятам угрозы и оскорбления, это явно их ободрит.

***
Но это была всратая присказка, а вообще я собиралась грузить вас ацтекской этикой и этикетом. В основном тут будут цитаты из книги Сустеля об ацтекской повседневности, которую я вчера дослушала.

Вообще должна отметить, что у нас с ацтеками представления о достойном и недостойном во многом совпадают, и после того, как я прослушала главу об этике, в очередной раз погрустила о том, какую страну просрали.

Итак:

Цивилизованный человек прежде всего умеет владеть собой, не выставляет напоказ своих чувств (за исключением тех случаев, когда это положено делать, причем в приемлемом виде), в любых обстоятельствах ведет себя достойно, держится корректно и сдержанно.

В правящем классе постоянная забота о достоинстве была тесно связана со стремлением выглядеть серьезным, спокойным и даже смиренным, «знать свое место». Молодых воинов укоряли за то, что те «болтают впустую, бахвалятся, громко разговаривают, грубо выражаются».

«Ни один горделивый, заносчивый или шумный человек никогда не избирался сановником; ни один неучтивый, плохо воспитанный человек, грубый в своих высказываниях и дерзкий в своих речах, ни один из тех, кто говорит все, что ни придет ему в голову, никогда не сидел на циновке или икпалли. И если случится, что сановник позволит себе дурные шутки или легкомысленные слова, его назовут текукуэкуэчтли, то есть шутом. Никогда ни одну важную должность в государстве не доверяли тщеславному человеку, непристойно выражающемуся или записному остряку», — пишет Саагун.

Идеалом аристократии была римская степенность в частной жизни, в словах, в поведении, в сочетании с утонченной учтивостью. Допускалось, что некоторые мужчины, например ветераны, отходят от этого идеала, им прощали невоздержанность в речах и в поведении, однако, по этой же самой причине, не допускали до высших должностей. <...> Настоящий вельможа должен выглядеть «смиренным, а не заносчивым, осмотрительным и осторожным, тихим и спокойным». Причем надо, говорил один отец сыну, «чтобы это было истиной, исходящей из твоего сердца, перед нашим богом (Тескатлипокой). Пусть твое смирение не будет напускным, иначе тебя станут называть титолошочтон (лицемер) или титланишикипиле (притворяющийся человек), ведь наш господь бог видит, что есть в сердцах, и ему ведомы все тайны».

Это «смирение» (возможно, более правильно было бы говорить о гордости, сдерживаемой самообладанием) выражалось в умеренности в наслаждениях («Не набрасывайся на женщин, точно пес на свою еду»); в чувстве меры, проявляемом при разговоре («Говорить нужно спокойно; не говори слишком быстро, разгорячаясь, не повышай голоса… сохраняй умеренный тон, ни громкий, ни тихий, и да будут твои слова мягки и спокойны»); в скрытности («Если ты услышишь или увидишь нечто, в особенности дурное, не подавай виду и молчи»); в послушании и скором повиновении («Не дожидайся, пока тебя позовут дважды, отзывайся по первому зову»); в хорошем вкусе и чувстве меры в одежде («Не одевайся ни чересчур изысканно, ни вычурно… но не носи и рваных и бедных одежд»), наконец, в поведении в целом.

Тут, короче, всякие правила типа как ходить по улице, как вести себя в гостях и так далее. Будет интересно - сами нагуглите и прочтете, а я уже не буду вдаваться в частности, ибо суть ацтекского этикета вы поняли.)

Этот культ умеренности в словах и поступках, отвращение к невоздержанности, важность, придаваемая хорошим манерам и учтивости, мог быть своего рода защитной реакцией на грубость нравов и силу страстей. Ибо этот хрупкий цветок рыцарства распустился в мире, который к началу XVI века едва-едва выбрался из длинной череды войн, государственных переворотов, интриг, сопряженных с убийствами и предательством.

Похоже, выжившие в то смутное время под конец жизни образумились: философские вирши Несауалькойотля, отражающие трезвый и ясный склад ума и мудрое эпикурейство, в основе которого лежит осознание тщеты преходящих волнений, были написаны именно в период реакции, последовавший за эрой потрясений.

Этот кодекс умеренности, борьба со страстями в первую очередь касались правителя, ибо от него зависело всё. Идеалом той эпохи был просвещенный деспот, император-философ, способный владеть собой, чтобы править для общего блага.

При восшествии нового императора на трон жрец произносил наставительную речь, которая сводилась в общем к следующему: "Мой господин, надеюсь, ты нагулялся и натусил на всю оставшуюся жизнь, потому что впереди тебя ждет неустанный трудпиздец. Тебе досталось тяжелое бремя, и народ, которым ты будешь править, непостоянен и вспыльчивпросто пиздец. Правь им мудро, не суди сгоряча, подавай пример добродетели, иначе они изберут себе другого правителяпиздец".

Вообще считалось, что император должен быть настолько богом самообладания, чтобы мочь без гнева выслушать критику от кого угодно, даже от последнего раба, еще и наградить его, если критика окажется по делу. Понятно, что это был идеал, следовать которому удавалось не всем, но он хотя бы был!

***
И еще немного о том, какую страну просрали. Чувствую, если бы ацтекское государство дожило до наших дней, то MADE IN MEXICO было бы сейчас синонимом MADE IN GERMANY или даже покруче.

Украшением жизни становились прежде всего изделия прикладных искусств: мастера старались «облагородить» предметы — редкостные или повседневные, и это им отлично удавалось, ведь ни в самой заурядной тарелке из терракоты, ни в золотом украшении не было ничего вульгарного, не чувствовалось «халтуры», стремления произвести эффект или жажды наживы.

Котята, мне встретился настолько шикарный фильм, что я его посмотрела, а потом еще раз, а потом еще, хотя он, мягко говоря, невеселый. Да, конечно, это очередная патриотическая кинолента про ВОВ, но давайте вынесем сей факт за скобки и посмотрим, что в фильме есть кроме этого. Постараюсь изложить так, чтобы не наспойлерить.

Сюжет начинается на Донбассе в наши дни. Главный герой Сергей работает врачом на скорой. У него есть друг, немец Пауль, который зарабатывает тем, что раскапывает места сражений Великой Отечественной и торгует потыренным там антиквариатом. Однажды он берет Сергея с собой раскапывать поле боя у Саур-Могилы. Прокопав один из блиндажей, они заходят в него в нашем времени, а выходят в 1941 году прямо во время сражения. Пауль в силу своего ремесла превосходно знаком с историей войны. Узнав, какой сейчас год и день, он понимает, что назавтра тут никого в живых не останется и, когда у них с Сергеем появляется шанс сбежать, предлагает ему уйти к немцам, ибо вермахт вскоре захватит эти высоты и у друзей будет время изучить блиндажи и понять, как вернуться обратно. Сергей отказывается, ибо

а) его раскроют в момент,
б) переодеваться фашистом - кринж,
в) он успел повстречать своего деда и бросать своих не хочет.

Отчаявшись его убедить, Пауль стаскивает форму с убитого немца и уходит один.

Как дальше развивались события, спойлерить не буду, скажу только, что концовка топовая - воистину это фильм о дружбе, которая преодолела вообще все, что может в этом мире разделить людей.

А теперь о том, чем мне зашел фильм.

Во-первых, он правдоподобный. Авторы не перебрали с жестью, ее ровно столько, сколько нужно, а потому все выглядит весьма достоверно. Ведь хуже нет в искусстве, чем когда изображенному не веришь.

Во-вторых - и это стало для меня неожиданностью - фильм как будто снят с глубоким уважением к немцам как к народу. То есть там явно показывается, что они отличаются от нас. На этом специально заостряется зрительское внимание, поймете, когда увидите. Вот только отличие это не в том, что они хуже, а мы лучше. А должна сказать, что уважение к врагу, тем более к настолько ошельмованному, это показатель благородства, так что создателям фильма за него отдельный поклон.

Патриотическую идею в конце, правда, выдали в лоб - видно, боятся, что, если ее не озвучить словами через рот, то зритель, который вместе с героями два часа переживал события сорок первого года, не поймет нихуя.

Еще два неожиданных момента в книге Диаса.

Неожиданный момент раз. Диас пишет о Педро де Альварадо как о человеке тонком и обходительном. Отчего у меня когнитивный диссонанс, потому что во всех художественных и нехудожественных произведениях, которые мне встречались, Альварадо тот еще отморозок. Он, конечно, получил некое рыцарское воспитание и представление о правилах хорошего тона, но по натуре он отморозок. Если Кортес предпочитает пиздеть, то Альварадо - пиздить.

Я еще не читала, но краем глаза окинула материалы судопроизводства - его судили испанские власти за жестокость по отношению к индейцам. Если кратко, то суть обвинений и ответов на них сводится к: - Вы уебали правителя N и его людей. - Они выступили против меня, что мне было делать. И так двадцать раз. В общем, человек решает все проблемы мечом, тогда как Кортес предпочитал дипломатию и золотишко. Может, конечно, Диас несколько льстит Альварадо, ибо служил под его началом и, вероятно, очень уважал его. Но даже у Диаса я не видела примеров его охуенной вежливости, зато помню пару историй самоуправства и неподчинения вышестоящим.

***
А вот другая удивительная вещь. Из того, что я вам напиздела про ацтеков, может сложиться впечатление, что они собаки отбитые. Уж во всяком случае не тот враг, которого захочется взять в плен.

С одной стороны, да. Они, видимо, очень не любили сдаваться. О ком только Диас ни писал, что они "сложили оружие", но не об ацтеках. Даже их гарнизоны в ряде подконтрольных городов могли быть разгромлены или отступить, но я не встретила ни одного упоминания о сдаче.

С другой стороны, когда во время кампании против самого Теночтитлана его защитников все-таки захватывали в плен, происходила удивительная вещь. Человек, еще недавно готовый харю тебе отгрызть, вдруг становился шелковым и выполнял твои указания. Здесь у меня взорвался бы мозг, если бы я не вспомнила одну еще доиспанскую кулстори. Ацтеки пленили тлашкальского чувака, великого воина, не помню, как его звали, но не принесли сразу в жертву, а возвысили, дали под командование воинское подразделение и отправили участвовать в кампании против Мичоакана. Там он добился выдающихся успехов и вернулся в Мехико, облеченный еще большей славой. Правда, уже потребовал, чтобы его принесли в жертву, что и было сделано.

Здесь у нашего человека возникнет вопрос: а ацтеки не боялись, что он их кинет? Это же враг, как можно дать ему оружие, командование и отправить на войну! Он мог сбежать, завести отряд в болото, скорешиться с врагами и раскрыть им позиции, что угодно мог сделать! Но ацтеки не боялись, и он так не поступил.

Из этого напрашивается вывод, что воинский обычай науа так или иначе определяет, что если тебя честно взяли в плен, то ты становишься, мягко говоря, слугой, а грубо говоря - собственностью захватчика. И он уже может решить, как тобою распорядиться. На это опирались, например, договоры ацтеков с покоренными народами. Победитель уступал часть своей безраздельной власти в обмен на то, что побежденные будут, скажем, платить налог.

Пленный Куаутемок говорит Кортесу: я сделал все, что мог сделать человек, дабы не оказаться где оказался. Но раз уж я твой пленник, делай со мной что хочешь. Лучше убей, а то мало ли че ты там хочешь. И сейчас будет что-то совсем дикое, но вот эта пафосная стори о том, что Куаутемок не выдал под пыткой, куда ацтеки поныкали золото - она не совсем верна. Если верить Диасу, Куаутемок сразу сказал, что сокровища затопили, а озеро там непростое, что упало - то пропало. И он же, еще до всяких пыток, провел испанцев к себе во двор, где из колодца подняли незатопленное золото. Но королевские чиновники, видимо, не верили ему и надеялись, что под пыткой он заговорит по-другому. Ну, а то, что он пережил истязание молча - так он слишком гордый, чтобы страдать на людях. Но отношения к утайке сокровищ это молчание, думаю, не имеет.

Да и сам Кортес писал, что пленный Куаутемок вел себя "не выебываясь выказывая резкого нрава".

Хочу прояснить свою позицию на тему Конкисты и кто мудак, а кто невинная лапочка. Надеюсь, всем похуй и срача не разгорится, но мало ли.

Когда я только получила Конкисту в качестве темы для курсача, я подходила к ней благодушно-безразлично, без всякой предвзятости. Про индейцев я знала только, что у них были пирамиды и золотишко и вроде там кому-то вынимали сердце. Про испанцев - что они искали золота и приключений. На обе стороны мне было, в общем-то, плевать. Знакомясь с источниками, я не была заранее против кого-то настроена и ни за кого не болела. Поэтому не перетрактовывала слова как мне вздумается. И знаете, ни один источник еще не убедил меня в том, что одна из сторон зло.

Люди как люди. Со временем я привязалась к ним и, даже закончив универ, контент на тему древней Америки воспринимала как "о, про моих ребят пишут".

Давайте так: в истории Кортеса нет невинных кисок. Испанцы проделали с ацтеками ровно то же, что ацтеки проделывали с покоренными народами (гусары, молчать!). Они даже официальное оправдание себе придумали схожее! Так что ацтеков просто догнала беспощадная карма. Но и прочие народы Мезоамерики не тянут на невинную жертву, ибо радостно помогали испанцам ушатать ацтеков.

За майя и Южную Америку не скажу, хотя вон у Гибсона "Апокалипсис" как раз говорит, что майя, как и ацтеки, заебали себе подобных. Но мне трудно судить, ибо майя во времена Кортеса были давно не в зените могущества и кого они там заебали, не очень понятно. Друг друга разве что?

В общем, как видите, пример тут брать не с кого. Можно впасть в другую крайность и решить, что ну тогда все они мудаки и это история о том, как одни бандиты замочили других бандитов, переманив их бывших шестерок.

Но сдается мне, что мудакам и шестеркам не ставят памятников, не посвящают произведений искусства, не изучают их наследия, не называют их именами города-корабли-стадионы-нацгвардию.

Для меня же это просто интересные ребята, с которыми я была бы не против бахнуть чайку и побеседовать о жизни. Тем более что я стерегусь осуждать людей, не причинивших мне зла, и не люблю таких призывов от других. Есть в них что-то неправедное и опасное.

Вспомнила еще один момент у Диаса. Жиза на все времена.

Конкистадоры нашли клад Ашаякатля и собрались делить. Кортес сказал: минуточку, надо сделать обязательные отчисления. Итак, пятая доля королю, пятая - Кортесу, компенсация губернатору за корабли, покрытие расходов на снаряжение, на отправку послов в Кастилию, стоимость павших лошадей... в итоге после всех вычетов на каждого человека пришлась какая-то мизерная сумма, так, чисто прибарахлиться.

Простите, но это буквально тот самый мем: только соберешься разбогатеть, как сразу какой-нибудь Доместос закончится.

***
Уж не помню, кто писал, что индейцы сочетают в себе идеализм с прагматичностью. И, похоже, я латентный индеец, пацаны.

Для мечтательных людей я слишком приземлена, для приземленных - слишком мечтательна. Первым со мной скучно, вторым - непонятно. Думаю, в этом еще одна причина того, что у меня не много друзей. Вымышленные миры и герои, мало общего имеющие с нашей реальностью, слабо меня привлекают. Они для меня слишком эфемерны, и потому душе там нечем питаться. Но и узкое понимание реальности в рамках "дом-работа-соцсети-покупки" - тоже невыразимо нездоровая еда.

Я смотрю больше в сей мир, это правда, но смотрю взглядом ученого и поэта, в высоту и в глубь, ищу и замечаю в нем силу, красоту и смысл.

Но если говорить о том, кого я больше люблю и с кем мне приятней общаться, то, конечно, с мечтателями. Потому что человек, способный видеть и обдумывать картины иного мира, все мои загоны в рамках этого точно сможет понять: у него тупо шире охват.

***
Некоторые нелюбители Кортеса пишут, мол, он был настолько мудак, что умудрялся обрабатывать одновременно тлашкальцев и ацтеков, уверяя каждого, что тот ему симпатичен, и не говоря прямо, за кого он.

Сорян, а Кортес должен был в местных разборках выбрать себе любимца? Если он позиционировал себя как (будущий) властитель этих мест, то, напротив, должен был стоять над всеми этими конфликтами, что и делал.

Мне кажется, те, кто склонен считать Кортеса мировым злищем, уверяются в этом после строк его второго послания:

"Глядя на их раздоры и несогласия, я немало радовался, ибо полагал, что мне это как нельзя более на руку и что таким путем они быстрее будут покорены, я только повторял про себя известное присловье "разделяй и властвуй" и так далее, и даже вспомнил евангельское изречение, гласящее: "Omne regnum in se ipsum divisum dissolivatur" [Всякое государство, страдающее от раздоров, разрушается (лат.)], и вел с одними и с другими свою игру и каждого тайно благодарил за предупреждение и уверял, что питаю к нему более дружеские чувства, нежели к другому".

И, может, во многом этим объясняется его печаль перед началом войны с Теночтитланом. Помню у Тертлдава эпизод: император пришел под стены столицы, где засел самозванец. Осада результатов не дала, и он решился на штурм. Наемники, недовольные самоубийственным планом, спросили, не поехал ли он кукухой, раз хочет здесь угробить свое войско. Император наорал на них, ибо задрали ныть, и в рамках ора сказал вот что: я владыка этой земли, и всякий человек, что падет с любой из сторон, уменьшит мою силу. Не исключено, что так же думал и Кортес.

И о Монтесуме, как обещала. Из книги Диаса я чуть лучше поняла мотивы его поступков, но добрых чувств они у меня по-прежнему не вызывают.

Итак, о чем речь. Благодаря шикарной ацтекской разведке Монтесума узнает о Кортесе раньше, чем Кортес о Монтесуме, и присылает к нему послов со стандартными вопросами: откуда вы, цель визита, вотэтовсе. Испанцы в то время еще слабо представляют, что такое Мезоамерика и что им там делать, и говорят: ну, просто поисследуем, поторгуем. Ацтеки относятся к этому благожелательно и во время визита детально зарисовывают самих испанцев, их снаряжение и вооружение, дабы дать императору возможно более полное представление о пришельцах.

И вот после этого начинается поведение истерички. То игнор, то не ходите в Теночтитлан, то ходите в Теночтитлан, то я буду платить любую дань, только поверните назад, то я буду сражаться с вами, то будьте дорогими гостями. Лютый фэйспалм, в общем.

Можно предположить, что, когда испанцы обросли многотысячной армией, Монтесума действительно опасался пускать их в город, но почему эти финты ушами начались, когда испанцев была малая горстка? Диас упоминает, и я склонна думать, что в этом и была главная причина, что, взглянув на изображения, он сопоставил их с пророчеством о том, что в этом году должны прибыть с востока светлолицые и бородатые посланцы бога Кецалькоатля. Мол, сам Кецалькоатль, милостивое божество и великий правитель, некогда изгнанный из Мезоамерики, обещал вернуться и снова править ею. Новость об этом вряд ли вызвала у Монтесумы восторг, он явно любил власть, да и любые перемены болезненны. Кроме того, Кецалькоатль был противником человеческих жертвоприношений, а ацтеки не только приносили их в принципе, но и приносили конкретно ему. В общем, можно было догадаться, что божество недовольно и начнутся репрессии.

И вот ацтеки кидают испанцев в игнор, те ждут-ждут какого-то ответа, ничего не получают, припасы заканчиваются, и они идут куда глаза глядят. Случай приводит их в земли тотонаков, недавно покоренных ацтеками, где Кортес представляется поборником справедливости и защитником угнетенных, тотонаки жалуются на ацтеков, Кортес спрашивает, есть ли еще недовольные, и, знаете, после этого дела у испанцев быстро идут на лад.)

А давайте пофантазируем, что бы было, окажись на месте Монтесумы человек решительный и честный, скажем, тот же Куаутемок или Куитлауак. Получив изображения испанцев, сопоставив их с пророчеством и пережив немало неприятных минут, он бы, думаю, решил так: если я не впущу божественных посланцев, то я буду собака неверная. Если это и вправду слуги Кецалькоатля, они все равно войдут, только потом еще и отпиздят, а если это просто туристы, чего их бояться. Надо выяснить.

И вот он отправляет посольство, дабы привести испанцев в Теночтитлан и познакомиться с ними. Ацтеки ведут Кортеса в столицу маршрутом, который им выгоден и удобен, а не позволяют шастать по Мезоамерике, обрастая полезными связями. В Мехико, выяснив, что это просто люди, император мог бы сделать им охуенное предложение: погостите у нас пару лет. Еда, питье, жилье, развлечения, девочки за наш счет, а вы нас научите делать и использовать огнестрел. После чего мы осыплем вас золотом и отпустим. А если откажетесь, то принесем в жертву. Делайте ваш свободный выбор.)

Но нет, они оставили испанцев шляться по Мексике, а испанцы - как болезнь. Если запустить, лечить будет поздно.

В общем, Монтесума ведет себя некрасиво. Уже перед самым входом в Мехико, куда он их все-таки позвал, отправляет новое посольство с повелением: разворачивайтесь и пиздуйте отсюда. И у Диаса прекрасно описано, как с волнением и опаской испанцы подступали к великому городу, испытывая, возможно, даже благоговейный трепет - и вот к ним приходят очередные послы с тем, что Монтесума снова передумал, испанцы вспоминают, что великим городом заправляет истеричка, и трепет проходит. Кортес, надо отдать ему должное, вежливо отвечает ацтекам, мол, Монтесума слишком великий господин и мудрый человек, чтобы так часто менять решения, так что мы все равно войдем.

В городе начинаются совсем уж подлые заходы. Во-первых, Кортес, конечно, спрашивает, почему постоянно приходили разные повеления. На что Монтесума говорит: это не я, это мой народ, ибо прошел слух, что вы могущественные потусторонние существа и они вас боялись, а я-то всегда рад вас видеть. И это не первый раз, когда он все сваливает на свой народ.

Другие разы выглядят так: союзники Мехико или непосредственно ацтеки, исполняя приказ Монтесумы, что-то мутят против испанцев с разной степенью удачливости. Испанцы узнают об этом, предъявляют Монтесуме типа че за дела, эти люди говорят, что ты им приказал, а он такой: я ничего не приказывал, это их собственная инициатива, вот они суки-предатели, накажите их. И это настолько низкая подлость, что я даже как-то затрудняюсь прокомментировать. Ведь эти заходы были еще до пленения Монтесумы, когда у него появились реальные основания опасаться за свою жизнь и его можно было оправдать хотя бы этим.

В общем, не знаю, почему мексиканцы склонны предъявлять донье Марине, которая была просто рабыней и, выбрав единожды сторону, придерживалась ее в радости и горе. А Монтесума, который и правда предал свой народ, так вроде ни в чем и не виноват.

Я не могу сказать, что он мне противен, все-таки я человек эмпатичный, а Диас много описывал подробностей их общения и его плена, и испанцы к нему прикипели, и так же прониклась я, и мне тоже было его жаль. И все же где-то на краю сознания не отстает от меня мысль, что этот человек предал буквально всех и продолжил бы предавать, покуда жив.

Вчера один, э, бывший однокурсник скинул мне кулстори про девицу, которая, голосуя на дороге, случайно подцепила не просто рандомного водилу, а богатого папика, который оказался человеком благородным и не просто довез ее куда надо, но и помог разобраться со сложной жизненной ситуацией, а потом еще с одной, а потом еще, а потом оплатил ей учебу в Лондоне, ну вы поняли. И однокурсник меня спросил, могла бы я поступить как эта девица. Я сначала не поняла, что он имеет в виду, подумала, что голосовать в отчаянии на дороге, и сказала, что я так делала. Потом оказалось, что окрутить богатого папика, но тут я в рассуждения вдаваться не буду. Зато вспомнила времена, когда я реально пользовалась автостопом. Например, когда я работала в деревне, из которой автобус ходил несколько раз в неделю - там автостоп был самым распространенным способом добраться до райцентра, и часто я голосовала не одна, а нас было несколько человек (хочу сказать спасибо тем святым людям, которые сажали к себе в машину компанию незнакомых сельских парней).

Но помню и другой случай. Когда блуждала без телефона в алтайской глуши и вышла на пустынную дорогу, по которой до Горно-Алтайска было, если я правильно помню, около 50 километров, то есть десять часов пешего пути. Наступал вечер, проделывать такой путь в темноте я не собиралась. Присмотрела полуразвалившуюся сторожку на обочине и уже думала, что переночую там, а наутро двинусь в сторону города, если не удастся поймать попутку. В итоге поймала какого-то мужика. Пока он меня вез, рассказывал, что в детстве у него была лошадь, а он мечтал о машине. Сейчас у него есть машина и он мечтает о лошади. Когда доехали, я подарила ему свой нож. Конец.

Позубоскалили с кисулей на тему рабов. Должно быть, кисуля вспомнила этот мой пост, ибо разговор почему-то зашел про то, что нас несут в паланкине рабы, а мы кидаемся в них всякой херней, чтобы не расслаблялись там. И я немного кринжанула, потому что ну знаете, у меня есть небольшой опыт управления рабами руководства отделом, и я по-другому отношусь к людям, которые мне подчиняются. Я могу рассматривать их как ресурс, но только до каких-то определенных пределов. Если человек не борзеет, честно работает и не злоупотребляет моей добротой, он для меня всегда будет важнее дела, которое делает. И даже если бы я родилась в обществе, где к людям принято относиться как к собственности (примерно как сейчас к животным), то и тогда издеваться над ними - какой-то кринж, а унижать кого угодно, тем более и так униженного неволей - вообще не по-царски.

Так что я была бы вполне лояльным рабовладельцем, мальчики, записываемся. Но, конечно, не настолько, чтобы не казнить обнаглевшего раба.

А вообще я бы больше хотела иметь подданных, которые как ацтеки, знаете, подчиняются не потому, что иначе их побьют, а потому что испытывают ко мне глубокое почтение. Служение таких людей выше ценится, и ты невольно стараешься соответствовать тем высоким ожиданиям, которые к тебе предъявляют, и вести себя достойнее.

А как ко мне нужно относиться, хорошо показал один мужик, который, когда я в детстве сидела на концерте в парке, опустился передо мной на колени и поцеловал руку.